— Извините, судья, но он еще не пришел.
— Тогда мы начнем. — Судья склонился над бумагами. — Когда ваш представитель появится, он сможет выступить в вашу защиту. Итак, обвиняется в оставлении семьи Итили Стран; обвиняется в попытке похищения Джон О'Хара. По обоим обвинениям — со стороны полиции капитан Хансел Мендт, со стороны суда… — он посмотрел на О'Хара, — Антоний Скьявелли.
Итили заметила, как О'Хара шевельнул губами, повторяя фамилию судьи. Обвиняемых отвели на скамью защиты, а слово для выступления было предъявлено капитану полиции. Пока он говорил, О'Хара неотрывно смотрел на судью.
Вечером, когда Итили и Хозяин сидели в комнате для задержанных, девочка долго наблюдала за О'Харой, который смотрел в окно и думал о чем-то своем.
— Мистер Джон?
Он повернулся и посмотрел на Итили. Широко раскрытые, испуганные глаза с надеждой всматривались в его лицо.
— Дела не очень хороши, да, Булочка?
Итили опустила голову.
— Извините, я знаю, вас втянул Раскоряка…
О'Хара отошел от окна и остановился перед ней.
— Посмотри на меня!
Итили вскинула голову и увидела такое страшное выражение, которого не видела никогда. Может быть, только Горго, горилла из зверинца, умел корчить подобные гримасы.
— Я Джон О'Хара. Никто не может втянуть меня во что-то, если я того не хочу.
— Да, мистер Джон. — Итили помолчала, наблюдая за Хозяином.
Тот снова отошел к окну и задумался.
— Мистер Джон?
— В чем дело? — О'Хара даже не повернулся.
— Кто такой Антоний Скьявелли?
— Судья.
— Я знаю, но кто он? Я видела, что вы смотрели на него так, как будто знакомы с ним.
Хозяин опустил голову, пожевал губы и снова поглядел в ночное небо.
— Если бы ты выступала с гимнастами, то наверняка бы услышала о Скьявелли. Лючелло. Это значит Птица. Так его называли двадцать пять лет назад. — Хозяин повернулся к Итили. — Ты бы видела его на трапеции — огонь в воздухе! Птица по сравнению со Скьявелли просто неуклюжее создание. Как он летал под куполом!..
— Он выступал в вашем цирке на Земле?
О'Хара кивнул и снова уставился в окно.
— Антоний, его жена Клиа, брат Вито — «Летучие Скьявелли». Были с нами два сезона. Два лучших сезона. — Он развел руками. — Все остальное только дополняло их. Народ приходил посмотреть на «Летучих Скьявелли». — О'Хара потер подбородок. — Антоний и Клиа любили друг друга. Если бы не их известность как гимнастов, они, возможно, прославились бы своей любовью. Это очень давняя история.
— Вито влюбился в Клиа?
Хозяин кивнул:
— Вито работал на подхвате, и когда Клиа дала понять, что не любит его и считает его намеки оскорбительными, он решил избавиться от брата. По крайней мере так думали те, кто знал их. Скьявелли никогда не работали с сеткой. В тот вечер все шло как обычно. Клиа шла первой: раскачивалась, делала переворот в полете и повисала на руках Вито. Затем то же самое повторял Антоний. Пока он летел к брату, Клиа снова шла к перекладине. Они повторяли это шесть или семь раз, очень быстро. — Хозяин пожал плечами. — Может быть, Вито рассредоточился и перепутал сигналы, может быть, решил убить Клиа. Так или иначе, она упала. Я помню эту сцену: братья еще раскачиваются под куполом, глядя вниз, а там толпа уже окружила тело Клиа. Потом они оба спустились, Антоний спокойно подошел к Вито, схватил его за шею и сломал ее. Вито умер мгновенно. — О'Хара покачал головой. — Мы сделали все, что могли, но не сумели доказать вины Вито. Антония приговорили к большому сроку в исправительном поселении. Здесь, на Долдре.
— Мистер Джон, он винит вас в том, что попал сюда?
— Не знаю. На суде он вел себя как сумасшедший — угрожал всем. — О'Хара вздохнул.
— Мистер Джон, что с нами будет?
— Можно только догадываться.
Итили фыркнула, засопела и потерла глаза.
— Жаль, что здесь нет Раскоряки и Дианы. И моих друзей…
О'Хара подошел к ней и положил руку ей на плечо.
— Ловкач и Раскоряка работают, они придумают что-нибудь, чтобы вытащить нас отсюда. Не хотел тебе говорить, потому что может ничего не получиться… В общем, это не имеет сейчас никакого значения.
Итили умоляюще посмотрела на О'Хара:
— Так что делает Раскоряка?
— Он хочет удочерить тебя. Тогда с нас снимут сразу оба обвинения. Но, если даже им и удастся найти того, кто подпишет документы, они не успеют к нужному времени.
— Удочерить меня?
Хозяин кивнул и отошел к окну.
— Итили Тарзак. — Попробовав его на слух, она решила, что новое имя ей нравится.
14
Был уже поздний вечер, когда Итили и Хозяин вновь предстали перед судьей. Капитан полиции угрюмо сидел за столом, сложив руки на груди. Из задней двери появились Раскоряка и Ловкач. О'Хара нахмурился. Бригадир прошествовал к скамьям для зрителей и уселся рядом с Дианой. Его лицо не выражало никаких эмоций. Ловкач посмотрел на Хозяина, пожал плечами и тоже занял место в зале по соседству с Раскорякой. Некоторое время в помещении было тихо, потом из двери появился судья Скьявелли. Как заведено на Доддре, никто не встал.
Судья сел на свое место, положил перед собой какую-то бумагу и повернулся к обвиняемым.
— Мистер Тарзак и мистер Веллингтон заявили мне о намерении мистера Тарзака удочерить тебя, Итили Стран. — Он заглянул в бумагу. — Однако в связи с тем, что заявление было подано после предъявления обвинений и решение по нему еще не принято, оно не может оказать влияния на приговор суда по выдвинутым обвинениям. — Он кивнул капитану полиции. — Сторона обвинения закончила, так что теперь мы заслушаем защиту. — Судья посмотрел на девочку. — Итили Стран, что ты скажешь в ответ на обвинение в оставлении семьи?
Хозяин поднял руку.
— Минутку, Скьявелли! Вы сказали, что мы имеем право на представителя. Где он?
Судья закрыл глаза, побарабанил по столу и лишь затем посмотрел на О'Хару.
— Я уже выслушал вашего юридического советника. На мой взгляд, ему не удалось опровергнуть предъявленных вам обвинений. — Он перевел взгляд на Итили. — Так что ты можешь сказать?
Итили сглотнула и обернулась, чтобы посмотреть на Раскоряку и Диану. Потом она повернулась к судье и сложила руки.
— Я ушла от них. Интересно, а кто бы не ушел? В отделе по распределению детей меня приписали к ферме Чайне. Это все равно что тюрьма. Но теперь… теперь у меня есть… — На глазах у девочки выступили слезы. — Да, я ушла с фермы. И если закон говорит, что это неправильно, то этот закон глупый! Вот и все, что я могу сказать! — Она закрыла лицо руками и прижалась к О'Харе, который обнял ее за плечи.
— Джон О'Хара, — негромко сказал судья, — что вы можете сказать по сути предъявленного вам обвинения?
Хозяин погладил Итили по голове и посмотрел на Скьявелли.
— Она сказала за нас обоих.
Судья молча посмотрел на О'Хару и снова заглянул в бумагу.
— Капитан Мендт, ваше слово.
Капитан рассмеялся и поднялся на ноги.
— Они признают свою вину. Признают все. О чем тут говорить? Законы написаны для того, чтобы позаботиться о многочисленных сиротах, оставшихся после революции. Это хорошие законы. Законы написаны и для того, чтобы наших детей не увозили с планеты и не отдавали на черный рынок. Посмотрите на девочку! Посмотрите на ее волосы! Мы обнаружили бедняжку среди уродов! — Он скривился от отвращения. — Буква закона ясна. Оправдать их — значит надсмеяться над законом и революцией. — Капитан сел и снова сложил руки.
Судья кивнул, прочитал лежащую на столе бумагу и снова обратился к полицейскому:
— Капитан Мендт, мы совершили революцию для того, чтобы построить общество закона, которое служило бы справедливости, а не политикам. Нам не нужны привилегии. И за последние годы мы применяли наши законы со всей строгоетью, иногда жестокостью. — Скьявелли пожал плечами. — Возможно, это неизбежная необходимость или революционный пыл. Но революции уже десять лет, капитан. Может быть, сейчас появилось место и для справедливости, к которой мы стремились.
Капитан вскочил на ноги:
— Судья, обвинения доказаны. Нельзя признать этих людей невиновными, не совершив при этом преступления!
Скьявелли кивнул, потом расписался на листке бумаги.
— Капитан, я только что придал силу законного документа заявлению об удочерении Итили Стран. Теперь она законный ребенок Дианы и Мелвина Тарзака.
Несколько человек в зале повернулись к Раскоряке.
— Мелвин?
Бригадир не обратил на них внимания.
— В связи с тем, что Итили Стран удочерена до признания ее виновной в оставлении приемной семьи, обвинение считается безосновательным. — Он повернулся к Итили и О'Харе. — Вы свободны.
Раскоряка и Диана поспешили к девочке, а Хозяин проводил взглядом судью Скьявелли, скрывшегося за задней дверью. О'Хара прошел вслед за ним.
Скьявелли только что опустился на стул и расстегнул воротник.
— Антоний?
Судья поднял голову и улыбнулся:
— Здравствуйте, мистер Джон.
— По-прежнему «мистер Джон», вот как?
— Вы Хозяин. — Судья кивнул, приглашая О'Хару садиться.
— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты сделал.
Скьявелли покачал головой:
— Скажите спасибо капитану Мендту. Это он показал, что суду предстоит сделать выбор: вырастет ли девочка на ненавистной ферме или в цирке. — Судья опустил голову. — Я и сам вырос в цирке. Не могу представить для Итили лучшего места, чем «Большое шоу О'Хары». — Он посмотрел на Хозяина. — Закон должен защищать интересы Итили, и это главное.
О'Хара нахмурился:
— Капитан Мендт… может доставить тебе неприятности?
Скьявелли покачал головой:
— То, что я сделал, вполне соответствует букве закона. Вам надо кое-что понять относительно капитана Мендта. — Он вздохнул. — Мы все здесь осужденные, включая и меня самого. Вы не можете представить, какой кошмар ожидал ссыльных на Долдре. Корабль прилетал, садился, открывал люк и взлетал. Абсолютная свобода в некотором смысле. Или полный ужас. Банды воров, убийц, насильников, террористов, маньяков бродили по горам, отбирая все, что им требовалось, воюя между собой, уничтожая всех, кто вставал у них на пути. — Скьявелли пригладил волосы. — Вскоре после моего прибытия на Доддру был сформирован отряд тех, кто хотел, чтобы на планете правил закон, а не сила. На протяжении четырнадцати лет мы боролись с бандитами, а потом и с властями. Сейчас мы располагаем собственными средствами защиты от жестокости, мы ведем торговлю, и никто не считает Долдру проклятым местом. Для капитана Мендта, как и для меня, сделанное нами священно. — Судья пожал плечами. — Но, как любая религия, наша система, вероятно, закрывает глаза на определенные реалии. Нашим законам не хватает гуманности, так что путь еще долгий.