Года четыре назад, когда Ленка ещё ничего о Мирке не знала, как-то вечером в комитет принеслась сотрудница общественной приёмной, где иногда вёл приём граждан шеф, и, захлебываясь от восторга, смешанного с возмущением, явно наигранным на всякий случай, но с плохо скрываемым злорадством, рассказала как только что на приёме какая-то Мира Старикова, известная в городе скандалистка, но добивающаяся своего как в судах, так и без них, известный своей неподкупностью и бескомпромиссностью юрист, заткнула в прямом и переносном смыслах шефа с оравой сотрудников жилотдела и заставила его какой-то одинокой мамаше с ребенком-инвалидом аж двухкомнатную квартиру выделить, да ещё и с ремонтом, после того, как он уже ответил этой мамаше месяц назад, что, мол, сидите и ждите в очереди ещё лет двадцать, а то и больше. Всё это она рассказала в таких подробностях, что Ленка аж зауважала эту Миру, потому что шеф матом крыл всех подчинённых и в упор никого, кроме себя любимого и своего обожаемого сыночка, не видел и знать не хотел, за людей не считая.
Теперь эта самая Мирка по иронии судьбы, вселилась в их дом, в квартиру прямо под ленкиной квартирой, живёт со своим мужем душа в душу и раздражает Ленку неимоверно, потому что имеет всё, чего у неё нет и уже вряд ли будет. А ещё Ленка себе ничего из того, что Мирке даётся легко, позволить не может. Вот если бы не Старикова, а она, Ленка-пенка, могла так же смело и грамотно «мочить» всех: от шефа, которого Старикова упорно называет городским заведующим хозяйством, проще завхозом, через губернатора Жрачкина, именуемого ею областным завхозом до самого президента и членов правительства, которых она называет бандитской малиной, умеющей только крышевать. Шефа колбасит, а сделать он с этой заразой ничего не может. Вот если бы Ленка так могла, сколько бы мужиков в неё влюбилось. Мирке вон пачками комменты сыплют, а в Одноклассниках просятся в друзья и стар, и млад и шлют ей открытки и подарки в таком количестве, что когда она выбирает время их принять, то несколько страниц в её ленте забиваются этими сообщениями. Ленка сама сляпала фейковую страницу и под ником мужика напросилась в друзья к Мирке и Сандро на их общей странице. Ох, лучше бы не напрашивалась, потому что как только влезла в их фотки, вообще от зависти и злобы спать перестала. Эта парочка весь мир вдвоём обскакала и везде такие счастливые. А когда Ленка узнала, что они вместе скоро уже 30 лет оказывается, то до неё дошло, что нечего ей здесь ловить, но завидно и злость просто раздирает, а уйти никак, ведь и как будто в замочную скважину за их жизнью подглядываешь. А посмотреть было на что. Мирка обожала своим многочисленным друзьям и подружкам дарить праздники, а потом выкладывала и фотки и видео с этих вечеринок и Ленка готова была от зависти лезть на стенку, до того ей из своего унылого одиночества хотелось туда, в это искромётное и бесшабашное веселье, в этот балаган, где артистами были все присутствующие. Но Ленке в эти праздники жизни не попасть никогда.
Всё это вспомнилось Ленке под льющуюся из соседских окон музыку, и она чуть не взвыла в голос от тоски и безысходности. Им там, за этими сиреневыми портьерами, тепло и уютно вдвоём, а может они уже и спят безмятежным сном под тихую мелодию, а Ленка сидит замёрзшая, одинокая и боится вернуться в тепло квартиры, потому что не может себе позволить уснуть. Сколько она уже просидела на этой скамейке? Перед рассветом стало зябко, и Ленка решилась вернуться в квартиру. Она устало опустилась на стул рядом с кофеваркой и нажала на старт. Отхлёбывая горячий горький кофе Ленка снова погрузилась в воспоминания, но попробовала переключиться на приятные.
В ленкиной жизни тоже был любимый мужчина, а она, дурында малолетняя тогда сама погубила своё счастье, испугавшись сама не знает чего.
Ленка-пенка, как звали её сначала во дворе, а потом и в школе, первый раз легла с мужиком ещё в двенадцать, когда и месячные ещё только начались, а сиськи уже наметились. Она хорошо помнила и сейчас как это получилось, что она оказалась с отчимом в своей кровати, когда мать работала и они были дома одни. Отца своего Ленка и не знала, а дядя Слава жил с ними уже лет пять, его мама привела перед новым годом, когда Ленка уже училась в первом классе, но папой называть его не просила, да и дядя Слава не настаивал. Ленке этот брюхатый и вечно небритый мужик не нравился, но и противен не был. Он мало обращал на дочку сожительницы внимание, и они просто не мешали друг другу. У матери и дяди Славы была своя комната, а у Ленки своя, но любопытство с некоторого времени её разобрало, что он там такого с матерью делает, от чего она так стонет, а то и подвывает и вечно просит его ещё да ещё и посильнее. Ленка пыталась подсмотреть, но мать плотно закрывала дверь на щеколду и приходилось довольствоваться только подслушиванием.
А потом Ленка увидела в приоткрытую дверь ванной, как отчим моет свою письку под краном. Конечно она пару раз видела письки мальчишек и в детском саду, и раздевалке перед физрой, но они у одноклассников были маленькими, с острыми кончиками и висели, сморщенные и поверх таких же сморщенных мешочков. Писька у дяди Славы была большой, с выпирающими веревками под кожей и красновато-коричневая какая-то. Ленка с любопытством стала наблюдать за тем, как отчим странными движениями, обхватив надутую письку, похожую на толстенький гриб с нераскрывшейся шляпкой, своей лапишей водит туда-сюда от своего брюшка до шляпки, всё ускоряя движения, а у самого в зеркале над раковиной рожа такая довольная и глаза закрыты. А пыхтит сквозь зубы как паровоз и ноздри раздуваются. Местами покрасневшая рожа отчима отражалась в зеркале над раковиной, но Ленку интересовал больше процесс внизу. Она застыла, приставив глаз к щёлке, и чуть не взвизгнула от неожиданности, когда отчим вдруг перестал терзать свой гриб, заскрипел зубами и зарычал, как соседский пёс Палкан, помесь кавказца и какой-то дворняги, а его писька в руке стала дергаться сама и сквозь пальцы его пятерни, зажавшей шляпку гриба, в раковину закапала жидкость, похожая на крахмальный клейстер. Ленка округлившимися от удивления глазами смотрела на сочившиеся сквозь пальцы мужика мутные струйки, стекавшие в раковину, на дернувшийся несколько раз гриб и, вдруг вспомнила, как они с мамой варили этот крахмальный клейстер.
Месяц назад по рецепту, записанному на уроке труда, они с мамой делали фигурку из папье-маше, это так называется, когда склеивают порванные как попало мелкие кусочки бумаги. Они сварили из крахмала клейстер, а потом взяли пластмассового мишку из ленкиных старых игрушек, намазали его вазелином, как велела учительница, и стали обклеивать кусочками порванных старых газет, а поверху белыми бумажными салфетками. Потом они оставили облепленного мишку сушиться на ночь, а с утра, поскольку было воскресенье и в школу идти было не надо, закончили домашнее задание. Мама аккуратненько бритвой и маникюрными ножничками разрезала прилипшую к старой игрушке бумагу, приложила половинки снятой бумажной шкурки и склеила швы, замаскировав их кусочками салфетки, так же намоченными в клейстере. Когда бумажный медвежонок высох, Ленка уже сама его раскрасила и, когда краска высохла, помазала сверху канцелярским клеем. Медвежонок получился как настоящая фарфоровая статуэтка, только очень лёгкий. На уроке ей поставили отлично и взяли ленкиного медвежонка на выставку городского отдела народного образования.
Ленка отвлеклась от наблюдения за отчимом на эти приятные воспоминания, и если бы он с шумом вдруг не выдохнул, могла получить прямо в лоб дверью ванной. Ленка вздрогнула и увидела, что отчим открыл глаза и стал мыть шляпку своего гриба под краном. Она быстро шмыгнула в комнату, плюхнулась в кресло под торшером и сделала вид, что читает учебник. Минуты через две она услышала, как отчим выключил свет в ванной и открыл дверь её комнатки:
– Учишь? Умница, девочка. Помочь чем надо? Ты не стесняйся, обращайся, я математику секу и физику с химией немного.
Ленка удивлённо посмотрела на отчима, потому что до сих пор он ни разу не предлагал помощи, и тот ей весело подмигнул. Она машинально опустила глаза и увидела, что отчим стоит в одних плавках и под нависшим пузком весьма явно сквозь тонкий трикотаж выступает бугорок с влажным пятном сверху на ткани серых плавок.
Отчим проследил её взгляд и, ухмыльнувшись, почесал пятернёй около пятна, в ответ на что изпод верхней резинки плавок показалась нечто розовое и гладкое. Глаза Ленки расширились, но она не отвернулась, а заворожённо смотрела, как отчим медленно погладил себя снизу вверх по явно набухшему нечто, и оно ещё больше вылезло из плавок, снова напоминая гриб со шляпкой, только почему то поделённой пополам и с дырочкой. Ленка вдруг подумала, что сейчас из этой дырочки высунется грибной червяк и громко фыркнула.
Отчим сначала удивлённо вскинул брови, но потом улыбнулся и спросил:
– А хочешь, Ленка, в доктора поиграем? Только по-взрослому?
Ленка не поняла и переспросила:
– Что ли уколы ставить будем?
Отчим ухмыльнулся:
– Можно и так сказать. Ты же с мальчиками в доктора играла в детском садике или во дворе?
Ленка наморщила лоб, перебрала в памяти все дворовые игры и отрицательно покачала головой:
– Нет, в доктора не играли.
Дядя Слава прикрыл дверь и подошел к ней так близко, что его гриб, торчащий из плавок, оказался на уровне её глаз. От отчима пахло маминым мылом и чем-то ещё незнакомым, терпким, но не противным. Он аккуратно взял Ленку за подбородок, заставил посмотреть на него и, проведя большим пальцем по её губам, спросил:
– Так хочешь научу или нет?
Ленка сглотнула, почувствовав, как пальцы дяди Славы легко скользнули по её шее, что было не щекотно, а даже как-то приятно и спросила:
– А это не больно? Укол ведь?
Отчим ухмыльнулся и ответил, что он постарается, что бы больно не было, а было очень приятно. Дядя Слава пообещал, что потом Ленка сама научит кого захочет этой игре , станет атаманшей в дворовой команде и первой девочкой в школе. Пото