— Эпидемия ударяла, и здания спятить, — сказал Хуан.
— Мне об этом уже рассказали.
— Но они не говорить вам достаточно, господин.
Его синтаксис находился в зачаточном состоянии. Правда, подозреваю, человекообразный возница повозки был не способен и на такое.
— Эти здания изменяться, очень быстро, — он широко взмахнул руками. — Много людей умереть, много быть раздавлены, или стать стеной.
— Звучит не слишком весело.
— Я покажу вам люди в стене, господин. И вы больше не шутить. Вы гадить свои штаны.
Мы свернули, уворачиваясь от встречной повозки, но избежать столкновения по касательной не удалось.
— Послушайте, эти здания, они меняться быстрее наверху, понятно?
— Не понимаю.
— Эти здания, как деревья. У них масса корни, которые торчать в земле, да?
— Ты имеешь в виду питающие оси конструкции? Они высасывают сырье из коренной породы для ремонта и регенерации.
— Ну да. Я говорить то же. Как большое дерево. Но как дерево в другом смысле тоже. Всегда расти верхушка. Ясно?
Он сделал широкий жесты, рисуя силуэт грибовидного облака.
Похоже, до меня дошло.
— Ты говоришь, что системы роста были сосредоточены в верхних частях построек?
— Ну да.
— Еще бы, — кивнул я. Эти постройки были спроектированы, чтобы демонтировать себя, а не только вырастать. В любом случае, всегда проще добавить или убрать материал с верхушки. Поэтому нервный центр самовоспроизводящихся механизмов всегда растет вместе с постройкой. Нижним уровням нужны сточные системы — строгий минимум для поддержания функции, ремонта от повреждений и износа, а также для периодических перепланировок.
Трудно было сказать, что означала улыбка Хуана — то ли одобрение моей запоздалой догадки, то ли сочувствие потерянному мной на это времени.
— Эпидемия попадать вначале наверх от корней. Потом заставлять верхушку здания спятить. Ниже все оставаться как прежде. Когда эпидемия попадать вниз, люди перерезать корни, здание голодает. Все изменения кончаться.
— Но к тому времени верхние части уже изменятся до неузнаваемости, — я покачал головой. — Скверные были времена.
— Еще бы, господин.
Мы вырвались на свет, и я, наконец, понял, чему улыбался Хуан.
Глава 15
Мы находились на нижнем уровне Города Бездны, почти на самом дне кальдеры. Улица, по которой мы ехали, переходила в понтонный мост и пересекала черное озеро. С неба — то есть, с многокилометрового купола над нашими головами — падал ласковый дождь. Вокруг нас из воды вырастали огромные призматические здания. Они были повсюду, куда ни взглянешь — целый лесной массив, который в отдалении сливался в безликую стену и пропадал в туманной дымке. Шесть-семь нижних этажей, покрытых грязной коростой, обросли ветхими хижинами и магазинчиками. Казалось, они были примотаны к большим зданиям при помощи хлипких дорожек и веревочных лестниц. В хижинах горели очаги, а воздух казался еще более едким, чем на базарной площади. Но здесь было чуть прохладнее и, благодаря легкому ветерку, было не так душно.
— Как называется это место? — спросил я.
— Малч, — ответил Хуан. — Все, что внизу, на уровень улица — Малч.
Понятно. Если Малч был районом города, это означало, что районы располагаются подобно геологическим напластованиям. Он включал в себя первые шесть-семь этажей выше уровня затопления. Если сравнивать город с лесом, то Малч представлял собой нечто вроде лесной подстилки.
Я изогнул шею, чтобы не мешала крыша повозки, и поглядел вверх. Постройки с гладкими стенами словно вонзались в небо. На высоте километра или чуть больше они смыкались — хотя это была просто игра перспективы. До определенного уровня геометрия зданий более-менее соответствовала замыслу архитекторов: прямоугольные, с параллельными рядами темных окон постройки портила лишь случайная экструзия или наросты, похожие на моллюсков. Выше картина была иной. Хотя ни одна пара зданий не мутировала одинаково, в их метаморфозах было нечто общее. Если бы это происходило с людьми, хирург мог бы узнать и диагностировать патологию, имеющую одинаковое или сходное происхождение. Одни здания раскололись пополам по всей длине, другие отвратительно разбухли, точно страдали водянкой. Некоторые обросли крошечными подобиями самих себя, превратившись в уступчатые башни и потайные темницы волшебных замков. Выше эти структурные наросты многократно ветвились, переплетаясь и прорастая друг в друга, сцепляясь подобно бронхиолам или зловещей мозговой опухоли, пока не образовывали нечто вроде гигантского плота из сросшихся ветвей, который висел на высоте одного-двух километров над землей. Разумеется, я уже видел это на подлете. Но поражающие воображение масштабы стали понятны лишь при взгляде с этой выигрышной позиции — равно как и подлинный смысл слова, которым это называлось.
Кэнопи.
— Теперь вам ясно, почему я не везти вас туда, господин.
— Начинаю понимать. Оно покрывает весь город, верно?
— Как Малч, только выше, — кивнул Хуан.
Единственное, что не бросалось в глаза, когда я разглядывал город с борта «бегемота», — то, что толщина этого переплетения фантастически деформированных зданий была сравнительно невелика.
Кэнопи был чем-то вроде воздушной экосистемы, а ниже располагался другой мир — и абсолютно другой город. Теперь сложность структуры стала очевидной. Она заключала в себя целые общины — герметические постройки, каждая величиной с дворец, которые висели в Кэнопи на манер птичьих гнезд. Тончайшие шелковистые нити заполняли пространство между крупными ветвями, свисая почти до самой поверхности. Трудно сказать, появились они в результате мутаций или их появление было спланировано человеком.
В итоге казалось, будто Кэнопи опутан паутиной, сотканной чудовищными пауками-невидимками размером с дом.
— Кто здесь живет?
Мой вопрос не был безнадежно глупым, поскольку я уже видел среди ветвей горящие огоньки. Это доказывало, что эти искаженные оболочки, больные, мертвые, они по-прежнему использовались в качестве жилья.
— Никто, кого вы захотеть узнать, господин, — процедил Хуан, затем добавил: — И никто не захотеть узнать вас. Это никак ни оскорбление.
— Я не в обиде, но прошу ответить на мой вопрос.
Хуан замолчал надолго. Наш рикша продолжал огибать корни гигантских построек, а колеса прыгали по заполненным водой ухабам на дороге. Дождь, конечно, не прекратился, но когда я втянул голову под навес, то ощутил тепло и уют — почти как дома. Интересно, прекращается ли когда-нибудь этот дождь. Возможно, конденсация на куполе подчиняется смене дня и ночи или какому-то иному строгому графику. Впрочем, я все больше склонялся к тому, что подавляющее большинство процессов в Городе Бездны никем напрямую не контролируется.
— Тут одни богачи, — произнес паренек. — Настоящие богачи — не так себе, вроде мадам Доминики, — он постучал по лбу костяшками пальцев. — Да они и не нуждаться в мадам Доминика.
— Значит, в Кэнопи есть анклавы, куда не добралась эпидемия?
— Нет, эпидемия достигать везде. Но в Кэнопи они ее вычищать после того, как здание перестать изменяться. Некоторые богатые оставаться на орбите. Некоторые никогда не покидать Город или спускаться сюда, когда дерьмо попадать на вентилятор. Некоторых депортировать.
— А к чему людям было прибывать сюда после эпидемии без крайней необходимости? Даже если Кэнопи «вычистили», как ты говоришь, мне непонятно, почему кто-то предпочитает жить здесь, а не в оставшихся обителях Ржавого Обода.
— Потому что они думать, будто все улучшаться и хотеть быть здесь, когда это случаться. Тогда будет много способов делать деньги, но мало кто всерьез разбогатеть. Сейчас тоже много способов делать деньги — и полиции тут меньше, чем наверху.
— Значит, здесь нет законов, верно? И купить можно что угодно?
Представляю, насколько это соблазнительно после строгостей демаркического режима.
— Господин, вы говорить смешно.
Мой следующий вопрос был вполне очевиден:
— Как мне попасть туда? То есть, в Кэнопи?
— Это не так просто.
— Хочешь сказать, что я недостаточно богат?
— Богат не достаточно, — повторил мальчуган. — Нужен знакомый. Без них в Кэнопи ты никто.
— Предположим, они у меня есть, но как я туда попаду? Может, под зданиями есть какие-то ходы, старые вспомогательные шахты, не поврежденные эпидемией?
Кому знать о таких лазейках, как не уличному сорванцу.
— Вы не захотеть пойти внутренним маршрутом, господин. Очень опасно. Особенно, когда начинаться охота.
— Охота?
— По ночам там плохо, господин.
Я огляделся: действительно, сумерки уже сгущались.
— А ты откуда знаешь? Нет, не отвечай. Просто подскажи, как мне туда попасть.
Я подождал, но ответа не последовало, и я сменил формулировку.
— Люди из Кэнопи когда-нибудь ездят в Малч?
— Иногда. Особо во время Охоты.
Ну вот, хоть какой-то прогресс. Но если каждое слово выдирать клещами…
— А как они туда попадают? Я видел летательные аппараты, у нас их называют воланторами. Но не могу представить, как пролететь через Кэнопи, не задев паутину.
— Мы тоже называть их воланторы. Они есть только у богачи — трудно чинить, трудно летать. В городе с них не везде толк. Ребята с Кэнопи обычно спускаться в кабельный вагон.
— Фуникулер?
На его лице промелькнула безнадежность, и до меня дошло, что он отчаянно пытается угодить мне. Просто мои расспросы требовали от него таких интеллектуальных усилий, что это вызывало физическую боль.
— Паутина, значит кабель. Они развешивать ее между зданий.
— А ты можешь показать мне вагон?
— Это не безопасно, господин.
— Я тоже не безопасен.
Подсластив просьбу очередной банкнотой, я откинулся на сиденье. Повозка покатилась под ласковым дождем через Малч.
Наконец Хуан велел рикше притормозить и повернулся ко мне.
— Вот он. Кабельный вагон. Они часто спускаться сюда. Хотите подъехать ближе?