Я невольно улыбнулся. Помнится, она так настойчиво выпытывала у меня, сколько времени я держу ее в плену.
Браво, Констанца.
— Я позаботилась о том, чтобы копии послания попали к большинству офицеров и членов экипажа, Небесный. Разумеется, я не рассчитываю, что все они примут эту информацию всерьез. Уверена: ты уже наверняка сфабриковал легенду, которая объяснит мое исчезновение. Это не важно; мне достаточно заронить сомнения. У тебя еще есть союзники и почитатели, Небесный, но не удивляйся, если не все согласятся слепо тебе подчиняться.
— И это все? — спросил я.
— Кое-что напоследок, — произнесла она, словно ожидала этот вопрос. — За последние годы, Небесный, я собрала множество улик против тебя. По большей части косвенного характера, многие могут быть истолкованы неоднозначно. Но это дело всей жизни, и мне будет ужасно жаль, если оно пропадет даром. Поэтому, прежде чем записать это послание, я собрала все улики и спрятала в одном укромном месте… Мы уже достигли Конца Путешествия, Небесный? Если да, то не старайся найти эти материалы. Не сомневаюсь, они уже на поверхности.
— Нет.
Констанца улыбнулась.
— Ты можешь прятаться сколько угодно, Небесный, но я всегда буду преследовать тебя, как призрак. Не важно, удастся ли тебе похоронить свое прошлое, не важно, удастся ли выставить себя героем… Мое послание всегда будет там, будет ждать, когда его найдут.
Много, очень много дней спустя я, спотыкаясь, брел через джунгли. Бежать было слишком тяжело — но не из-за того, что я состарился. Просто мне было очень трудно сохранять равновесие. Теперь у меня была только одна рука, и тело постоянно забывало об этой противоестественной асимметрии. Я потерял руку в первые дни жизни в поселении. Трагический несчастный случай — правда, боль, которую я испытал тогда, уже успела стать неясным воспоминанием. Я сжег себе руку, превратил ее в хрупкий обугленный пенек, держа перед широким дулом газовой горелки.
Конечно, это вовсе не было несчастным случаем.
Я давным-давно должен был это сделать, но откладывал неизбежное до тех пор, пока мы не спустились на планету. Мне необходимо было лишиться руки — таким образом, чтобы ее не могло вернуть медицинское вмешательство. Это означало, что чистая безболезненная ампутация исключена. И у меня должно было хватить сил, чтобы пережить эту потерю.
Я провел в больнице три месяца, но выжил. А потом начал понемногу возвращаться к своим обязанностям. Известие об этом случае прокатилось по планете и достигло ушей моих врагов. Постепенно люди привыкли к мысли о том, что у меня только одна рука. С годами этот факт так прочно закрепился в их сознании, что на него перестали обращать внимания. И никто не подозревал, что потеря руки была лишь крошечной деталью большого плана, актом предосторожности, который я осуществил за много лет до того, как он принесет плоды. Теперь настал день, когда я смог поблагодарить себя за предусмотрительность. Теперь — когда на пороге своего восьмидесятилетия я стал изгоем.
В первые дни дела в колонии шли неплохо. «Завещание» Констанцы слегка подпортило мне репутацию. Но людям нужен герой, и вскоре эта потребность взяла свое. Рассеялись остатки досадных сомнений, которые они могли еще питать относительно моей пригодности на эту роль. Я потерял несколько сторонников, но добился признания толпы — вполне приемлемая сделка. Посылка Констанцы так и не была найдена, и со временем я заподозрил, что ее просто не существовало — это было психологическое оружие, направленное на мою стойкость.
Сразу после высадки наступила горячая пора. Трех месяцев, которых, я обеспечил экипажу «Сантьяго», хватило на то, чтобы создать целую сеть маленьких полевых лагерей. К тому моменту, когда остальные корабли повисли на орбите, три поселения были весьма неплохо укреплены. Последним появился Нуэва-Вальпараисо, поселение у экватора — думаю, когда-нибудь там можно будет построить прекрасную площадку для космического подъемника. И это было лишь начало. Прекрасное начало. И мне не верилось, что когда-то эти люди — кроме горстки преданных соратников — с такой яростью ополчатся на меня.
Но это произошло.
Впереди, в густой листве джунглей, что-то мелькнуло. Свет, судя по всему, искусственный. Возможно, там были мои сторонники, которые должны были меня встретить. Во всяком случае, я на это надеялся. Теперь у меня осталось мало сторонников. Те немногие, кто еще оставался у власти, сумели освободить меня до начала судебного процесса — но они не смогли помочь мне добраться до убежища. Вполне возможно, их расстреляют за измену. Пусть так. Они пожертвовали собой, зная, что это необходимо. На меньшее я и не рассчитывал.
Поначалу было непохоже, что началась война.
«Бразилия» и «Багдад» достигли орбиты, где обнаружили пустой корпус — все, что осталось от старины «Сантьяго». Потом шли месяцы, но ничего не происходило. Оба корабля хранили ледяное молчание и наблюдали. Затем выпустили пару шаттлов — судя по траектории, челноки приземлились на севере Полуострова. Жаль, что я не сохранил на своем корабле немного антивещества — ровно столько, чтобы ненадолго запустить двигатель и поразить оба челнока огненным копьем. Но я так и не освоил тот фокус с остановкой двигателей.
Шаттлы приземлились, затем совершили несколько рейсов на орбиту и обратно, доставляя на землю спящих.
И снова потянулись долгие месяцы ожидания.
Потом начались нападения. Небольшие отряды поползли с севера, нанося удары по поселениям, которые строили колонисты «Сантьяго». Да, население планеты составляло жалкие три тысячи человек — но что с того? Этого достаточно, чтобы начать войну. Маленькую войну, поначалу незаметную, что позволяет обеим сторонам окопаться, объединиться… потом наращивать силы…
Это даже войной не назовешь.
Мои соратники все еще намерены казнить меня как военного преступника. Дело не в том, что это обеспечит им перемирие — чтобы такое произошло, нужно гораздо больше. Но они считают, что я виноват во всем. И они убьют меня — а потом снова продолжат драку.
Неблагодарные сукины дети. Они извратили все, что только можно. Они даже переименовали планету, словно в насмешку надо мной. Теперь это уже не Конец Путешествия.
Окраина Неба.
В благодарность за то, что я дал им возможность первыми высадиться на планету.
Я ненавижу это название. Я слишком хорошо понимаю, что это значит. Это признание в невольном преступлении, напоминание о том, кто привел их сюда.
Но новое имя прижилось.
Я остановился — не только для того, чтобы отдышаться. Мне никогда по-настоящему не нравились джунгли. Ходят слухи, что здесь обитают какие-то огромные ползающие твари. Правда, никто из тех, кому я мог поверить, их не видел. Значит, это просто россказни — и ничего более.
Просто россказни.
Похоже, я заблудился. Свет, который я только что заметил, исчез. Может быть, его просто заслонили густые заросли… или мне просто показалось. Я огляделся. Вокруг стояла тьма, и все казалось одинаковым. Небо над головой почернело; 61 Сигни-Б, самая яркая звезда на местном небосклоне — не считая Суона, — опустилась за горизонт. Скоро мрак джунглей и мрак неба сольются в единое целое.
Возможно, мне придется здесь умереть.
И вдруг далеко впереди вновь что-то мелькнуло — молочно-белый силуэт, который я поначалу принял за пятно света. Но теперь он появился ближе — он двигался ко мне. Это был человек, который шагал ко мне через заросли и светился изнутри.
Я улыбнулся, узнав знакомую фигуру. И почему я боялся? Ведь я никогда не оставался в одиночестве. Мой проводник непременно должен был появиться, чтобы показать мне путь.
— Неужели ты думал, что я тебя брошу? — проговорил Клоун. — Идем. Теперь уже недалеко.
И Клоун повел меня вперед.
На этот раз я знал, что это не игра воображения — или не совсем игра воображения. Впереди, радужной дымкой пробиваясь сквозь листву, мерцал тусклый свет. Мои союзники…
Когда я вышел к ним, Клоуна рядом уже не было. Он исчез, как пятно от вспышки на сетчатке глаза. Тогда я видел его последний раз. Но он здорово помог мне, проводив сюда. Это был единственный друг в моей жизни, настоящий друг, хотя я знал, что он — лишь плод воображения, образ из подсознания, возникающий при свете дня, рожденный воспоминаниями о наставнике, которого я помнил по детской комнате на борту «Сантьяго».
Какая разница?
— Капитан Хаусманн! — мои соратники стояли за деревьями. — Вы добрались! Мы уже думали, что им не удалось…
— Они справились достойно, — ответил я. — Если не ошибаюсь, сейчас их уже арестовали… если не расстреляли.
— Произошло нечто странное, сэр. В последних рапортах об арестах сообщалось, что вас снова схватили.
— Теперь вы видите, что это ошибка?
Те, кто меня «схватил», тоже признали бы ошибку, будь пленник просто похож на меня — двадцать дополнительных лицевых мышц позволяли ему скопировать кого угодно. Но он вел себя так же, как я, разговаривал так же, как я. Я готовил его к этому много лет. Я добился того, что он считал меня Богом и знал лишь одно желание — самоотверженно служить мне. А если бы у пленника были две руки — мог ли осуществиться мой замысел? Конечно, нет. Но этот человек выглядел в точности как Небесный Хаусманн, и у него тоже не было руки.
Я прекрасно знал, зачем им нужно было схватить меня. Скоро состоится судебный процесс, во время которого обвиняемый, возможно, будет производить впечатление слегка помешанного — но чего можно ожидать от восьмидесятилетнего старика? У бедняги начинается старческое слабоумие. Его следует казнить — так, чтобы это послужило уроком для всех. Так, чтобы наказание не забылось со временем, хотя бы оно и граничило с бесчеловечностью. Идеальный вариант — распять преступника.
— Сюда, сэр.
В пятне света стоял гусеничный наземный вездеход. Мне помогли подняться в кабину, и машина понеслась по лесной дороге. Мы ехали сквозь ночь — кажется, несколько часов — все дальше и дальше от цивилизованного мира.