Судорожно вздохнув, я продолжила:
– Imperium!
Чудовищный хвост Зверя ударяет по дереву за моей спиной, и то разлетается в щепки, но… любовь, определенно сто раз проклятая Зверем любовь, и все тот же хвост прикрывает меня от острых обломков, а глаза чудовища вспыхивают алым отсветом бессильной ярости от боли и обиды.
И в этот миг мы остаемся один на один не с драконом – со Зверем, что яростно смотрит мне в глаза.
И это плохо. Это очень плохо. Так быть не должно, ведь я пробуждаю дракона.
– Ты, – хриплый голос Зверя и его полный ненависти взгляд, – ты…
Я судорожно сглотнула, все так же держа искаженное уже ненавистью лицо младшего следователя и стараясь не пускать страх в свое сердце, потому что за страхом всегда следует неуверенность, а я не могу сейчас позволить себе сомневаться в своих силах.
– Ты… – Зверь сотрясается от бешенства, – почему ты?
Он в ярости, отчаянной бессильной ярости, потому что при всем своем желании сейчас он не может меня убить. Хотел бы, но не может. Насколько же сильной должна быть любовь лорда Гордана ко мне, если пробужденный в нем Зверь не в силах убить меня даже в тот момент, когда ему стало окончательно ясно, что я убиваю его? Вопрос, об ответе на который я не хочу думать ни сейчас, ни когда-либо вообще.
– Он – мой! – рычит Зверь. – Мой!
Ну уж нет.
И все так же глядя в глаза чудовища, я повторяю, призывая истинный облик, облик дракона:
– Quod vera imago!
Меня трясет. От холода, от подступающего страха, от понимания того, что призвание истинного облика не сработало – на меня все так же смотрит Зверь, и издевательски ухмыляется мне тоже Зверь. Господи, что же мне делать?! Я надеялась, что, даже отдалившись от камня-основания дома, сумею удержать контроль, но я не удерживаю. С отчаянием и болью все сильнее накатывает понимание – Зверь сильнее. Действительно сильнее. Дракон мог бы бросить ему вызов, обретя истинную форму, но дракон ее еще не обрел, а вот Зверь уже обладает и силой, и истинным обликом. Зверь сильнее. Гораздо сильнее и Гордана, и меня.
Но я смотрю в его круглые алые глаза и вспоминаю сказанное младшим следователем: «И оставьте у себя мое кольцо, пока оно будет у вас, я смогу вспоминать о тех лучших мгновениях в моей жизни, когда поверил, что вы приняли мое предложение».
И ладони медленно соскользнули вниз по холодному лицу.
Усмешка Зверя стала явственнее.
Мои дрожащие пальцы безуспешно попытались ухватиться за золотой ободок, оставшийся в кармане.
– Новое заклинание? – издевательски вопросил Зверь.
Я вытащила кольцо из кармана.
В отблесках света из распахнутой двери моего дома сверкнуло обручальное кольцо лорда Гордана. И издевательская усмешка Зверя превратилась в оскал, глаза вспыхнули алым огнем бешенства. Но это не последний удар для чудовища.
– Себастиан, – мне даже дышать сейчас тяжело, но я все равно дышу, – вы говорили, что лучшими мгновениями в вашей жизни были те, в которые вы верили, что я приняла ваше предложение. Я не знаю, сумею ли я сделать вас счастливым, но я постараюсь сделать все для этого. И если вы любите меня, если вы действительно любите, я согласна стать вашей женой.
И золотое кольцо с синим, изысканно ограненным сапфиром мягко обхватило безымянный палец моей правой руки.
Потрясенный взгляд Зверя, и последний удар от меня:
– Draco transformatio!
Он отшатнулся, по телу прошла рябь, когтистая лапа метнулась к моей шее, но замерла в миллиметре, свет от дома теперь отразился на острых кончиках когтей.
– Imperium! – Я передала Гордану контроль над его собственной формой.
И дракон, стремительно покрывающийся чешуей дракон упал в снег.
– Vinculum! – Привязка новой формы к имеющемуся сознанию.
Рык сотряс горную вершину, где-то в горах сошла снежная лавина.
– Essentianegatio bestia! – Отрицание сути Зверя.
И в стремительно увеличивающихся глазах последним всполохом алого мелькнула личность того, кто был когда-то пробужден, а теперь полностью уничтожен.
– Вот и все, прощай, Зверь, – тихо сказала я.
Но он уже не услышал.
А дракон становился драконом.
Увеличилось покрытое серебристой чешуей тело.
Распахнулись огромные крылья.
В груди, в самом нутре, под серебристой чешуей загорелось пламя.
Я прикоснулась к огромной голове, лежащей у меня на коленях, и прошептала последнее заклинание:
– Ad sidera volare! – лети к звездам.
Взмах огромными крыльями, рывок, от которого порывом ветра растрепались мои волосы, и огромный серебристый дракон, настоящий истинный дракон взлетел в небо.
Сидя на снегу и запрокинув голову, я смотрела, как он поднимается все выше и выше. В снежной метели, давно скрывшей очертания крылатого существа, теперь виднелся лишь огонь, тот огонь, что горел в его груди, и казалось, что к звездам летит не дракон, к звездам поднимается еще одна яркая звезда.
– Так красиво, – прошептала я подошедшему лорду Арнелу.
– Так хочется придушить вас, – разъяренно сообщил он.
– Шею не увидите. – И я улыбнулась.
– Ничего, на ощупь найду, – заверил градоправитель Вестернадана.
Поднял меня со снега, вгляделся в мои глаза, что для него было той еще проблемой, и хрипло спросил:
– Какова вероятность того, что вы сейчас упадете в обморок?
– В магический обморок! – уточнила я, помятуя о том, что может произойти, если из этого обморока меня возьмется вытаскивать лорд Арнел.
– Я понял, – холодно отозвался он, – никакого молока.
Улыбнувшись, я снова посмотрела в небо и честно ответила:
– Процентов сто.
– Да что б вас! – выругался Арнел.
Еще никогда я не теряла сознание с улыбкой на губах.
Магический обморок от классического отличается многим, к примеру, тем, что остается возможность кое-что слышать. Поэтому я имела возможность услышать сказанное Арнелом:
– Присмотри за ней, я за Горданом.
И не только услышать, но и ответить:
– Не стоит, Елизавету Карио-Энсан убил не он.
Но сказала я это совершенно напрасно – грань между магическим и обычным обмороком весьма тонка, а потому уже в настоящий обморок я провалилась аккурат после этих слов. Не самые приятные ощущения.
Когда я открыла глаза, в спальне профессора Стентона было светло. Как оказалось, кто-то снял заклинание замурованности по крайней мере с этих стен, а потому в спальню проникал мягкий, приглушенный снегопадом зимний свет. Повернув голову, я увидела миссис Макстон, нервно вяжущую носок, и, похоже, это был правый носок… причем не первый правый носок, еще не менее десятка правых носков лежали рядом с ней на софе, а неподалеку от меня на столике у окна в стеклянной вазе радовал взор маленький букет голубых фиалок. Не зимних, а обычных, но очень красивых голубых фиалок.
И тут заметившая мое возвращение в этот мир миссис Макстон, всплеснув руками, воскликнула:
– Мисс Ваерти!
Я попыталась поднять руку в попытке остановить ее, но было уже поздно – распахнулась дверь и стремительно вошел лорд Арнел. Но подойти ко мне он не успел – у доктора Эньо сноровки в деле стремительного набега на больных было больше. Виртуозно обойдя градоправителя на повороте, он торопливо приблизился ко мне, быстро осмотрел лицо, глаза, ощупал горло, поднял и уронил мою руку и заключил:
– Ну что, моя дорогая, на этот раз вы превзошли себя! Поздравляю, вы более не маг!
От таких слов миссис Макстон едва не выронила спицы, но тут же взяла себя руки и начала вязать левый носок в продолжение правого. Я же, тяжело вздохнув, хрипло ответила:
– Доктор Эньо, теория потери магии от перенапряжения или истощения имеет под собой столько же обоснования, сколько небезызвестная теория о том, что женщины с высшим образованием становятся бесплодными.
– Да? – Доктор Эньо определенно заинтересовался услышанным.
Его рука мгновенно переместилась на мой живот, и мне было сообщено:
– Вы не бесплодны.
– Не может быть! – с деланым изумлением воскликнула я.
– Язвим, – сделал закономерный вывод доктор, – значит, уверенно идем на поправку.
Услышавшая это миссис Макстон облегченно вздохнула и отшвырнула от себя спицы с недовязанным непарным носком.
– Чай? – вопросила она вовсе не у меня.
– Несомненно, пойдет на пользу. Также бульон. И да, никакого глинтвейна по рецепту вашего мистера Нарелла.
– Он не мой! – прошипела миссис Макстон.
Не став спорить, доктор лишь авторитетно повторил:
– Никакого глинтвейна. Как и спиртного. Мы имеем дело с полным истощением, абсолютным истощением, и в данный момент в мисс Ваерти ноль магии, какой бы то ни было.
Моя домоправительница горестно вздохнула и, крикнув: «Миссис Эньо!», покинула спальню. В тот же миг почтенная супруга доктора вплыла в помещение, определенно заботясь о моей репутации, чинно проследовала к софе, которую только что занимала миссис Макстон, посмотрела на вязание, всплеснула руками и поспешно начала распускать связанное.
А в следующее мгновение у лорда Арнела сдали нервы.
Нет, он не стал никого прогонять и в целом делать громких заявлений, но одно движение рукой, и доктора Эньо снесло к супруге, а там они оба застыли, определенно находясь в стазисе. И это не было вариацией «tempus». О нет! Супруги Эньо дышали, но, казалось, находились в некоем вакууме, оставив меня наедине с разгневанным драконом.
Разъяренным драконом.
Драконом, взбешенным настолько, что казалось, сейчас все помещение покроется трещинами – столь разрушительными были охватившие лорда Арнела эмоции.
– Заклинание, – холодно напомнил он.
Теоретически во мне не было магии вследствие сильнейшего магического истощения. На практике же я вскинула руку, собирая покалывающие словно холодом частицы магии лорда Арнела, и выполнила свою часть сделки:
– Distorsio remoto illo Dazzle!
Лорд Арнел моргнул, затем на миг прикрыл глаза и вновь посмотрел на меня, уже свободно фокусируя взгляд на моих определенно бледных чертах лица. Я искренне надеялась, что мой плачевный и непрезентабельный вид избавит его от желания связать свою жизнь с подобной малопривлекательной особой. В любом случае лично я никак и никоим образом не желала связывать свою жизнь с этим драконом. И мне предстояло сообщить ему об этом.