Аким остановился, не добежав до мостика, оглянулся.
Из-за мастерских, от плотины, где вторые заводские ворота, мчится целая туча всадников.
Башкирцы!
Лошаденки маленькие, мохнатые, шапки тоже мохнатые, острые. Сами черные, косоглазые. За плечами лук. Пригнулись к седлам, визжат. И как это они ворвались на завод? Ворота же все на запоре.
– Дяденька Аким! Гляди, гляди! И наш с ними! С деревяшкой!
В переднем ряду, выставив вперед деревяшку, держась за гриву, неловко скакал бродяга.
Заметив Акима, он придержал лошадь, отстал от башкирцев и крикнул:
– Чего ж не пускают на завод дурни ваши? Сам царский полковник к вам.
– А ты-то как же с башкирцами проскочил? – спросил Аким.
– Прямой напорется, кривой пройдет, – засмеялся тот. – Сторож у меня тут знакомый. Беги скорей, Аким, полковник-то разозлится, коли охотой не пустят. В иных местах с хлебом-солью встречают… А мы покуда, до него, попользуемся! – крикнул он со смехом и поскакал следом за башкирцами через мостик к рабочему поселку.
Аким с Захаром побежали за ним. На мосту было пусто, как и на площади. Но в поселке по опустевшему порядку скакали башкирцы.
– Чего они сюда прискакали? – спросил Захар. Но Аким, не слушая, бежал дальше к воротам.
Там была такая сутолока, что он в первую минуту ничего не мог разобрать. Впереди, у самых ворот, с ружьями наперевес теснились солдаты. Капрал что-то кричал им. Но за шумом и грохотом ничего не слышно было. В окованные железом ворота сыпались снаружи гулкие удары. Сзади на солдат напирали рабочие с ломами, со сверлами, с кирками. Все наперебой кричали, толкались, перебранивались. Никто толком не понимал, кто ломится в ворота и что надо делать.
Аким крикнул что было силы:
– Ребята, то царь полковника своего прислал! Волю он нам даст!
Но его никто не слушал. Голос потерялся среди шума и грохота.
– Дяденька, – кричал ему на ухо Захар, – в башню пойдем, оттуда все видать!
И он потащил Акима к сторожке, пробиваясь в толпе локтями и рогульками ошейника. Его ругали, отпихивали, но ему все-таки удалось протащить Акима к двери.
В сторожке было пусто и тихо, и они бегом поднялись по лестнице в башню.
Там под окошком лежал солдат с простреленной головой и около него ружье. Его, наверно, убили, когда он выглядывал в окошко башни. Выстрелить из пушки он так и не успел.
Захар полез на дуло пушки.
– Куда ты? Застрелят! – крикнул Аким, не пуская его.
– Чего ж меня-то? – удивился Захар. – Пусти. Погляжу только… Ой, дяденька! – крикнул он, выглянув. – Да их тут цельное войско! Шапки-то высоченные какие! И с ружьями все. Ох, а один-то – саблей машет, а рыла-то вовсе нет. Черно под шапкой.
– Упредить их надо! – крикнул Аким. – Солдаты ведь тут. Не пустят их. Попытай, Захарка, крикни им, чтоб кругом ехали. Там ворота отпёрты.
Захар высунулся в окошко, сколько позволяла рогатка.
– Дяденьки, к пруду ступайте! Там отпёрто! – крикнул он и, тут же пригнув голову, кубарем скатился с пушки.
– Ой, стрелять хотят! – закричал он.
В ту же минуту раздалось несколько выстрелов, и пули, просвистев в окошко, ударились в потолок башни. Но сразу же выстрелы оборвались, удары в ворота тоже. Зычный голос прокричал команду, и вслед за тем раздался дружный топот.
Аким схватил Захара за плечо.
– Послушали, стало быть. Бежим и мы – И он потащил Захара к лестнице.
А внизу все уже переменилось. У ворот пусто стало. Одни солдаты стояли кучкой всё там же. Капрал топтался на месте, поглядывая на ворота, за которыми все затихло. Что тут делать, он и подумать не мог.
Визг и крики неслись теперь со стороны рабочего поселка.
Аким с Захаром бросились туда.
Там хозяйничали башкирцы. Одни держали лошадей, а другие, должно быть, разбежались по избам. Слышен был бабий визг, возня. Из некоторых изб выскакивали башкирцы, скаля зубы и волоча за собой какие-то пожитки. Рабочие наскакивали на них, дрались, бабы с визгом и руганью цеплялись за свое добро.
Захар бросился было туда.
– Дяденька Аким, нас тоже пограбят! – крикнул он.
Но Аким махнул рукой и побежал дальше, к площади.
Первый раз за весь день сплошной белый покров, затянувший все небо, разорвался, выглянуло солнце, и сразу светло стало на огромной опустевшей площади.
Не успели Аким с Захаром перебежать мостик, как с другого конца завода, от плотины, на площадь проскакал новый отряд. Вот это так войско! Захар даже рот разинул. Впереди один скачет высоченный и саблей машет. Сабля так и сверкает на солнце! А за ним рядами казаки с ружьями, в высоких шапках. Ружья сверкают, сами веселые, смеются. Лошади статные. Вот бы на этакой поскакать! А у того, что впереди, под шапкой блестит что-то, не разглядеть что.
– Дяденька! – крикнул Захар Акиму. – Гляди, гляди, впереди, вон тот! Чего это у него блестит-то под шапкой? Рыла-то вовсе нет!
Но Аким не успел ответить. В одну минуту площадь снова ожила. Со всех сторон сбегались рабочие, башкирцы. Бродяга на деревяшке тоже ковылял навстречу полковнику. Два казака и башкирец волокли за ним кого-то в изорванном камзоле, с голой головой. Тащат его, а он и ногами не передвигает, точно мешок по земле волочится.
– Ой, дяденька! – крикнул Захар. – Кого ж это башкирец с казаками тащат?
– Не видишь? – ответил Аким. – Управитель наш.
– А волосья где ж? Выдрали, что ли?
– То не волосья. То у него надето было. Парик называется. Молчи ты. Слушай. Казак в сетке, закрывавшей все лицо до самого рта, махнул саблей и крикнул зычным голосом:
– Ребята! Петр Федорович, третий император, прислал меня на свой Воскресенский горный завод. Я полковник его, по прозвищу…
Вдруг грянуло несколько выстрелов. Один из казаков, скакавший в конец площади к мостику, упал с лошади.
– А! Так вы так – заревел казак в сетке. – Весь ваш завод разорю! Стреляй, ребята! Рабочие бросились врассыпную. Одни падали на землю, другие кричали:
– Не мы то! Мы радостью рады! Солдаты то стреляют!
Казаки помчались на выстрелы. С разных концов завода неслись башкирцы, натягивая луки.
Раздалось еще несколько выстрелов, и сразу все стихло.
Казаки, сгибаясь с седел, волокли за шиворот, за жидкие косички перепуганных, трясущихся солдат. Капрала, велевшего стрелять, пристрелили, остальные сами побросали ружья.
– Стрелять, сволочи! – закричал на них казак в сетке. – На меня, на государева полковника, руку подняли! Головы посрубаем!
Солдаты падали на колени.
– Помилосердствуй! – кричали они. – Приказано нам! Сглупу мы! Мы батюшке-царю!
– Ладно, – сказал полковник. – Заприте их покуда в амбар какой. А вы, работные люди, не бойтесь ничего.
Рабочие уже опять сбегались на площадь.
– Слушайте меня, я царский полковник, по прозванью Хлопуша. Батюшка-царь, третий император, волю вам прислал, коли вы ему верой и правдой служить будете.
– Будем служить!.. Только дай волю нам! До капли крови!.. Головами!. – кричали рабочие.
Они со всех сторон обступили всадника.
Вороной конь под ним горячился, перебирал передними ногами, попрашивая повод. Но Хлопуша крепко держал его жилистой, волосатой рукой.
Аким выскочил вперед.
– Мы за волю голову сложим! – крикнул он во весь голос.
Он хотел еще что-то сказать, но тут управитель рванулся из рук державших его башкирцев и крикнул Хлопуше:
– Слушай, ты! За меня хозяин большой выкуп даст. Вели отпустить меня. Я главный управитель… За меня ответите!
Хлопуша повернулся к толпе.
– Эй, ребята! – крикнул он. – Каков до вас был управитель? Хорошо платил? Жалел вас?
– Как волк овцу, – рассмеялся бродяга.
– Всех бы перепорол, кабы ты не пришел, – подхватил кто-то.
Из толпы кричали:
– Кнутобойца! Пес! К чорту на рoгa его!
– Чего на него глядеть! Голову с плеч и вся недолга!
– Тихо вы! Сам знаю, чего делать – отозвался Хлопуша. Он на минуту задумался, оглядывая жалкую, ободранную фигуру управителя.
– Ну, а ты чего скажешь? – спросил он управителя с усмешкой. – Будешь служить верой-правдой батюшке-царю Петру Федоровичу, коли на заводе тебя оставлю?
– Петр Федорович помер, – пробормотал управитель негромко. Но на притихшей площади все его услышали. – Царица у нас…
– А Ты вот как заговорил! – бешено гаркнул Хлопуша, не давая ему докончить. – Рубите ему голову, коли так, царицыному наймиту! То же и царице твоей будет!
Двое казаков быстро спешились, отволокли немного управителя и бросили его на землю. Один держал ему руки, другой вытаскивал саблю. Но в эту минуту из-за его спины выскочил башкирец, махавший кривой саблей, и в один миг отсек голову управителю.
– Ловко! – крикнул Хлопуша. – Другой раз не копайся, – сказал он со смехом опешившему казаку.
Кучка рабочих уже волокла к Хлопуше Ковригина.
Окровавленные повязки мотались вокруг его головы. Рыжие волосы торчали дыбом. Он изо всех сил отбивался и хрипло орал.
Рабочие еле отыскали его под обломками помоста. Он сидел там на корточках, весь дрожа, замотавшись с головой в сукно.
– Самый злодей! – кричали рабочие Хлопуше. – Весь завод перепороть сулился! Двоих живьем сжег вчерашний день! За него нынче и драли!
– Вздернуть его, коли так! – решил Хлопуша.
– Не уйдешь, пес! – кричали рабочие. – Бей его, ребята! Вали!
Его вмиг повалили на землю и с остервенением набросились на него, мешая друг другу. Всякому хотелось самому пнуть его ногой, рвануть за волосы, плюнуть в лицо. Один рабочий подобрал валявшееся на земле ружье и тыкал в лежащего штыком… Визг Ковригина заглушался яростными криками освирепевшей толпы; наконец он совсем затих, и рабочие стали расступаться. На земле валялась куча окровавленных лохмотьев.
Из какого-то амбара двое рабочих тащили неистово кричавшего Власова.
– Смилуйтесь! Не своей я волей! – вопил он. Белесые глазки его налились кровью, торчащие уши горели. – Помилосердствуйте! Я батюшке-царю верой-правдой! Братцы! Разве я кого?