Глава 2.
Сырой и крайне неприятный запах камеры штрафного изолятора, который было не спутать ни с чем, до боли знакомый ей со времён службы в исполнении наказаний, забил легкие, и Ленка надрывно закашлялась. Отхаркнув липкий комок мокроты и , сплюнув его на грязный пол, она открыла глаза и тут же заорала от ужаса, увидев прямо перед носом грязные пятки висящей фигуры в мятой ночной рубашке . Звука своего голоса Ленка почему-то не услышала, но мгновенно облилась холодным потом, таким же липким, как сплюнутый комок мокроты. Она хотела вытереть лоб, но ни правая, ни левая рука не слушались. Ленка попробовала встать, но и ноги отказали, а когда она решила закрыть глаза, не послушались и веки. По правой ноге, висевшей в женской застиранной до сероватого оттенка сорочке фигуры, медленно сочилась тонкая струйка мочи и каплями падала ровно на середину тыльной стороны кисти правой руки Ленки. В сознание вдруг резко ворвалось понимание, что она уже это видела и чувствовала, и она вспомнила вдруг сразу всё, что так хотела забыть навсегда и никогда не вспоминать, ведь именно в этот день началась в её жизни не просто чёрная, а чернущая полоса, из которой она чудом выскочила, оказавшись беременной. Ленке, залетевшей от вора-альфонса, тогда удалось внушить начальнику областного управления, что она понесла именно от него. У престарелого холостяка детей не было, и Петрович, на радостях расстарался и даже растратил более чем приличные суммы из своих накоплений, чтобы замять скандал, и вывести Ленку из-под удара. После её декретного отпуска, млеющий от одного взгляда на ленкиного сына, счастливый до невменяемости «папаша», пристроил мать «своего» сына, уволенную по выслуге лет и в звании полковницы внутренней службы, в правовой комитет администрации закрытого городка Холмск-5. Буквально в течении первого месяца на новой работе Ленка с удивлением увидела с десяток, спешащих в кабинеты власти, любителей малолетней «клубнички» из созданного ею борделя при колонии несовершеннолетних девочек, при чём как мужчин, так и пару женщин, занимающих весьма серьёзные посты. Ленке повезло, что она всегда была так сказать «за кадром» и её в лицо не знал никто из клиентов борделя, где любителей нимфеток обслуживали девочки колонии, иначе её дни были бы сочтены, и Ленка решила забыть навсегда опасные лица, фамилии и должности от греха подальше.
До воспитательно – трудовой колонии для девочек 14-18 лет в областном центре, Ленка, работала уже девять лет в женской колонии, расположенной вблизи одного из десятка тысяч бывших рабочих посёлков, с некоторого времени гордо именуемого посёлком городского типа, но от того не переставшего быть убогим, нищим и унылым, как и населявшие его жители. Счастье привалило Ленке, как признанному знатоку всех тонкостей любовных утех, после одной проверки в колонии. Начальник всегда просил её по-особому встретить проверяющего, что бы всё прошло гладко, и Ленка его никогда не подводила. Очередной проверяющий мужлан, оказался сластолюбцем и всё, как всегда прошло без сучка и задоринки, но, после проведённого с ней весьма веселого и пикантного вечерочка, через месяц он умудрился перевести её в областной центр. Она думала, что этот проверяющий старался исключительно для себя, но мужик решил использовать Ленку и для тела, и для дела, пристроив её к весьма прибыльному для него дельцу, периодически используя Ленку и в своё удовольствие. Перевели Табакакашкину в воспитательно – трудовую колонию областного центра, где содержались несовершеннолетние правонарушительницы и даже преступницы, специально, в качестве наставницы юных нимфеток искусства сладостных утех, при чём по разным профилям. Ленка уже изведала всё и могла научить, как довести до сладкой разрядки и себя, и мужчину, и женщину. Ленка с энтузиазмом взялась за порученное ей дело по организации элитного борделя для избранных, судя по финансированию, из которого ей перепадало не мало. Воспитанницы весьма охотно соглашались на такую замену работы в крольчатнике, свинарнике или швейном цехе и недостатка в девочках бордель не испытывал, а к официальному ленкиному окладу и премиям добавились постоянные суммы, кратно превышавшие и то и другое. Двухкомнатная квартира в крепеньком шлакоблочном двухэтажном особнячке неподалёку и от места работы, и от автобусной остановки с потоком городского общественного транспорта, так же грела душу после комнатки в спецобщежитии с дощатыми перегородками, пропускающими любой шум. Быт в областном центре, как и оплата её работы, были несопоставимы с первоначальными, ведь женская колония, где она целых 9 лет отрабатывала блага и ртом , и вагиной, и анусом, ублажая трёх мужиков ради званий, спокойной службы и нормального питания, но ни разу не получив и тени сексуального удовлетворения, была в захолустье. Теперь она сама могла выбирать себе мужчин как для дела, так и для тела, благо толстенные стены особнячка лишних шумов не пропускали. Для дела Ленка приручила старого бирюка, засидевшегося в полковничьей должности в кресле начальника областного управления, но человека влиятельного, с весьма прочными, весомыми связями и не прогадала. За 9 лет каторжного труда с тремя членами, Ленке удалось заработать только капитанские лычки, да и то только при переводе в областной центр, а за четыре года регулярных встреч раз в неделю с Петровичем, она уже дважды топила очередные звёздочки в проставленной сослуживцам водке. Правда развести Петровича на брак никак не удавалось, как Ленка ни старалась. Добродушный и по-отечески заботливый с ней мужик, который доводил до оторопи одним лишь взглядом не только подчинённых, но и матёрых зэков, быстро ущучив её прозрачные намёки, откровенно признался, что муж из него никакой и, если она встретит достойного мужчину, то он, как названный отец, сам поведёт её в отдел записи актов гражданского состояния и будет счастлив, если она позволит ему, как дедушке, возиться с их детками, как с родными внуками. Ленка приняла обозначенные Петровичем условия, боясь смены отношения к ней, если она начнёт настаивать на браке, кто его, бирюка сибирского знает. Возьмёт и сменит благодушие на гнев и посадит на её место одну из воспитанных ею талантливых девочек, уже вышедших на свободу с чистой совестью и нарабатывающих опыт, как вольнонаёмные, в областных борделях. И выпорхнет тогда Ленка обратно в женскую колонию, угнездившуюся под очередным убогим районным «Мухосранском», коих в стране была не одна тысяча, таких же нищих, с полуразвалившимися деревянными бараками, разбитыми дорогами и вечно пьяными мужикам.
Для дела мужика Ленка нашла, а вот для тела никак не получалось зацепить мужичонку, хоть сколько-нибудь подходящего для создания семьи и рождения детей. А время шло, да и самой себя ласкать порой надоедало. Хотелось тепла и запаха мужского тела в постели каждое утро. Но мужики у неё никак не задерживались, и она не могла понять в чём тут дело. Конечно, за 9 лет в получеловеческих условиях, где нормально помыться можно было только в бане начальника колонии в его частном доме, что, понятно, удавалось только пару раз в год, когда жена с тремя спиногрызами отбывали на море к своей родне в Анапу, её кожа запоршивела настолько, что исправить дело полностью не смогли никакие импортные крема и ванны с солями и пенками, которые Ленка добывала у деляг. Ну и немного раздалась задница, которую все годы её трём благодетелям было сподручнее использовать, меняя вагину на анус и наоборот по настроению.
Нет, ну если конечно, совсем честно, то за девять лет ежедневной эксплуатации, без перерыва даже на месячные, не немного разросся зад у Ленки, а очень даже прилично. При поступлении на службу ей выдали форму 44 размера, а теперь приходится шить по заказу, потому что верх за счёт груди второго размера помещается в 54 –тый, а брюки приходится шить уже на 62-ой. Питательная сперма оказалась у трёх мужиков из сибирской глубинки, на свежем-то воздухе наработанная, да на приличном питании, которое оба начальника, и повар уж себе-то выкраивали по потребностям, вот и разнесло задницу как на дрожжах у некогда стройной «медовой девочки», как звал её дядя Слава. Но всё остальное-то осталось при ней. Мордашка у Ленки довольно миленькая, волосики хоть короткие, но густые, готовила она великолепно, хозяйка хоть куда, а мастерство ублажить мужчину только отшлифовалось с годами, ведь своими эмоциями и реакциями овладела в совершенстве. Если раньше, например, запах немытого мужского паха вызывал рвотные позывы, которые она еле сдерживала и маскировала под типа игру с членом, выпуская его изо рта, начинала обрабатывать ствол и мошонку мягкими касаниями и поглаживаниями, а справившись с рвотным позывом, возвращала член в рот, то, вспомнив школу отчима, довольно быстро научилась отключать и обоняние, и вкусовые рецепторы, выполняя уже механически отработанные движения и поддерживая подобранный к конкретному мужику ритм. Этому же и не только этому она учила и девчонок в колонии, многие из которых потом более чем удачно вышли замуж, писали ей долго письма, хвастаясь счастливой семейной жизнью, и слали открытки с благодарностями за науку. Даже среди «заплечных», которые пошли зарабатывать привычным способом сразу после освобождения на трассу, стояли, в призывных позах и весьма понятных глазу водителей прикидах, на обочине магистрали, недалеко от их родной колонии, было три таких удачных замужества. Правда всех трёх сняли водители- дальнобойщики и увезли в дальние города, откуда все три проститутки, сразу ставшие порядочными и верными женами, писали ей регулярно и многословно. В этом ученицы переплюнули учительницу, потому что им удалось захомутать мужиков в мужья даже будучи самыми дешёвыми проститутками, а порядочная молодая женщина с квартирой и хорошим заработком никому в жёны не была нужна. От Ленки мужики сбегали после первого раза, хотя и кормила вкусно, и поила щедро, и любила жарко.
Год шёл за годом, а постоянным еженедельным партнёром оставался только Петрович. Он приходил, как курьерский поезд, каждый вторник точно к 19 часам и уходил в 23 часа, отработав усердно и точно всю обязательную программу, но ни разу не доставив Ленке и капли удовольствия, как она не старалась себя настроить, потому что никакой другой позы, кроме классического «бутерброда» не знал и знать не хотел. Она, конечно же, искусно имитировала и оргазм, и истому, и даже мурашки от его прикосновений, радуя мужика до самодовольного похрюкивания, но сама, сразу после его ухода, садилась в ванную и по-девичьи ласкала струёй душа половые губы и теребила до внешнего оргазма клитор, что бы хоть как-то удовлетворить себя, иначе было не уснуть от ноющего от неудовлетворённости низа живота. Ленка слышала о фалоимитаторе, но пока решила поискать живой член, оставив «вдовью радость» на старость.