– Дорога снаешь? – спросил Кызметь.
– Не знаю, – сказал Захар, замотав головой.
Кызметь что-то опять проговорил девочке. Она поставила на землю ведро и быстро скользнула за юрту.
– Ждай, – сказал Захару Кызметь и вошел в юрту.
Захар только рот открыл, чтобы спросить, даст ли ему Кызметь лошадь, а его уж и нет.
«Дурень, – подумал Захар, – хоть бы сказал что».
Захар оглянулся кругом и лишь тогда заметил, что на пеньке у самой юрты сидел старый-престарый башкирец.
«Что это, сколько стариков развелось, – подумал Захар. – Куда ни глянешь – один одного старей. Ну, этот-то, должно быть, ничего не понимает, да и по-русски не говорит». Но тут старик посмотрел на Захара и спросил его почти что чисто по-русски:
– К новому царю едешь?
Захар кивнул.
– А меня вот не взяли. Все в Берду поехали, а меня не взяли. Стар, говорят. А я бы, может, царю рассказал, чего молодые не знают.
– А чего такого? – с любопытством спросил Захар.
– Я тебе расскажу, а ты в Берде скажи, – наши-то меня слушать не хотят. Только ты мне раньше скажи. Вот если я у тебя коня украл.
«Ну, – подумал Захар, – был бы у меня конь, не дал бы я тебе украсть. Держи карман!»
– Ну, а потом, – продолжал старик, – стал бы я всех соседей обижать и грабить. И узнал про то справедливый судья, и схватил меня, и все добро у меня отобрал. Хорошо так?
Захар кивнул. «Хорошо-то хорошо, – подумал он, – Да только мало таких судей бывает».
– Ну, а как ты скажешь, что судья с конем сделает?
– С каким конем? – спросил Захар, не очень внимательно слушавший рассказ.
– Ну, что я у тебя украл.
– Как мне знать, – равнодушно проговорил Захар.
– А ты разве не скажешь, чтоб судья тебе его вернул?
Захар усмехнулся:
– А что ж, ведомо, в самый бы раз коняку получить. Я б тогда в тот же час в казаки пошел.
– Ну вот, – подхватил старик, – и я так полагаю. Коли твой был конь, тебе его и отдать, коли судья праведный.
– А к чему это ты, дедушка, мне про того коня сказываешь? – спросил Захар.
– Ты погоди. А вот скажи ты мне: как ты располагаешь, чей это завод, откуда ты пришел?
– Нового царя, Петра Федоровича, – отвечал Захар твердо.
– Нет, а ране-то чей он был?
– Твердышева, сказывали, Яков Борисыча.
– А вот и нет.
– Как так нет, когда он хозяин и управитель от него, вот что убили-то.
– Ну, по правде-то, – неожиданно заявил старик, – завод тот наш, башкирский; на нашей земле стоит, стало быть, и завод наш.
Захар рассмеялся. «Видно, вовсе из ума выжил старик, – подумал он. – Вовсе нищие башкирцы и вдруг ихний завод». И ему захотелось оставить старика в дураках.
– Коли ваш завод, – со смехом сказал он, – чего ж вы его намедни грабить приезжали?
Старик вдруг рассердился.
– Грабить! Грабить! – заворчал он сердито. – А как нас пограбили, так это как?
– Кто вас ограбил?
– А сам Твердышев.
Захар громко расхохотался. Ему представилось, как толстый Твердышев, в нарядном кафтане с такими буклями, как у управителя, скачет на коне и тащит из башкирских юрт разный скарб.
– Глупый ты парень, как я погляжу, хоть и русский, – с досадой проговорил старик.
Тут из юрты вышел Кызметь в меховой шапке и меховом малахае и c удивлением посмотрел сначала Захара, потом на старика.
– Вот не понимает, – проговорил старик, глядя на Кызметя, – не верит, что Твердышев нас ограбил.
Кызметь кивнул. Видно было, что все это он уж знал давно, знал, что старик непременно рассказывает это всякому новому человеку.
– В тот год это было, – начал старик, наверно, в сотый раз, – как мой первый внук родился – Кызметь. Я уж старик был, старшина был, Мисаевым звали. В гости нас позвал Твердышев. Богато жил, хорошо угощал, вином поил. А потом бумагу принес, велел подписать, сказал: за то 400 рублей даст и нашим башкирцам платить будет. А потом пришли к нам сюда русские, стали наш лес рубить и на нашей земле завод строить. Мы гнали, они не шли. Мы поехали к царице в большой город. Веселая была царица, руку дала, а говорить не стала, к сенаторам послала. Они нашу бумагу смотрели и сказали, что по закону все – и что наш лес – теперь не наш лес и наша земля – не наша земля. Твердышев купил ее по одной копейке за десятину.
– Копейка за десятину! – вскричал Захар. – Ну и ну!
– А как мы сюда вернулись, башкирцы нас слушать не хотели и чуть не убили, и старшинами не считали и прочь гнали. А завод хотели рушить и русских вон прогнать. А царица солдат прислала, и много наших побили, и завод сторожили, и стены кругом поставили, и пушки привезли. И никто нас слушать не хотел. А старики тогда говорили – это с того, что русским царством всё бабы правят. А бабы все глупые. Вот как царь будет, так и правда будет.
– Ну вот, – сказал Захар, – теперь царь и есть, Петр Федорович. Аким сказывал, – праведный царь.
– А зачем он наш завод себе взял? – упрямо сказал старик. – Я ему хотел все рассказать и еще сказать, что так не по правде и так ему счастья не будет. А меня не взяли. Говорят, сами все знаем, а ты стар – сиди дома.
Захар повернулся к Кызметю, но тот только нетерпеливо махнул рукой.
– Ехать нада, – сказал он и крикнул что-то девочке, которая вела в поводу маленькую оседланную лошаденку.
Кызметь подошел, попробовал подпругу и ловко вскочил в седло.
– Садись, – сказал он Захару и похлопал по крупу лошади.
Но Захару в длинном тулупе и высоких валенках очень трудно было влезть на лошадь. А тут еще девочка глядела на него во все глаза.
– Это куда ж ехать-то? – спросил он, чтоб оттянуть время.
– Сказал, – Берда нада, Берда ехаль. Садись.
Захар кивнул старику, но тот опустил голову и плотно сжал провалившиеся губы, точно никогда и не открывал рта; потом Захар неохотно подошел, схватился за пояс Кызметя, подскочил, задрав правую ногу, нет – не выходит.
Кызметь обернулся, подхватил его под левую руку и точно куль муки втащил на лошадь.
Захар рассердился. Не мог к пеньку какому подъехать, чтоб сесть удобно было, – смеется, наверно, девчонка. Он не решился оглянуться на нее. Кызметь уже тронул лошадь, и она мягкой иноходью побежала по узким проулкам между низкими юртами, сплошь занесенными снегом.
Кое-где отворялись двери, выскакивали черномазые башкирята и что-то кричали по-своему вслед Кызметю. Но Кызметь не отвечал и не оборачивался.
Скоро они выехали из зимовья и поехали узкой, поросшей мелким лесом долиной, ведущей к реке Белой.
– Кызметь, а Кызметь, – проговорил Захар, дернув башкиренка за плечо, – правду это старик сказывал, – дед он твой, что ль?
Кызметь кивнул.
– Чего ж его в Берду не взяли, когда так? Он бы все царю сказал.
– Старый, – равнодушно ответил Кызметь. – Баба не взяли, дэти не взяли, старик не взяли. Старшина сам скажет. Он знает.
– А тебя что ж? – опять спросил Захар. – Со стариками да с малыми ребятами оставили? Сердит, видно, на тебя дядька. Догадался, может, что ты нас упредил.
Кызметь кивнул.
– Думаешь, как сам приедешь, так, может, оставят там, в Берде?
Кызметь молчал. Захар знал, что его не заставишь говорить, коли сам не хочет. Он и так понял, что Кызметю обидно: как же – оставили с детьми. Он больше не поминал об этом и заговорил о другом:
– А бродяга-то где ж, что башкирцев ваших на завод послал?
– Нэ снай, – коротко ответил Кызметь.
– Пес тот бродяга, – заговорил Захар. – С Акимом издавна приятели, а он его извести, стервец, надумал. Чорт наш разноглазый, Беспалов, подкупил его. Ты про это ведаешь? Мне тотчас Аким все растолковал.
Кызметь замотал головой, но опять ничего не сказал.
Захару очень хотелось рассказать ему про все: какой бродяга стервец оказался и как Беспалов Акима убить ладит, и как он, Захар, защитить его хотел. Но Кызметь затянул какую-то песню. Нет, чтоб спросить Захара. Сидит точно каменный.
Погода изменилась. Поднялся резкий, холодный ветер и на открытых местах крутил выпавший за ночь снег.
Захар старался сжаться в комок за спиной Кызметя, но ветер пробирался в рукава, заворачивал полы тулупа и выдувал отовсюду остатки тепла. Захар ерзал на лошади, тер рукавицами нос и удивленно смотрел на Кызметя. Тот не шевелился, – хотя ветер дул ему прямо в лицо, – и тянул свою бесконечную песню. Ехали, ехали, уж скоро и река.
«Что, как лед идет по Белой? подумал Захар. – Не перебраться будет».
Но, когда они выехали на берег, черные волны реки быстро катились в снежных берегах. На другом берегу было большущее татарское село Богульшаны, и через реку ходил паром.
Небольшая плоскодонная барка как раз стояла с этой стороны у помоста, и мужик в тулупе, в надвинутом на глаза меховом треухе вводил на нее под уздцы лошадь, запряженную в телегу. На телеге сидели две бабы; одна прижимала к груди большой мягкий сверток, из которого раздавался приглушенный писк.
Кызметь что-то буркнул перевозчику и въехал на барку следом за телегой. Мальчишка на помосте снял с пенька петлю каната, бросил через борт и сам вскочил следом на корму барки.
Перевозчик оттолкнулся шестом, сел за весла и стал медленно грести наперерез течению.
– Куда это ты с косоглазым? – спросил Захара немолодой кривой мужик с большим красным носом, подмигнув на Кызметя.
– В Берду, к царю Петру Федоровичу, – не утерпев, похвастал Захар.
– Многие к нему ездиют, – равнодушно заметил мужик. – А я вот к отцу Силантию – мальца крестить, – прибавил он. Губы его расплылись в смущенную улыбку, а нос повис, точно дуля. – Ишь, заливается. Не желает к попу. Ты б ему груди дала, – сказал он молодой женщине.
– Да, как же, на ветру-то, – проворчала та и изо всех сил затрясла сверток.
«Ишь, сердитая», – подумал про себя Захар.
Барка уже причаливала к другому берегу, и Кызметь, объехав телегу, первым выехал на берег.
– В Богульшаны заедем? – спросил Захар.
Он сильно промерз и с радостью думал, что, наверно, кто-нибудь на селе пустит их отдохнуть и обогреться.