— Значит… я бессмертный?
— Да. И это меняет многое, если не все. Не так ли?
Небесному Хаусманну пришлось с этим согласиться.
Позже, когда отец снова провалился в бездну забытья — неизбежного предвестника смерти — Небесный отправился к диверсанту. Пленный химерик лежал точно на такой же постели, как и его отец, его также окружали роботы, но этим сходство ограничивалось. Аппаратура только осуществляла наблюдение — он был достаточно силен, чтобы обходиться без помощи… даже слишком силен. Трудно было поверить, что из него извлекли целый рожок пуль. На кровати пленника удерживали оковы из прочного пластика — широкий обруч стягивал его грудь, два обруча поменьше — предплечья. Это позволяло ему подносить к лицу одну руку — другая оканчивалась оружием, которым он изувечил Тита. Впрочем, оружия уже не было. Рука киборга оканчивалась аккуратно зашитым обрубком. Его тщательно сканировали, но ни имплантированного оружия, ни каких-то других скрытых устройств не обнаружили — не считая имплантатов, с помощью которых хозяева заставляли его подчиняться своим целям.
Фракционеры, которые внедрили на корабль своего агента, явно страдали недостатком фантазии. Они сделали ставку на механические разрушения, тогда как вирус, невидимый и легко передающийся, мог оказаться куда более эффективным оружием. Правда, без живого экипажа спящие вряд ли сумеют куда-то долететь.
Однако у химерика могут быть другие способы выполнить задание.
Как это странно — вдруг узнать, что ты бессмертен. Небесный не собирался заниматься самокопанием. Бессмертие не делает его неуязвимым, но осторожность и предусмотрительность помогут ему снизить риск до минимума.
Он отступил от постели убийцы. Кажется, диверсант обезоружен — но полной уверенности нет и быть не может. Пусть мониторы показывают, что он находится забытьи, не менее глубоком, чем отец. Лучше не рисковать. Эти существа созданы для обмана. Они способны проделывать любые трюки с сердечным ритмом и нейронной активностью. Одной свободной руки достаточно, чтобы схватить Небесного за горло и задушить… или подтянуть его к себе и перегрызть горло.
Небесный заметил на стене медицинский набор. Он распахнул ящичек, изучил аккуратно разложенные препараты, затем извлек оттуда скальпель. Голубоватая стерильная сталь сверкнула в приглушенном освещении изолятора. Покрутив его перед глазами, он с восхищением проследил, как исчезает лезвие при повороте кромкой вверх.
Чудесное оружие. Можно сказать — воплощение совершенства.
Сжав скальпель в руке, он шагнул к диверсанту.
Глава 16
— Он приходит в себя, — произнес голос. Мои мысли кристаллизовались, и я переключился в сознательный режим.
Одно из правил, которое солдат усваивает очень быстро — по крайней мере, на Окраине Неба: не каждый, кто в тебя стреляет, непременно хочет тебя убить. Во всяком случае, в тот момент, когда стреляет. Причин может быть тысяча. Взять хотя бы простой захват заложников. Из плененных солдат можно выкачать полезные воспоминания, не прибегая к жестоким пыткам — для этого требуется лишь технология траления, которую ультра могут предоставить за определенную сумму. В общем, добыть тактические или оперативные сведения, которые гарантированно сидят в мозгах у любого мало-мальски стоящего бойца.
Но со мной такого не случалось никогда. В меня стреляли и попадали, но при этом никто не рассчитывал, что я проживу даже тот короткий отрезок времени, за который из меня можно успеть что-то вытянуть. Мне посчастливилось ни разу не попасть в плен, и я никогда не испытывал сомнительного удовольствия очнуться в чьих-либо недружественных объятиях.
Похоже, теперь мне предстояло испытать это удовольствие.
— Господин Мирабель? Вы очнулись?
Что-то мягкое и холодное скользнуло по лицу. Я открыл глаза и тут же сощурился: после неопределенного периода отключки свет показался мне нестерпимо ярким.
— Где я?
— В безопасном месте.
Тупо оглядевшись, я обнаружил, что полулежу в кресле, которое стоит на возвышении у стены. Пол длинной комнаты был наклонным, а стены отделаны рифленым металлом. Ощущение было такое, будто я спускаюсь на эскалаторе по слегка изогнутому туннелю. Стены были пронизаны овальными окнами, но я мог разглядеть лишь темноту, расцвеченную длинными перепутанными цепями светящихся гирлянд. Все ясно: я нахожусь высоко над поверхностью планеты… почти наверняка где-то в Кэнопи. Пол действительно походил на эскалатор — несколько очень широких и низких «ступеней» спускались метра на два-три. До дальнего конца было метров пятнадцать. Похоже, уклон образовался произвольно, после чего пол пришлось спешно переделать.
И, разумеется, я был не один.
Рядом стоял тот самый тип с квадратной челюстью и монокуляром. Одной рукой он поглаживал подбородок, словно напоминая себе о его внушительных размерах. В другой руке он держал кусок мягкой фланели, с помощью которой я был столь деликатно приведен в чувство.
— Должен признаться, с дозой лучевого шокера я ошибся, — проговорил он. — Кое-кого она могла бы убить. Я думал, что вы не придете в себя еще несколько часов, — он положил руку мне на плечо. — Но сейчас с вами, кажется, все в порядке. Вы крепкий парень. Примите мои извинения — уверяю вас, впредь такое не повторится.
— Я тоже на это надеюсь, — в поле моего зрения появилась женщина. Я сразу узнал ее — и ее спутника, возникшего передо мной справа с неизменной сигаретой, поднесенной к губам. — Ты становишься неряшливым, Уэверли. Этот человек мог подумать, что ты хочешь его убить.
— А он не хотел?
Приятная неожиданность: я думал, что не смогу шевелить языком.
Уэверли мрачно покачал головой.
— Вовсе нет. Я изо всех сил пытался спасти вам жизнь, господин Мирабель.
— Довольно оригинальный способ.
— Мне необходимо было действовать быстро. Вам устроила засаду группа «свиней». Вы знаете, кто такие «свиньи», господин Мирабель? И вряд ли захотите узнать. Это одна из самых мерзких иммигрантских групп, с которыми нам пришлось иметь дело после гибели Блестящего Пояса. У них милая манера — например, натянуть через дорогу сигнальную проволоку, соединенную с арбалетом. Обычно они выходят на охоту ближе к ночи, но сегодня они, должно быть, проголодались.
— Чем вы меня подстрелили?
— Я уже сказал: лучевым шокером. Вообще-то, довольно гуманное оружие. Лазерный луч просто прокладывает в воздухе ионизированную дорожку, по которой можно выпустить парализующий электрический разряд.
— Который причиняет боль.
— Знаю, знаю, — он вскинул руки, точно защищаясь. — В свое время мне тоже досталось. Увы, я рассчитывал оглушить «свинью», а не человека. Но, может быть, это к лучшему. Вы могли оказать сопротивление, и мне пришлось бы принимать более радикальные меры.
— Но почему вы бросились меня спасать?
Он казался растерянным.
— Просто решил поступить как порядочный человек.
— Вначале я недооценила вас, господин Мирабель, — заговорила женщина. — Вы заставили меня волноваться, и я усомнилась в ваших словах.
— Я всего лишь просил совета.
— Знаю — это только моя вина. Но сейчас мы все на нервах. Когда мы уехали, мне стало стыдно, и я попросила Уэверли присмотреть за вами. Что он и сделал.
— Именно, присмотреть, Сибиллина, — подхватил Уэверли.
— И где я теперь нахожусь?
— Покажи ему, Уэверли. Ему давно пора размяться.
Я почти ожидал, что окажусь привязанным к креслу. Ничего подобного. Уэверли дружеским жестом подал мне руку, и я осторожно попробовал встать. В том месте, где меня зацепил луч, мышца как будто превратилась в желе — но это, судя по всему, уже ненадолго. Обойдя женщину, я принялся осторожно спускаться по «ступеням» к дальнему концу комнаты. Двойная дверь явно вела наружу: из-за нее чуть заметно тянуло ночным воздухом. Уэверли вывел меня на покатый балкон, окруженный металлическими перилами. Лицо овевал теплый ветерок.
Я оглянулся. Балкон опоясывал здание по всей окружности… только это было не здание.
Это была гондола воздушного корабля, висящая слегка под углом. Над нами, точно дождевая туча, темнел аэростат, стиснутый между отростками Кэнопи. Должно быть, когда разразилась эпидемия, корабль застрял, точно воздушный шарик в ветвях, и не смог освободиться. Баллон аэростата был настолько герметичен, что почти не сдулся, хотя со времен эпидемии прошло целых семь лет. Однако он был изрядно деформирован, словно «ветки» пытались его раздавить. Интересно, сколько он еще протянет — и что случится с гондолой, если баллон все-таки прорвется.
— Наверное, все произошло очень быстро, — произнес я. Воображение живо рисовало воздушный корабль, к которому тянет свои щупальца уродливо разрастающееся здание.
— Не так уж и быстро, — возразил Уэверли. Судя по его тону, я спорол основательную чушь. — Это экскурсионный корабль — в те времена таких было немало. Когда все это началось, людям стало не до экскурсий. Корабль поставили здесь на причале. Здание росло, и за пару дней ветви оплели его полностью.
— И теперь вы в нем живете?
— Не совсем так. Здесь не настолько безопасно. Зато нам не докучают посторонние.
Позади нас распахнулась дверь, и на балкон вышла женщина.
— Это действительно не самое безопасное место, — она встала у перил рядом с Уэверли и смело склонилась над пропастью. До поверхности было не меньше километра. — Но у него есть свои достоинства. Например, уединенность. А теперь… если я правильно поняла, господин Мирабель, вам необходима хорошая пища и кров?
Я кивнул. Пожалуй, с этими людьми стоит наладить отношения. Так я смогу заручиться их помощью и попасть в Кэнопи. Это был аргумент рассудка. Другим аргументом было чувство облегчения и искренней благодарности. К тому же я устал и проголодался.
— Я не хочу быть назойливым.
— Ничего страшного. Из-за меня у вас были серьезные неприятности в Малче, а Уэверли усугубил ситуацию со своим дурацким шокером — не так ли, Уэверли? Ладно, об этом больше ни слова — учитывая, что вы окажете нам честь, разделив с нами ужин и позволив предоставить вам отдых.