– Парни, вы надолго вообще?
– Да не, па, час-два, не больше.
– Так это мы ведь уже… – неловко начала Лариса.
Андрюха поспешно сказал:
– А я потом Артура до дома провожу, все нормально.
Артурик снова чуть кивнул, отчаянно глядя то на Ларису, то на Вадика.
– Ну и ладно! – сказал Вадик, всунувший голову в комнату, махнул сигаретой и строго сказал: – Смотрите не курите!
Андрюха снова козырнул с двух рук, а Артурик неожиданно рявкнул:
– Аб-бизатильна посмотрим!
И оба угрохотали в прихожую, затопали, обуваясь, и через несколько секунд хлопнули дверью.
Женщины обменялись взглядом, и Люда печально сказала:
– Вот так. Давай еще винца?
– А давай, – легко согласилась Лариса, отогнав от себя разные осторожные мысли. Раз в жизни можно. Вадика идея была, Вадик до дома и дотащит, если что, – не все ж мне его таскать. – Напьюся-а.
– Ой хорошее все-таки, – сказала Люда, сладко прижмурив левый глаз, – и сразу видно стало, что совсем она не молодая: чуть ли не до уха брызнул сноп морщинок. – Да, Лор, приятное? За мальчишек не бойся, у Андрейки тут и друзья уже, и девочки знакомые. Мы его в английскую школу отдали, это через три, что ли, микрорайона, комплекса то есть, да. Так он теперь и со всем двором в дружках, и с одноклассниками, а это полгорода. Быстро сходится, в отца весь.
– А мой вот…
Лариса вздохнула, закручинилась и быстренько всосала остатки вина. Люда махнула рукой, чуть не сбила бутылку, перехватила ее и решительно разлила остатки.
– Лорик, не-бес-по-кой-ся. Твой красавчик, сильный, умный, ему это и не надо – все само придет. Девки вешаться будут.
– А ему-то что с этого?
Люда хихикнула и уточнила:
– На Артура вешаться. Может, прямо сегодня. Думаешь, они куда пошли?
– Куда?
– Да к девчонкам наверняка. Андрейка же звонил кому-то – будет он ребятам звонить, как же. Ой, задергалась. Не бойся, он с шалавами не крутит, там если и есть кто, то порядочные девочки, не обидят ни твоего, ни моего.
Лариса кивнула, но, видимо, не слишком убедительно. Люда сказала:
– Так, мать, стоп. Никаких девок. Ребята просто гулять пошли. Видишь, погоды какие стоят – теплынь, красота, бабье лето на всю осень. Я бы и сама хоть гулять, хоть на дачу, если уж с отпуском опять не получилось.
– А чего не получилось-то, Люд?
– Да третий год уже, то новую линию сдает, то новую модель принимает, то вот сюда перевели. Петя говорил: езжайте, мол, – а как я его брошу. Он же сгинет, он на работе вояка и зверь, а так-то дите малое.
– Да все они, – сказала Лариса, радостно изумляясь, что не одна она такая, значит.
– Да, мать, что бы они без нас. Ай. Чего жаловаться, сами выбрали. Главное – чтобы не догадывались, так? В общем, Андрейка летом по лагерям, а у меня ни лета, ни отпуска. Сплошная бабья осень без конца и просвета.
У меня тоже, подумала Лариса, но вслух, конечно, не сказала.
Балконная дверь грянула, чуть не расставшись со стеклами, и Петр Степанович заявил:
– Да я тебе говорю, вот такой парень, как раз как тебе нужен. Сейчас. Сейчас я ему позвоню.
Он решительно потопал через зал к прихожей. Вадик, аккуратно ступив с балкона через порог, попытался с усмешкой сказать что-то, но Федоров цыкнул – видимо, по-татарски, – тормознул перед женщинами, чтобы грозно сообщить: «Пьянству – бой! До победыного. До дына-а, я сыказал», – дождался, пока Люда с Ларисой продемонстрируют опустошенные бокалы, на мощном табачно-спиртовом выхлопе выдавился в прихожую и заскрежетал диском телефона.
– Помощника мне нашел, – все так же посмеиваясь и не слишком прислушиваясь к мучительным попыткам Федорова правильно набрать номер, пояснил Вадик от балкона. – Не глядя. И что показательно…
Он замолк, потому что Федоров, кажется, все-таки дозвонился – во всяком случае, напористо заговорил совершенно трезвым голосом:
– Виталий, добрый вечер. Да, Федоров. Нет-нет, все нормально. Вы сегодня во сколько заканчиваете? Ага. Ну, очень хорошо…
– Петь, чуть потише, – пробормотала Люда, вроде бы совсем себе под нос, но Федоров тут же убавил звук до неслышного из зала.
Лариса молча восхитилась и позавидовала – первый раз за сегодня, между прочим. Вадик подплыл к столу и попытался продолжить объяснения, Люда попыталась предложить ему еще чаю с тортиком, оба пару раз перебили друг друга, смущенно замолкая и принимаясь извиняться наперекор собеседнику, – в итоге захихикали, а Ларису совсем в хохот бросило.
Пока успокоились, уже и Федоров из прихожей выплыл. Он оглядел всех с веселым недоумением и торжественно показал крупный указательный палец. Люда истерически захохотала, как по сигналу, а может, это и был сигнал – и не только для нее, но и для Вафиных, которым, впрочем, уже и любой сигнал годился бы, на взыгравшие-то смеховые дрожжи.
Вадик с трудом всмотрелся в часы, прорыдал, что уже пора, к сожалению, отказался от чая с тортиком и попытался галантно помочь Ларисе выбраться из-за стола. Стол не перевернулся, зато чуть не перевернулись все участники застолья, каждый в свою сторону.
– Я щас умру, – простонала Люда, и Лариса в который раз молча согласилась с нею.
От смеха было уже больно в висках, груди и животе, и тушь, наверное, растеклась не хуже, чем у Люды, – ладно хоть мужикам собственные слезы взор застилали. Лариса решительно ухватила Люду за локоток и утащила в ванную – небольшую и голую, с узеньким зеркалом, зато с очень приличным кафелем, удивительно ровно уложенным строителями. Там они, шепча, вскрикивая, повисая друг на друге и подсказывая, где потекло, а где размазалось, привели себя в порядок и вышли, почти не прыская.
Мужики к тому времени тоже успокоились и неожиданно уехали в скользкую тему политики, талонов и всеобщего маразма. Мы-то ладно, бурчал Федоров, мы всякого насмотрелись, от разрухи до кукурузы, а молодых жалко, невезунчики, ни черта же не увидят, ни повоевать им, как нам, ни отдохнуть. Да ладно, возражал Вадик, они уже больше нас с тобой повидали и узнали. Ты в их возрасте про джинсы и кассеты мог хоть мечтать? Да что джинсы и кассеты, тоскливо сказал Федоров, тряпки да коробки, к тому же заграничные. С одной стороны кассеты, с другой – ракеты, не то прилетит, так это. Поэт, похвалил Вадик, а Федоров, покивав, сказал: нас учили про революционную ситуацию, а получилась, наоборот, контрреволюционная. Силы реакции, жандармерия и больше трех не собираться. Да ладно, возразил Вадик, хихикнув, нас куда больше трех. И вот как собрались здорово все мы здесь. Федоров, к счастью, тоже рассмеялся. Мужчины благополучно свернули неприятный разговор и принялись торжественно готовиться к тому, чтобы накатить – похоже, на посошок. Вот и славно.
Федоровы безоговорочно вызвались провожать – к некоторому облегчению Ларисы, которой членство в комиссии позволило узнать о вечернем Брежневе сильно больше, чем она когда-либо хотела. За дворы пока можно было не беспокоиться, а вот между дворами возникали непонятные границы, охранявшиеся с недетской жестокостью.
Артурика с Андрюхой во дворе не было – во всяком случае, женщины не сумели их разглядеть среди подростков, носившихся по детской площадке с грубоватыми воплями, а Петр Степанович – высвистеть издалека. Правда, свист сразу не получился, а когда стал нарастать, его быстро урезонила Люда.
– Да ладно, здоровые лбы, не потеряются, – сказал Вадик, и они неторопливо отправились вдоль Ленинского к проспекту Вахитова. Лариса с Людой чуть впереди, мужчины сзади, то похохатывающим, то бормочущим про пики и лимиты конвоем.
Женщины тоже не молчали, понятно, – Люда интересовалась окрестностями и полезностями, а Лариса старалась толково отвечать. Погода и впрямь была чудная, тепло и свежо, машины ширкали мимо редко-редко, а автобусов не было почти совсем – воскресенье, вечер, все правильно. Они так увлеклись разговором, что перешли дорогу и дошагали до сорок шестого, хотя на лестнице договорились распроститься у сорок седьмого, на полпути. Лариса решительно остановилась и сказала, мягко пожимая Людины ладошки:
– Ну все, вот уже наш дом, дальше мы сами, а то вам возвращаться.
Люда оглянулась на мужчин. Мужчины никак не могли наговориться. Лариса окликнула Вадика, он посмотрел на нее нетерпеливо, но тут же опомнился, огляделся и сказал:
– О. Да мы почти пришли. Может, к нам?
Боже мой, простонала про себя Лариса, широко улыбнувшись, но Люда, улыбаясь еще шире, крутнула головой, а Федоров, исказив лицо ужасом, вскинул руки и просипел:
– Не могу больше, ни-ма-гу!
Посмеялись, полюбезничали, но все-таки распрощались: Лариса тепло – и искренне ведь – поручкалась с Петром Степановичем, клюнула Люду в холодную щеку, подивившись неожиданной упругости приобнятого Людиного плеча, дождалась, пока Вадик завершит свою часть ритуала и выбьет из Федоровых клятву в неизбежности ответного визита. Раскланялись, развернулись и пошли. Вадик вскинул растопыренную пятерню и в такт шагам болтал ею с полминуты – под затихающий серебристый смех Люды.
Лариса тоже смеялась. Вадик крепко обнимал ее, время от времени молча бодая висок горячим твердым лбом, – запас слов на сегодня он, кажется, исчерпал насухо. В голове тепло гудело вино, телу было хорошо, и даже ноги стоптаться не успели.
И завтрашнего дня Лариса почти не боялась.
5. Сейчас не время
Вот этого Лариса не ожидала. Ожидала практически чего угодно: траурной паузы перед страшным диагнозом, равнодушного совета подождать следующей проверки, веселого сообщения о том, что в вашей хванчкаре мочи не обнаружено, – впрочем, анализы она сдавала до гостевания у Федоровых, – раздраженной просьбы не беспокоиться и не беспокоить занятых спецов по пустякам или совсем грубого совета следить за собой и подмываться почаще, как в юности, когда она маялась с белями, а первые три гинеколога хамили, вредили и чуть не довели до беды. Но этого вот не ожидала – совсем.
Она помолчала, елозя рукой по коленке, и наконец уверенно сказала: