– Не корчи из себя дурачка! Сознаешься или нет? – нетерпеливо повторил Урсуфьев.
– В чем?
– А в том! Откуда у тебя динозавр? – взвизгнул Рылов и взмахнул перед моим носом карточкой.
На снимке был тирекс Шпрот, грызущий говяжье бедро, а рядом с ящером виднелась из-за двери голова Нюсяки. Сцена ожила в моей памяти, я вспомнил, что включил вспышку, когда сестра открыла дверь. По-моему, тогда она, как обычно, грызла мыло и пускала пузыри, но на фотографии это не было заметно.
– Откуда динозавр?
– Из музея восковых фигур, – довольно спокойно объяснил я. – Там экспонаты выглядят как настоящие!
– Не держи нас за идиотов! И твоя сестра из музея восковых фигур? И коридор из музея? – Рылов скорчил такую мину, что его лицо стало походить на морду собаки-шарпея.
– Зачем держать вас за идиотов, когда вы идиоты и есть? Сестра со мной пришла, а коридоров везде полно! – попытался вывернуться я, но по физиономии будущего детектива сообразил, что сел в лужу.
Мог бы сразу догадаться, что тощего противного Рылова не проведешь. Он был прирожденным сыщиком-занудой, который держал в памяти тысячи мелочей.
– Какого числа ты был в музее? – задал он невинный вопрос.
– Не помню... Кажется, в прошлом месяце, – растерялся я.
– Почему на фотографии позавчерашний день? – торжествующе завопил Игорь и ткнул пальцем в угол «полароидной» карточки.
И вновь юный самоучка загнал меня в тупик: я забыл, что на снимках автоматически проставляются дата и время. Мишка Урсуфьев топтался рядом и, хотя понимал гораздо меньше Игоря, определенно подозревал меня во вранье.
– Колись! Откуда у тебя динозавр? – потребовал Урсуфьев.
Тут я не сдержался, за что впоследствии ругал себя. Резким движением я выхватил у Рылова фотографию и сунул в карман.
– Отдай! Живо отдай! – завопил Игорь. Он бросился на меня, но я слегка оттолкнул его, и он растянулся на полу.
– Поздравляю! Ты нарывался, нарывался и нарвался! Можешь складывать зубы в стакан! – мрачно сказал Мишка.
Урсуфьев давно искал повода для драки, который сейчас у него появился. Он неторопливо подошел к дверям класса, запер их на задвижку и изобразил низкую стелющуюся стойку, нечто вроде того, что показывают в японских фильмах по единоборствам.
– Это называется «дракон, охраняющий храм», – объяснил он мне, точно сожалея, что ему придется сделать из меня котлету, но ничего уже поделать нельзя.
Понимая, что драки не избежать и нужно лишь, чтобы она не закончилась для одного из нас – и мне было известно для кого – траурным маршем, я перешагнул через Рылова, который продолжал сидеть на полу, тряся головой, и шагнул навстречу Мишке, держа опущенные руки вдоль туловища.
– Вставай в стойку! – крикнул Урсуфьев.
Он решил превратить меня в грушу для отработки ударов, но ему нужна была видимость, что я защищаюсь.
– Ты уверен, что не передумаешь? – спросил я на всякий случай.
– Еще как уверен! Вставай в стойку или я размажу тебя по стене! – заорал он.
Я спокойный человек, но и меня можно вывести из себя. Когда я поднял кулаки и изобразил нечто вроде простейшей боксерской стойки, Мишка сделал ложный выпад рукой и с отвлекающим криком попытался нанести удар ногой мне в голову. Я едва ушел от удара, а Урсуфьев обрушил на меня град новых. Некоторые из них доставали меня, но я не ощущал боли, думая о том, как бы случайно не покалечить соперника.
– Давай! Прикончи его, Мишка! – подначивал Рылов, прыгая за партами.
Он хотел броситься мне под ноги, но я задвинул Игоря столом так, что он споткнулся и исчез под опрокинувшимися стульями.
Два или три раза Мишка пытался применять вертушки и другие сложные приемы, которые хороши в кино, а в реальной драке редки. Я уходил от ударов, поэтому Урсуфьев не мог получить ощутимого преимущества и злился еще больше. В конце концов, забыв о приемах, он налетел на меня с кулаками и занес ногу для удара мне в живот.
Он мне окончательно надоел, я поймал ногу и сильно дернул. Схватив Мишку, я встряхнул его, как куклу, и поднял вверх на вытянутых руках. Оказавшись высоко над полом, Урсуфьев испуганно затих. Я перехватил Мишку одной рукой, чтобы поправить упавшие на глаза волосы. Из-под парты высунулась потрясенная физиономия Рылова. Продолжая держать Урсуфьева над головой, я присел, схватил Игоря за шкирку и выволок из-под парты. Трус цеплялся руками за нее и дрожал.
– Ты не припомнишь, кого недавно советовал прикончить? – спросил я, приподнимая его немного над полом так, что ступни Игоря оказались в воздухе.
– Н-никого! – пропищал Рылов.
– Точно никого? – переспросил я.
Он пару раз качнул головой.
– Если так, то смотри у меня! – Я взглянул на него строго, разжал руку и отпустил.
Жестокий трусливый слизняк был омерзителен, я чувствовал, что как личность он вполне сформировался и останется таким лживым, мелким и подленьким на всю жизнь. Как говорил по радио один психолог, формирование личности заканчивается к одиннадцати-двенадцати годам и потом исправить что-нибудь в человеке исключительно трудно. Лет через десять Рылов научится прятать свою подлость, станет хитрее и осторожнее, но едва ли изменится и станет лучше, чем в свои двенадцать с половиной.
Урсуфьев был не подл, но туповат и самовлюблен. Когда он закончит школу, станет работать в милиции или с рацией охранять банк.
Но это – дела далекого будущего. В ту минуту я сделал несколько шагов и бережно посадил его на шкаф. Почувствовав под собой опору, Мишка вздохнул с облегчением.
– В следующий раз ты так дешево не отделаешься. Я могу не только блокировать удары, но и наносить. Ты понял? – предупредил я.
Урсуфьев угрюмо молчал. Он быстро и довольно ловко спрыгнул со шкафа, не глядя на меня, фальшиво насвистывая, открыл дверь класса и вышел в коридор. Он старался предельно сгладить свое поражение, но и я, и Рылов, выскочивший следом за другом, понимали, кто победил.
Так как дело было после уроков, об этой стычке никто в классе не узнал, и поэтому мой престиж не повысился. Рылов и Урсуфьев по понятным причинам держали язык за зубами, я тоже не распространялся. Напротив, злился на себя, что приоткрыл свои сверхвозможности, которые скрывал семь лет пребывания в школе.
«Нет смысла привлекать к себе внимание. Реклама нужна только мылу, чтобы привлечь голодных Нюсяк», – говорила порой мама и, не имея возможности летать на улице, порхала по квартире. Услышав о мыле, Нюсяка мечтательно вздыхала, особенно когда у нее начался диатез и ей на обед и ужин стали давать кашу из стирального порошка.
«Подумаешь, диатез! – ворчала сестренка. – Полстакана зеленки натощак – и никакой сыпи!»
Но напрасно я надеялся, что Рылов и Урсуфьев забудут о фотографии. Напротив, моя сила лишь возбудила их любопытство, и они решили – вполне справедливо, – что у меня есть основания что-то скрывать. В тот же день, возвращаясь из школы, я заметил, как они следят за мной, крадясь сзади на почтительном расстоянии. Я не имею привычки оглядываться и не обнаружил бы их, если бы Рылов для конспирации не прятался за машины, столбы и не нырял бы в сугробы, что привлекало всеобщее внимание. Увидев улыбки на лицах идущих мне навстречу прохожих, я оглянулся и заметил парочку сыщиков-самоучек, которые нырнули за автобусную остановку.
Я догадался: ни Рылов, ни Урсуфьев не знают, где я живу, и решили проследить за мной до дома.
«И проучу же я вас, голубчики!» – подумал я и быстро пошел вперед, больше не оборачиваясь, но чувствуя, что оба продолжают за мной красться.
Я неплохо знал район и поэтому повел их закоулками, путая следы. У меня созрел неплохой план, как оторваться от погони. Я подвел Мишку с Игорем к длинному бетонному забору, за которым располагался овощной склад, и, перемахнув через него, спрыгнул в сугроб. Я знал, что на складе живет злая собака – помесь бультерьера и овчарки. Пес сначала погнался за мной, но мое появление было для него неожиданностью, и я успел пробежать у кривоносого пса перед носом и вскочил на забор в другом конце склада. Я уселся на заборе, наблюдая, что произойдет дальше.
Когда в сугроб у конуры спрыгнули Урсуфьев и Рылов, разозленный пес встретил их во всеоружии. Не залаяв и не зарычав, ибо это был бойцовый пес, а не какая-нибудь дворняга, он бросился к Мишке и Игорю с явным намерением разорвать их в клочья. Увидев, как пес мчится к ним, Урсуфьев и Рылов мгновенно оценили ситуацию и завопили. Лезть обратно на забор поздно и не за что уцепиться, и горе-сыщики сделали единственное, что могли: один за другим перекувырнулись через край полупустого мусорного бака, стоявшего во дворе около гаража. Для коротконогого сторожа бак был слишком высоким, и он не мог запрыгнуть туда следом за ними, а только захлебывался в громком лае, царапая снаружи железо лапами.
Чтобы проучить этих шпиков основательнее, я перепрыгнул с забора на крышу гаража, захлопнул крышку контейнера, в котором притаилась эта парочка, а сверху бросил старое колесо от «БелАЗа», которое сам с трудом поднял. Правда, при этом бультерьер чуть не вцепился мне в штанину, но я успел вскочить на гараж. Посмотрев сверху на огромное колесо, запиравшее крышку контейнера, я поразился величине этой шины. «БелАЗы» – карьерные грузовики, которые в Москву не пропускают, и почему старое колесо оказалось здесь – неизвестно. Как бы там ни было, оно пришлось очень кстати.
Я был уверен, что Урсуфьеву с Рыловым придется провести в мусорном контейнере не один час, прежде чем кто-нибудь их освободит. Задохнуться они не могли, хотя наверняка вонь в их темнице была страшной. Я перелез через забор и, помахав на прощанье рычащей собаке, направился домой.
В квартире навстречу мне бросился тираннозавр Шпрот, но, не дожидаясь, пока радостная туша из самых добрых побуждений сшибет меня с ног, я увернулся и успел проскользнуть в кухню.
Я успел как раз к обеду. Во главе стола сидел довольный дедушка и столовой ложкой доедал третью банку майонеза «Провансаль». Рядом с ним мама, всегда следившая за фигурой, охотилась вилкой за горошинами из салата, а Нюсяка с тоской ковыряла ложкой в тарелке с кашей из стирального порошка.