Последнее слово Татсу далось с трудом, и он произнес его, не глядя на Карсона.
Седрик поймал себя на том, что отвел от Карсона взгляд, словно не решаясь прочесть то, что будет написано у него на лице. Какое-то время охотник молчал, а потом негромко произнес:
– Счастье приходит и уходит, Татс. Любовь к кому-то – это не то безумное увлечение, которое чувствуешь поначалу. Это проходит. Ну… не проходит, а успокаивается, а потом, порой, когда ты меньше всего этого ожидаешь, ты вдруг смотришь на человека, и все снова возвращается, захлестывает тебя. Но даже это – не то, что ты ищешь. Ты ищешь такое чувство, когда, несмотря ни на что, быть с этим человеком всегда лучше, чем быть без него. Хорошие это времена или плохие. И если этот человек рядом, то все, что с тобой происходит, становится лучше или хотя бы терпимее.
– Да. Это именно так. Вот что я к ней чувствую.
Седрик посмотрел на Карсона. Охотник медленно качал головой:
– Извини, Татс, но я не верю.
Паренек вскочил на ноги:
– Я не лгу!
– Знаю, что не лжешь. Ты веришь в то, что говоришь. Только не злись. Я скажу тебе то же, что недавно говорил Дэвви. Не обижайся, но ты просто недостаточно взрослый, чтобы знать, о чем идет речь. Тебя влечет к Тимаре, и, не сомневаюсь, тебе нравится с ней быть. И я знаю, что сегодня ты с ума сходишь из-за того, что этой ночью она с Рапскалем, а не с тобой. Но я вижу перед собой юношу с очень ограниченным выбором партнерш и очень небольшим опытом…
– Вы не понимаете! – выкрикнул Татс, бросаясь к двери. Распахнув ее, он приостановился, чтобы натянуть на голову капюшон.
Карсон не пытался его остановить.
– Я все понимаю, Татс. Я был на твоем месте. Когда-нибудь ты окажешься на моем и будешь говорить точно такие же слова какому-то юнцу. И, наверное, он тоже не…
– Что это? Смотрите! Это пожар? Город горит?
Татс замер в дверях, вглядываясь куда-то за ближний склон, вдаль – за реку.
В два шага Карсон добрался до него и устремил взгляд поверх его головы.
– Не знаю. Никогда не видел такого света. Он идет из окон, но он такой белый!
Начался рокот – такой низкий, что Седрик его скорее ощутил телом, чем услышал. Он встал, кутая голое тело в одеяло, и прошел к двери следом за ними. Вдалеке, в ночной темноте, он увидел город таким, каким еще никогда не видел. Кельсингра перестала быть далеким скоплением строений, превратившись в хаотичный узор из прямоугольников света, разбросанных по дальнему берегу и уходящих прочь – как он догадался, к самым холмам. Прямо у него на глазах загорались новые огни, распространяясь вдоль берега реки. С замирающим сердцем он внезапно понял, что смотрит на город, оказавшийся гораздо больше, чем ему казалось. Он вполне мог поспорить размерами с Удачным.
– Са да смилуется над нами! – выдохнул Карсон, и в этот миг тот рокот, который ощущал Седрик, превратился в оглушительный трубный рев дюжины драконьих глоток.
– Что это? – вопросил он у всех – и ни у кого, и услышал, как Релпда повторяет его вопрос.
Его драконицу разбудил свет и трубный клич. Секунду он ощущал только ее растерянность, а потом поймал ее мысль, одновременно и радостную, и мучительную. «Город проснулся и нас приветствует. Нам пора домой. Но мы не можем туда добраться».
Элис проснулась под трубный клич драконов в ночи. Она свесила ноги с кровати и поморщилась, когда их пришлось поставить на холодный пол. Она спала в том платье Старших, которое ей подарил Лефтрин – и для того, чтобы ощущать ткань как его прикосновение, и потому, что оно неизменно дарило ей тепло. Она поспешила к двери хижины, которая без капитана стала казаться ей гораздо более просторной и пустой, и открыла дверь навстречу дождю и темноте.
Нет. Темнота оказалась неполной. На противоположном берегу реки расцвели звезды. Она уставилась туда, протерла глаза – и посмотрела еще раз. Не звезды. И не огонь. Окна, освещенные таким светом, какой могла давать только магия Старших. Что-то случилось в городе – какой-то процесс был запущен. Она смотрела туда с трепетом и досадой.
«Мне следовало там находиться, когда это произошло. Кто это сделал – и как?»
Однако она знала ответ на этот вопрос. Рапскаль действовал бездумно с их первой встречи, с самого начала экспедиции напоминая ей озорного мальчишку. Она знала, что хранитель продолжал бывать в городе и после отплытия Лефтрина – и сильно подозревала, что он игнорировал предостережения капитана относительно погружения в грезы и воспоминания камней. И вот теперь он что-то обнаружил и сделал нечто такое, что вызвало в городе эту реакцию. Если это хоть как-то похоже на ту магию Старших, с которой она уже сталкивалась, то это продлится какое-то время, а потом, столь же неожиданно, оборвется и исчезнет, чтобы больше никогда не появиться снова.
А она при этом оказалась не на том берегу реки!
От слез защипало глаза. Она гневно тряхнула головой, прогоняя их. Плакать не время. Сейчас время смотреть и постараться запечатлеть в памяти, которые из далеких зданий осветились, а которые остались темными. Все это надо будет записать. Если ей удастся увидеть только эту часть последней великолепной демонстрации магии Старших, тогда она будет смотреть и постарается записать для тех, кто после нее будет изучать эти древние развалины.
– По-моему, нам нужно устроить более надежное укрытие для Старшей и ее ребенка, – предложил Хеннесси.
Устроившись за столом в камбузе, он посмотрел на сидящую рядом женщину под вуалью, ожидая ее ответа. Она осталась безмолвной и неподвижной.
Лефтрин ошеломленно кивнул. Он был совершенно измучен, но сейчас ему нельзя было отдыхать. У него от усталости звенело в ушах, и он тряхнул головой, пытаясь рассеять туман в голове.
– Кофе не осталось?
– Немного есть, – ответила Беллин.
Она сняла кофейник с чугунной плиты и принесла к столу. Она подлила капитану кофе, а когда Рэйн пододвинул поближе свою кружку, долила и ее. Лефтрин взглянул на Старшего, сидевшего напротив него, очень усталого и встревоженного. Ему нужна помощь Лефтрина. Он нуждается в нем и в его корабле для своего ребенка. Однако, судя по тому, что ему рассказал Рэйн, помогая им, Лефтрину придется перейти дорогу калсидийским шпионам. И он опасался, что знает по имени, по крайней мере, одного из них. Если он открыто выступит против них, на что способен будет пойти Арих? Не решит ли он сообщить, что Лефтрин не только незаконно использовал диводрево, чтобы сделать полнее жизнь своего корабля, но и то, что именно он провез Синада Ариха вверх по реке Дождевых чащоб? Он видел виноватые взгляды своей команды. Сохраняя тайну своего корабля, они пошли на неблаговидный поступок. В тот момент они поверили утверждению своего капитана, будто у них нет выбора. Когда Арих после прибытия в Кассарик исчез с борта корабля, никто ни о чем не стал спрашивать. Однако теперь все они чувствовали себя виноватыми. Их грех обернулся против них самих. То, что они сделали, пытаясь себя обезопасить, поставило их в еще худшее положение. Никто не оправдает капитана на том основании, что он поступил так, чтобы сохранить свою тайну. Оба эти преступления возмутительны. Если о них станет известно, то в Дождевых чащобах не найдется такой группировки, которая не пришла бы в ярость. В том числе и Элис. Он не знал, ощущают ли Рэйн и Тилламон их общее беспокойство.
Скелли нерешительно сказала:
– Малта Старшая не сделала ничего дурного! Они собирались убить ее саму и ее малыша. Почему нам нельзя просто обратиться в Совет? Разве мы не должны их предупредить, разве нам не надо сказать кому-то, чтобы этого второго типа нашли?
Он бросил на Скелли предостерегающий взгляд. Ей пора помолчать.
– Совет подкуплен.
Теперь Лефтрин был в этом совершенно уверен. Кто-то закрыл глаза на пребывание калсидийцев в Кассарике. Город не настолько велик. Если они перемещаются по нему так, как это видно из рассказа Малты, ходят по своим делам, покупают припасы, если один из них живет в борделе – значит, многие люди об этом знают. И кто-то их покрывает – либо за деньги, либо из-за того, что ему угрожают.
– Весь Совет?
В голосе Рэйна прозвучал ужас.
– Возможно. А может, и нет. Но мы этого не знаем, и если обратимся не к тому человеку, то можем сунуть голову в петлю.
– А времени нет, – мрачно сказала Беллин. – Если по городу расползлись калсидийцы и их не прогоняют, то пусть горожане с ними хоть обнимаются. Корабль говорил со всеми нами, яснее, чем раньше. Пока он может сохранять жизнь малыша, но чем скорее мы доставим ребенка к дракону – тем лучше.
Лефтрин сделал глоток кофе.
– Меня тревожит то, что новорожденному нужен дракон.
Он знал, как именно драконы изменили своих хранителей: дали каждому выпить несколько капель крови или съесть чешуйку. Но это – дела хранителей, и, возможно, он не имеет права открывать эту тайну. Тем не менее ему было проще говорить об этой загадке, чем размышлять о том, что может означать союз Совета с калсидийцами. Как низко пали торговцы Кассарика? Торговля с калсидийцами запрещена! Он знал об этом, когда вынужден был везти Ариха вверх по реке. Торговля кусками дракона еще страшнее: это – нарушение подписанного договора, преступление против основ местной жизни. Эта мысль указывает на такие изменения в обществе Дождевых чащоб, которые даже представить себе трудно. Легче размышлять о том, почему ребенку для выживания нужен дракон, чем гадать, что именно может заставить человека предать своих ради денег.
На его вопрос попытался ответить Рэйн.
– Я и сам не все до конца понимаю, капитан. – Он вздохнул. – Мы с Малтой знаем, что изменились – и ее брат Сельден изменился – после контакта с драконицей Тинтальей. У нас было много лет для того, чтобы это обдумать и обсудить. Мы считаем, что людей изменяет именно пребывание рядом с драконами и драконьими вещами – такими, как артефакты из городов Старших. Даже дети в утробе изменяются, если их матери с этим сталкивались. Но в нашем случае Тинталья направляла наши изменения и их усиливала. И поэтому эти изменения не изуродовали и не убили нас, а дали нам изящество и красоту. И, возможно, увеличили продолжительность жизни, хотя в этом мы пока не можем быть уверены.