Плеваться никто не стал. Вообще все было мило и приятно. Сперва.
Мужчины нахваливали стол, на котором, кроме пельмешек, были только хлеб, плошки с хреновиной и сметаной да неоткрытые конфеты. Хмурый Артурик, попытавшийся слинять в свою комнату, но насильно мобилизованный за общий стол, при виде конфет оживился и даже пару раз что-то произнес – от «Птичьего молока» он всегда терял волю и рассудок.
Уполовинив тарелку, Вадик внезапно положил ложку, задрал палец и сказал:
– О! Главное-то я забыл!
Вскочил и убежал на кухню, где принялся скрипеть и погромыхивать. Петр Степанович улыбнулся Ларисе, как сообщник, тоже положил ложку и с удовольствием принялся ждать.
Он понравился Ларисе. Умный, обходительный, сильный – хороший начальник. Правда, почему он начальник, Лариса еще не поняла – судя по разговору мужчин, Петр Степанович после запуска главного конвейера был откомандирован с КамАЗа на ГАЗ, успел поработать в Алжире и на ВАЗе, а теперь вернулся в техническую дирекцию замом. Но энергослужбы литейных производств не подчинялись техдирекции, они даже не входили в структуру управления главного энергетика, оставаясь самостоятельными штатными единицами генеральной дирекции в оперативном подчинении директоров заводов. Вадик объяснял это важностью его подразделения для самых больших в Европе электропечей чугунного и стального литья, а об УГЭ и техдирекции отзывался снисходительно. Видимо, что-то изменилось. Или могло измениться в ближайшее время.
Вадик вплыл в зал, торжественно, как знамя, неся перед собой здоровенного глиняного барана, сверкавшего зеленой глазурью под рано зажженной люстрой. Кувшин, подаренный азербайджанским представителем автозавода, Вадик очень любил и выносил только особенным гостям.
– О, како-ой сары-ык! – с послушным восторгом протянул Петр Степанович, пока Вадик, сияя, утверждал барана на столе.
– А что такое сарык? – нерешительно улыбнувшись, уточнила Лариса.
– Жар-птица! – рявкнул Вадик и оглушительно захохотал.
Артурик поморщился. Петр Степанович покивал и хотел что-то объяснить, но Вадик уже звякал стаканами, длинно рассказывая гостю про совершенно уникальную домашнюю наливку, считай вино, рецепт которой вычитан в журнале «Приусадебное хозяйство» и методом проб и ошибок усовершенствован так, что хоть на ВДНХ за медалями вези.
Лариса пить отказалась, соврав, что завтра рано вставать и куда-то там ехать. Наливка ей не нравилась – кислая и по-дурному шибает в голову. Но не для нее же делалась, так что пусть. Мужики любят, когда в голову шибает. Некоторые только ради этого и живут – а некоторые рождаются шибанутыми, чем и счастливы.
Шибануло обоим – на удивление быстро. Уже через полчаса мужчины, успевшие дважды сходить покурить, хлопали друг друга по спинам, расплескивали наливку и говорили все громче.
– Вазых! Вазых!
– Я!
– Вазых, – веско повторил Петр Степанович. – Это не мне, а тебе надо было на ВАЗе работать. С таким-то именем. Вазз-ыхх!
– Да мне бы хоть поездить, на ВАЗе-то, – подумав, сказал Вадик и оглушительно расхохотался.
Если бы он хохотал не так громко, шутка сошла бы за вполне удачную. Да и сошла, наверное. Это ведь только Лариса знала, что Вадик довольно нервно относится к обыгрыванию своего имени и что давно мечтает о нормальной машине, а не «об этом козле, который жжет мне нервы до лысины». В любом случае Лариса надеялась, что они копят на нормальную машину, а не просто жмутся и отказывают себе во всем без особых на то причин.
Петр Степанович шутку, кажется, совсем не понял. Вадик почему-то переключился на подробности приготовления хреновины – тоже, конечно, по уникальному и мастерски переосмысленному рецепту. Петр Степанович тупо кивал, чуть не окунаясь крупным носом в плошку с хреновиной, которой тряс перед ним Вадик, потом заворочался, медленно, как танковая башня в военном фильме, развернулся к Артурику и сказал:
– Артур. Артур, тебе сколько лет, Артур?
Артурик не услышал – он прожигал тоскливым взглядом коробку с конфетами. Вадик примерно таким же взглядом упирался в плошку с хреновиной – явно ждал возможности продолжить волнующее повествование.
– Четырнадцать, вот только исполнилось, – поспешно сказала Лариса.
И беззвучно добавила, повернувшись к Артурику: скоро чай будет.
Сын повеселел, а гость медленно произнес:
– О-го-го. Я думал, пятнадцать. Или шестнадцать. В кино для взрослых пускают уже, да, Артур, а? А?
Артурик пожал плечом и, похоже, собрался смыться, не дожидаясь конфет. Петр Степанович пресек попытку вопросом:
– Зан-нимаешься чем, а?
Артурик опять пожал плечом, увидел свирепый Ларисин взгляд и покорно сообщил:
– Вот, в радиокружок записался.
Петр Степанович громко захохотал, хлопая себя ладонью по колену. Звуки были как от небольшого барабана.
– Радиокружок! Вазых, он у тебя мол-лодец, а?
– Остряк-самоучка, – осторожно подтвердил Вадик, поднимая осоловелые глаза.
– Я имею в виду спорт, Артур. Ты, Артур, спортом занимаешься? Занимаешься же, я вижу, так-кие мыш-шцы, вот как-кие мыш-шцы.
Петр Степанович дотянулся и ухватил Артурика за плечо. Кажется, сильно и, наверное, больно. Артурик стрельнул глазами на отца и мать и застыл, сгорбившись на стуле.
– Надо, Арытур, заниматься, – назидательно сказал Петр Степанович с неожиданно прорезавшимся акцентом. – Особенно бокысом, Арытур. Или борьбой. Мой вот, Андрюшка, он дзюдо, а мне это дзюдо как-то сапси-им… Но! Не курит. Ты не кур-ришь? Нек-кур-ри. Из-занимайся… Тыз-занимался бокысом, Арытур? Нет? Давай ят-тя научу. Выставай.
– Петр Степанович, поздно уже, может… – поспешно начала Лариса, но Вадик показал ей злое лицо, а сыну назидательно сообщил:
– Давай-давай, Артур. Учиться никогда не поздно.
– У меня уроки, – сказал сын, не глядя на Петра Степановича, который собрался, восстал с дивана и теперь покачивался над Артуриком, как шарик над Пятачком.
– Воскресенье же завтра, – напомнила Лариса от отчаяния и тут же прикусила язык.
Артурик ожег ее взглядом исподлобья и нехотя встал.
– Вот, Арытур, смотри и учись, – велел Петр Степанович. – Кулаки сыжимаешь вот эсмотри как… Нет, ты эсмотри… О. Молодец. Прал-льна. Занимался, да? Нет? Ну, я научу, не ссы. Эту руку сюда, защищаешь подбдб… под-дбородок. Эту перед собой, и вот так – р-раз!
Он неожиданно резко ткнул Артурика в плечо. Лариса ойкнула, Вадик, сонно смотревший в стол, вздрогнул, зашевелил бровями и завозился на стуле. Артурик еле устоял на ногах и ровным голосом сказал:
– Здорово. Я понял, спасибо. Я тогда пойду…
– Эстоять! – скомандовал Петр Степанович, опять ловко и чересчур крепко ухватив Артурика за плечо. – Теперь эсмотри: защищаться надо…
– Вот так? – сказал Артурик на выдохе и с каким-то шлепком – и быстро шагнул назад, странно держа руки чуть ниже груди.
Петр Степанович смотрел на него изумленно. Не дыша.
Лариса чуть привстала со стула, пытаясь понять, что происходит, а Артурик сказал напряженным голосом:
– Мам, можно, я уроки пойду?..
– Да-да, конечно, сынок, иди, – торопливо разрешила Лариса, вскакивая, но Вадик усадил ее взглядом и неожиданно бодро сказал, поднимаясь и хватаясь за спинку стула, чтобы не улететь от чрезмерного движения в угол:
– А ведь у меня еще водочка была где-то, сейчас мы ее…
Водочка действительно была, бутылка «Посольской» с черной этикеткой, которую Вадик берег для особого случая. Сейчас, видимо, был особый случай. Правда, Лариса сомневалась, что Петр Степанович заметит и оценит оказанное ему внимание. Но Вадику, в конце концов, виднее.
Вадик, как бы между прочим задержавшись возле Петра Степановича, подхватил его под локоть и помог сделать шаг до дивана, вдумчиво посмотрел, отплыл к «стенке» и медленно открыл дверцу бара. На диван Петр Степанович опустился сам, необычно, как канат, который кольцами ложится на пол, и лишь тогда вздохнул – длинно и с присвистом.
Слава богу, подумала Лариса, поспешно отворачиваясь, и украдкой смахнула пот с лица. Было, оказывается, очень жарко.
Петр Степанович вздохнул еще раз, уже нормально, и сказал сипло, причем без малейшего акцента:
– Молодец парень.
Ой молодец, подумала Лариса с отчаянием и гордостью. Пришибу молодца такого.
– А вот и послы пожаловали! – объявил Вадик, со стуком водрузив бутылку на стол.
– Молодец, – упорно, словно убеждая себя, повторил Петр Степанович, сел прямо, черпанул ложкой в тарелке, сунул в рот пельмень и принялся сосредоточенно жевать. Поднял растерянные глаза и сообщил: – Мяса нет. И нет конфет.
Конфеты лежали на столе, а вопрос «На хрена нам этот дед?» был уже почти год как неактуален – во всяком случае, применительно к тому самому деду. Но Лариса поняла, что имеет в виду высокий и несчастный гость.
Она вздохнула и сказала:
– Ну, Петр Степанович, теперь счастливый будете.
3. За костыли не отвечаю
Автобусы ходили редко и были забиты, будто утром. Лариса не сумела втиснуться в двадцать третий – экспресс, потом в «трешку». В «трешку», наверное, смогла бы, все-таки «икарус»-гармошка, а меха гармошки, согласно законам физики, должны растягиваться: если налечь плечом и воткнуть ногу так, чтобы каблук стал на вторую ступеньку, плотная масса колыхнется и продвинется чуть вглубь. Но не хотелось налегать, к тому же от костлявого мужичка, заскочившего на подножку перед самым носом, ядрено пахнуло перекисшим потом и табаком, аж голова закружилась. Она с утра кружилась, так что лучше ее в тесную вонищу не совать, добра не будет – Лариса со своей головой жила давно и хорошо изучила ее повадки. Жаль, поздновато.
Лариса отступила на тротуар, подождала, посмотрела на часики, охнула и пошла пешком, в хорошем темпе. Не домой, а в «Продукты» через дорогу от дома – в обед Надя из УРСа шепнула, что вечером перед самым закрытием будет завоз курятины и мяса. А Надя ошибалась редко и почти не обманывала.