В том, что это охота, Хамадишин почти не сомневался. Нормальный почерк шпаны: узнать, где живет, дождаться, пряча в рукавах арматуру или стальные трубы, пока капитан пойдет «по гражданке», попросить закурить, дальше дело техники и металлоконструкций. Даже если поймают, нападение на сотрудника не пришьешь – откуда они знали-то, что грубый дядя на самом деле милиционер? Впрочем, если охоту организовал Гиммлер или Кадет, могли и по фуражке стукнуть, оборзевшие ведь вконец.
Плохо, что вариантов слишком много: Гиммлер с Кадетом, Челентано с Клоссом, цеховики, пытавшиеся наладить в подсобке ЗЯБа подпольное производство трехрублевых пакетов с Боярским и Пугачевой, – впрочем, эти предпочитали откупаться, а не отбиваться, – в конце концов, родня убитого пацана. Последнее совсем навряд, не Сицилия все-таки, но чем черт не шутит. С другой стороны, хорошо, что сейчас в этом вопросе наступит ясность – и что пацана можно не опасаться.
Пацан был совсем лопух зеленый, хоть и ростом почти с Хамадишина, явно невооруженный, необученный и готовый попадаться на любые проверки и подножки. Он доплелся до высотки, в которую вошел Хамадишин, несколько минут усердно изображал отважного советского разведчика чуть поодаль, а в подъезде не догадался подняться по лесенке хотя бы на пролет, к почтовым ящикам, где у окошка и дежурил Хамадишин. Впрочем, на явление капитана пацан отреагировал вполне натурально и на вопросы отвечал естественно, как тутошний жилец и вообще среднестатистический брежневский школьник, не склонный к застенчивости либо, наоборот, конторским ужимкам. Он и выглядел как среднестатистический школьник, например десятиклассник, хоть и с щенячьим по-детски лицом. Вряд ли десятиклассник. Помладше.
Сыновей у Хамадишина не было, дочки, считай, тоже – Надюха, уезжая, сказала, что Карину бывший муж увидит только через ее, бывшей супруги, труп. Хамадишин чуть не признался, что организовать это совсем несложно, но решил не обострять. Надюха была отходчивая, но злопамятная и некоторых шуток не понимала категорически.
Так что в среднестатистических школьниках Хамадишин разбирался не слишком. По работе приходилось иметь дело с девиантами, хоть и занимавшими все больший статистический срез. Однако за последнюю пару лет Хамадишин усвоил, что девяти-десятиклассники, как правило, прыщавые да усатые-бакенбардистые, ну и волосатые, как правило. А если волосатые, то не его клиенты.
Этот не был похож на его клиента, хотя оценить волосатость мешала кроличья шапка. Лохмы из-под нее не торчали, но щеки были округлые и без прыщей, а пушок над губой еле заметным. Значит, и впрямь щегол совсем.
Куда же ты залетел, щегол? И главное – зачем? Может, впрямь местный или там в гости к дружку приехал, а во дворе торчал, чтобы свет в нужных окнах высмотреть и понять, дома ли дружок? А все прочее – поход от УВД и натужное следопытство – просто совпадение или там игра? Хамадишин сам в детстве любил представлять себя сыщиком, разглядывать прохожих из-под надвинутой кепки и шептать в поднятый ворот отчеты воображаемому Первому.
Пацан ничего не шептал. Он спокойно смотрел в угол между кнопками и дверью, как и положено застенчивому отроку в компании старшего. А потом стрельнул глазами, будто сравнивая Хамадишина с описанием.
Ага, подумал Хамадишин. Случайно, значит. Впрочем, это тоже ничего еще не значило – ну любопытствует юноша. Бывают совпадения. Правда, такое напластование совпадений организуется не случаем, а конкретными людьми. С именами, которые необходимо выяснить. Ладно, подождем до верного.
Хамадишин вышел на десятом, где, кажется, жил Еременко, позвенел ключами, прикидывая, что сказать, если на площадку выглянет вдруг жена майора или кто-нибудь из соседей. Заготовки не пригодились, лифт уехал наверх, постоял там, потом отправился вниз. Он миновал десятый этаж, и Хамадишин подумал: ну вот и все, отбой ложной тревоги, пацан либо и впрямь разувается в квартире на четырнадцатом, возбужденно рассказывая родителям или дружку о зажигалочном нашествии на УВД с гробом наперевес, или, наоборот, спускается, обнаружив, что дружка нет дома. Капитан потянулся к кнопке вызова, но решил перестраховаться. Пацан может красться по лестнице. Там его и подкараулим.
Хамадишин прошел через общий балкон на лестницу и прислушался. Лестница была чистой, тихой и пустой – ссыкуны досюда не доезжали, а пацан не спускался. Хамадишин осторожно поднялся на этаж и вышел к лифтам послушать. Лифт поднимался. На четырнадцатый. Остановился. Поехал вниз. На десятый. Опа. Остановился здесь. Хитрый пацан.
Оставшиеся сомнения истребила рожа пацана, отвалившего челюсть при виде Хамадишина. Ну вот и все. Теперь поговорим.
Кабина загудела, когда пацан приложился спиной и затылком в стену. Ничего, обшивка не железная, шапка толстая, не поранится. Двери со стуком сомкнулись, лифт дернулся, но не поехал – Хамадишин вдавил кнопку «стоп» и сказал:
– Кто тебя послал?
– Что? – спросил пацан испуганно.
– Плохо сейчас будет. Кто послал? Кадет, Челентано, Гиммлер, кто?
– Я к другу просто… – начал пацан.
– И на одиннадцатый к другу?
– Ну да, Андрюха здесь…
– Так, – сказал Хамадишин, сорвал с пацана шапку и прищурился на стриженую все-таки голову. – Я тебя знаю.
– Я к Андрюхе, к другу, чего вы делаете! – сказал пацан возмущенно.
Хамадишин стукнул пацана затылком о стенку. Стенка снова загудела, лифт вздрогнул. Хамадишин тоже чуть не вздрогнул, вспомнив, как затылком в стол падает другой пацан, а этот скривил лицо в смешной испуганно-бешеной гримасе, и Хамадишин вспомнил.
– Семнадцатый комплекс, Касатонов-Крутов-Макаров. То есть Сафин. Нет, Вафин. Так?
Он еще раз сыграл пацановским затылком в стенку. Прихватил его за горло, всмотрелся и сказал с удовольствием:
– Так. Ильин тебя допрашивал, а ты рыдал, как девочка, пока добрый дяденька не спас. Только здесь доброго дяденьки…
Хамадишин замер, лихорадочно соображая, потом рассмеялся так, что чуть не выпустил пацана, который сразу попытался присесть и скользнуть под рукой к панели управления и дверям.
– Стоять, – велел Хамадишин, перехватывая его за шкирку. – То есть тебя Соловьев послал?
Пацан моргнул мокрыми глазами и яростно замотал головой.
– У Соловьева, значит, и пацаны в банде, да? Контора под ним, значит, из семнадцатого, так?
– Чего вы врете! – сдавленно заорал пацан.
Хамадишин вдавил его в угол в неудобном полуприседе и спросил:
– В комиссионный в шестом ты ходил?
Пацан дернул глазами и кивнул, с ужасом глядя на Хамадишина.
Потек, сейчас расколется, понял Хамадишин, и нажал кулаком и интонацией:
– Со стволом ходил?
Пацан моргал.
– Тебе Соловьев с Песочковым ствол показывали? На шухере договаривались стоять, так?
Пацан удушенно крякнул, извернулся и попытался убежать к дверям на четвереньках. Хамадишин пнул его в бок, с усилием поднял на ноги и спросил:
– Еще стволы у вас есть? Откуда поставки? Из Крыма, из Ростова, кто копает? Убьетесь же, дебилы, руки оторвет, как Песочкову, неужели не боишься?
Пацан с сипеньем вдохнул и растопырил мокрые ресницы на Хамадишина. Сейчас расколется, понял капитан и чуть ослабил хватку.
– Пусти, пусти, сволочь, гнида! – завизжал пацан, дернул локтями так, что руки Хамадишина разлетелись в стороны и без размаха, но удивительно сильно стукнул капитана в плечо.
Целил явно в подбородок, просто Хамадишин от удивления отшатнулся. Шляпа слетела. Не наступить бы, подумал Хамадишин, хорошая, жалко, в Москве очередь за ней выстоял. Глаза ошпарило бешенство. Хамадишин ударил всерьез и ударил еще, бормоча сквозь зубы:
– Гнида? С тобой по-хорошему, а ты – гнида? Гнида?
Пацан сполз по стеночке, распустив скомканное только что лицо. Перестарался, подумал Хамадишин, но было уже все равно. Он снова поймал ворот пацана, выдохнул, вдохнул и спросил:
– Сколько. У вас. Стволов?
Пацан неудобно висел между стенками и Хамадишиным. Поднять его не удавалось, ворот соскальзывал. Хамадишин выругался, сквозь куртку подхватил пацана за пояс и начал поднимать. Под руку попал твердый узкий предмет.
– Что в кармане? – спросил Хамадишин, тряханув пацана так, что башка мотнулась, как боксерская пневмогруша. – Что в кармане, я спрашиваю?
Пацан посмотрел непонимающе на капитана, потом на карман, вяло хлопнул по карману, и непонимание сменилось ужасом.
– Так, – сказал Хамадишин. – Дай сюда.
Он попытался расстегнуть молнию на кармане, но пацан сжал и скомкал болонью так, что собачка замка не двигалась. Хамадишин сунул предплечье пацану под подбородок и надавил, а правой рукой попытался сорвать наглую руку с кармана. Пацан упорствовал. Хамадишин надавил локтем посильнее. Пацан захрипел, мелко задергался и, кажется, прищемил Хамадишину правую ладонь – молнией, что ли, как успел-то.
Хамадишин ахнул и прошипел:
– Что делаешь, дебил!
И дал локтем в челюсть.
Пацан врубился в стенку и рухнул, лифт закачался и, кажется, поехал. Хамадишин потерял равновесие и упал на пацана. Пацан, надувая смешные кровавые пузыри под носом, заверещал: «Уйди! Уйди!» – и беспомощно, но удивительно остро ткнул Хамадишина в районе пояса – пальцем, что ли.
Хамадишин ругнулся и попытался сломать ему палец, но рука занемела, как будто отлежать ее успел, это за две секунды-то, глупость какая. Со лба ему дам, чтобы пузыри эти раздавить с носом вместе, решил Хамадишин и грянул головой в пол. В ушах зазвенело. Ну ничего сегодня не выходит почему-то.
Боже, что мы делаем, подумал Хамадишин. Что я делаю.
Лифт качнулся, остановился, выстрелил сразу несколькими кнопками и открыл двери. Пацан подышал, рванулся и чуть выполз из-под Хамадишина. Двери ударили его по плечам и снова открылись. Пацан дернулся еще раз и сел. Двери ударили его второй раз. Хамадишин взял его за ногу и спросил: «Сколько стволов у вас, сынок, скажи, пожалуйста, это не шутки, это бандитизм, вы же себя убьете и других убьете, так нельзя», но, кажется, ничего на самом деле не спросил, или пацан не услышал, потому что в следующий раз двери стукнулись друг о друга, а пацана уже не было.