Немцы встали и зашагали в ногу, как солдаты.
Аким тоже вскочил, но ноги у него подкосились, и он опять тяжело упал на лавку. Теперь все для него стало ясно, все. Всему как есть виной Беспалов проклятый.
Что ж теперь делать? Что? Цыгану сказать? Заводским? Не поверят, пожалуй. Очень уж их Беспалов ублажает. Да и немцы ото всего отопрутся.
Аким встал, постоял немного на одном месте, потом быстро вышел из избы Нила и скорыми шагами пошел назад на завод, прямо к поселку. Он знал теперь, что надо сделать.
Как вошел в свою избу, так сразу же, не снимая тулупа, взял он с шестка лучину, высек огня и вставил лучину в светец. Потом подошел к переднему углу, достал из-за иконы лист бумаги, пузырек чернил и гусиное перо, – все это ему дал еще давно писчик, он хотел тогда писать жалобу на то, что его сделали крепостным. А потом узнал, что не его одного, всех похолопили, у кого бумаг не было, и рукой махнул, не стал подавать.
Он скинул тулуп и шапку, сел за стол, остругал перо, подумал и сразу же начал писать.
Вошел Захар, посмотрел на него, а заговорить не решился. Очень уж чудное лицо было у Акима. Но Аким сам поднял голову, посмотрел Захару прямо в глаза и заговорил так строго, как никогда раньше с ним не говорил:
– Слушай, Захар. Ты теперь большой вырос. Я с тобой так и говорить буду. Слушай. У нас на заводе задумано злое дело. Беспалов против царя обернулся. Не хочет, чтобы на царя завод работал. И бродягу он подкупил, чтоб тот башкирцев привел мой сарай рушить и меня извести. Знает, что я за царя жизни не пожалею. А нонче он же, Беспалов, немцев подкупил, чтоб пушки не выходили.
Захар слушал, стоя перед Акимом, и постепенно его красные щеки белели, и даже весело задранный нос как будто опустился. В голове у Захара мелькали быстрые Мысли: «Может, Аким велит мне Беспалова пристрелить. Или немцев? А ведь я-то стрелять не умею. Вот беда». Что Беспалов переметнулся, это его не удивило вовсе.
Аким дальше говорил:
– … А рабочие все за Беспалова: ублажает он их. Сказать – не поверят. Я пишу про все то царю Петру Федоровичу, чтоб он к нам на завод прислал кого-нибудь, а Беспалова, гада, чтоб пристрелили.
«Не я, стало быть», – подумал Захар, и ему даже жалко стало.
– Письмо я пишу, – говорил Аким. – Надо его потаенно в Берду отвезти. Вот я и надумал тебя послать.
Захар даже вздрогнул весь, глаза так и заблестели, и нос опять вверх стал глядеть.
– Ты покуда ляг, поспи.
Захар замотал головой. Вот еще – спать!
– Поспи, говорю, – твердо повторил Аким. – Подождать надо, как заснут все. Не хочу я, чтобы знали, что я послал тебя. Завтра скажу, – сам ты сбежал, а куда – не знаю. Вот с лошадью как? Пешком не дойти. А лошадь тебе не дадут. А коли я велю – узнает Беспалов.
Аким замолчал.
– У Кызметя я попытаю, – сказал Захар. – Он даст. Как я его в тот раз приволок, так он говорил – чего хочешь проси, все сделаю.
– Да где он, Кызметь? Не убили ль мы его ненароком? Не приходил он больше.
– Жив, чего там, – уверенно проговорил Захар.
Очень уж он боялся, что Аким передумает. В Берду ехать! К самому царю! Там его, верно, в казаки возьмут. Уж он упросит Илью.
И сразу же Аким, точно подслушал, говорит:
– Ты там Илью разыщи, что с Хлопушей приезжал. Ему все расскажи. И письмо подай. Пускай самому царю передаст.
Захар кивнул.
– А коли тебя позовут, ты все расскажи, каких тут делов Беспалов наворотил. Не забоишься?
Захар решительно затряс вихрами. Он – да побоится!
– Ну, ложись, – приказал Аким.
Захар послушно примостился на лавке.
Он с удивлением смотрел, как Аким уверенно водил пером по бумаге.
«Все-то он может! – подумал Захар. – К самому царю пишет, и не боязно ему… Скорей бы. Спать я все одно не буду…»
А когда Аким кончил письмо и подошел к Захару, тот крепко спал.
– Надевай мои валенки, Захар, – сказал Аким. – Ишь, снегу навалило с вечера. Зима хочет быть. И тулуп лучше мой надень, в поле-то холодно – замерзнешь. Вот ворота как? Заперты уж, верно. А до света ждать – увидят.
Захар усмехнулся.
– Ничего, – сказал он. – Выпустит меня дед – мы с ним приятели.
Аким не стал больше расспрашивать. Ему, как и Захару, казалось, что все должно уладиться, – дело очень уж важное.
– Письмо за пазуху засунь, – продолжал Аким. – Или нет, лучше в валенок. Я его в тряпицу замотал. Сразу, как приедешь, Илью Ульянова спроси. Не забудешь?
Захар опять кивнул.
Он натянул на себя высокие Акимовы валенки, длинный, не по росту, тулуп и стоял среди избы, ожидая, что еще скажет Аким.
– Ну, с богом, – сказал Аким и перекрестил его. – Коли в дороге кто спросит, скажи – беглый, до своего села пробираюсь. Теперь много таких бродит. Кому мальчишку нужно. Вот я тебе на дорогу хлеба да соли, да луку припас.
Аким передал Захару небольшой мешок. Захар перекинул его через плечо.
– A коли Кызметя не найдешь, – продолжал Аким, – назад приходи. Я уж лошадь как-никак добуду. Ну, Захар, – сказал он, помолчав, особенным голосом, – коли что, помни – для великого государя ты… С богом!
Захар посмотрел на Акима, и только тут ему вдруг припомнилось, что Аким ему говорил про Беспалова и про башкирцев. Беспалов их звал, чтобы Акима убили. Извести его хочет пес. «Я-то там в казаках останусь, а его тут убьет чорт разноглазый…»
– Дяденька Аким, – заговорил Захар и фыркнул носом, – а ну, как уйду я, а тебя разноглазый как ни на есть изведет!
Аким усмехнулся.
– Ты, что ль, не дашь? Ладно, иди. Коли убьет, стало быть, так на роду мне написано. А ты письмо передашь и про Беспалова скажешь; они его уберут, а завод сами наладят.
Захар во все глаза глядел на Акима.
Ишь, как говорит – «на роду написано». Про завод Захару все равно было.
В носу у Захара защипало, он опять фыркнул и жалостно поглядел на Акима.
– Да ты чего? Боишься, может? – спросил Аким.
Захар с досады тряхнул вихрами.
– Чего мне бояться! – буркнул он, отвернулся от Акима и зашагал к двери.
Даже на пороге не обернулся.
Часть третья
Глава первая
Захар вышел и с удивлением оглянулся – много ли времени прошло, а точно другой стал поселок. Снегу навалило столько, что все кругом побелело – и крыши и дорога. Снег мягкий, пухлый, в валенках хорошо идти.
У самых ворот на завалинке, точно куча снежная, – сторож-старик. Задремал, а его так и прикрыло сверху, голову с плечами сравняло, и на коленях целый сугроб.
Захар подошел и потряс старика за плечо.
– Дедушка! – крикнул он, – тебя этак вовсе занесет, и не проснешься. Дай-ка я тебя отряхну.
Захар сгреб рукавицей снег с плеч сторожа, снял с него шапку, стряхнул и опять надел.
– Ну-ка, встань, – Захар потянул его за рукав.
Старик заморгал маленькими глазками, с усилием поднялся, и снег кучей свалился с его колен.
– Спасибо, сынок, – прошамкал он. – И то бы занесло. Задремал малость. В тулупе-то тёпло.
– Отопри-ка мне, дедушка, выйти надо. Мыши нас вовсе одолели. А там, на деревне, у Нила кошку я видел, кинули они. Хочу к нам забрать.
– Чего ж рань-то экую выбрался?
– Днем-то она убежит куда, а ночью, чай, в избе ночует.
– Затейник ты, Захарка, угомону на тебя нет, – проворчал старик, но все-таки достал из-за пазухи тяжелый ключ, кряхтя отомкнул замок и выпустил Захара.
Захар быстро пошел через пустырь, прокладывая по гладкой снежной пелене глубокую тропку. Ветерок чуть-чуть подувал, – должно быть, утро недалеко. Месяца не видно, а не очень темно, точно сам снег светится.
Лес тоже другой совсем, деревья шапки белые понадевали. Не шелохнутся – стоят, точно сронить боятся. А под деревьями совсем тихо, и снегу чуть-чуть напорошило. Очень-то скоро в длинном тулупе Захар не мог идти, – жарко. «Тяжелей, чем Кызметя нести, – подумал он. – Ну да то под гору, а тут в гору». Шел, шел – устал. Наконец-то дошел до полянки, где летом бродягу встретил, – даже оглянулся, да зимой кому ж тут быть. Дальше пошел, – знал, что теперь уж зимовье близко.
Сразу же почти за полянкой перевал. По ту сторону горы лес редкий, a в полугоре башкирское зимовье. Захар не раз там раньше бывал летом с Кызметем.
Посмотрел вниз – что такое? – нет ничего – белое все, а домишек и нет. Правда, не совсем еще рассвело. Смотрел, смотрел, потом уж догадался. Избы у башкир маленькие, юрты по-ихнему, совсем к горе приткнуты, точно птичьи гнезда, и крыши ровные. Теперь, как снегом занесло, сверху и не отличить от горы, точно приступки. И плетни под снегом. Под гору Захар быстро сбежал к зимовью. Там еще все спали. Захар знал, что Кызметь живет у своего дяди, старшины Мурзагулова, в самой большой юрте.
– Ишь ведь, как строятся нескладно, – ворчал про себя Захар, пробираясь извилистыми закоулками между спящих юрт, – нет, чтобы порядком, как у нас на деревне. Словно их чорт из пригоршни расшвырял.
Наконец он очутился перед домишком побольше, где жил старшина Мурзагулов, и тут только подумал: «А ну, как нет Кызметя? Как тогда?» Домой к Акиму он ни за что не вернется. «Выдумал тоже – боишься», – сердито вспоминал он.
Вдруг дверь юрты отворилась, и на пороге показалась высокая тоненькая девочка с ведром в руке. На груди у нее блестели серебряные монеты…
– Кызметя бы мне, – пробормотал, смутившись, Захар.
– Кызметь, – повторила девочка и неслышно исчезла. Через минуту дверь опять открылась, и из нее вышел заспанный Кызметь.
«Говорил я, что жив Кызметь», – подумал Захар, точно все еще спорил с Акимом. Девочка выглядывала из-за плеча Кызметя, широко раскрыв черные глаза.
– Зах-хар? – удивленно проговорил Кызметь, увидев Захара, и, повернувшись к девочке, что-то быстро сказал ей.
Она в ответ кивнула головой и ласково взглянула на Захара черными, такими же, как у Кызметя, глазами.
Потом Кызметь поворотился к Захару, и Захар торопливо рассказал ему, что Аким посылает его в Берду с письмом к самому царю, а лошади у него нет.