рого канцлер достал бокалы и бутыль.
— Вот это будет лучше, чем вода, — сообщил он, ловко вытаскивая пробку и наполняя бокалы. Когда он приближался к Герцогу, он уже шел более твердой походкой, и, ставя полные бокалы на стол, уже не придерживался этикета.
Герцог взял бокал иссохшей рукой и сделал медленный глоток. Мгновенно теплая волна пробежала по его телу, и он тут же допил вино, чтобы не прерывать этого приятного ощущения. Уже не спрашивая, Эллик вновь наполнил бокал в руке Герцога, не спрашивая разрешения. Затем он опустился на пол, скрестив ноги, опираясь о ножку стола у кресла, на котором устроился Герцог, проделав это легко и без усилия, как будто был молодым юношей, устраивающимся на привал у костра.
— Здравствуй! — сказал он, как будто они были просто друзьями, которые только что встретились. Так оно и было. Эллик пристально наблюдал за лицом Герцога, пока произносил приветствие.
— Ты знаешь, что это необходимо. Поклоны, формальность, приказы. Это не потому, что я хочу унизить тебя, Эллик. Это для поддержки дисциплины и соблюдения дистанции.
— Это заставляет всех думать о тебе, как о герцоге, — ответил Эллик.
— Верно.
— Потому что, если бы они увидели в тебе сейчас просто человека, похожего на них самих, то… Это был бы не тот человек, за которым они безоглядно бы последовали
Герцог ответил не сразу:
— Да, — признался он. — Резко сказано, но верно.
— И это — действует, — продолжил Эллик, — На большинство. Особенно — на молодёжь, которую нужно приучать к порядку. Но — не для твоих старых товарищей, которые сражались рядом, когда ты добивался власти.
— Но ведь лишь немногие покинули меня, — заметил Герцог.
— да, это верно, и некоторые остались и сейчас.
Герцог снова кивнул.
И те, кто остались, всегда будут верны тому человеку, которым ты был, как будут верны и герцогу Калсиды. Потому я хочу предупредить тебя о предательстве, хотя это может стоить мне жизни.
Я выслушаю тебя, Эллик, как мужчина мужчину, как воин воина, уверенный что ты верно мне служишь. Будь краток: что за предательство?
Эллик резко поставил бокал на стол, задумался на некоторое время, и ответил:
Твоя дочь Чассим. Она хочет трон.
— Чассим? — Герцог устало покачал головой, досадуя, что предмет разговора оказался так ничтожен. — Она вечно недовольна, трижды вдова, неприкаянная женщина. Это я знаю уже очень давно. Но я не боюсь, ей амбиции не настолько высоки.
— А должен! — грубо прервал его Эллик. — Ты читал её стихи?
— Её стихи? — герцог почувствовал себя оскорбленным. — Нет. Девичья тоска о красавце-мужчине, которые унижался бы перед её прелестями, так? Или размышления колибри о весенних цветах? Мечты о любви и цветочках, раскрашенные лазурью и украшенные букетами из плюща? У меня нет времени на подобную чушь.
— Нет! Ей стихи — это звук трубы, призыв к оружию для женщин, которые должны объединиться, чтобы помочь ей взобраться на твой престол. Это обещание, что женщины будут более уважаемы, чем сейчас. Это очень опасные вещи, мой господин, более подобающие фанатику, чем тихой женщине, живущей в затворничестве!
Некоторое время Герцог молчал, думая, что канцлер продолжит. Но тот был молчалив, как могила. Молчалив и очень серьёзен
— Женщины, которые будут у власти? Чепуха какая-то! Ты вообще представляешь себе, как это будет выглядеть? Или у тебя есть причины думать, что это — реально?
— Есть. Я получил подтверждение этому. В палатах моей жены. Два дня назад.
Герцог ждал.
— Я вошёл без доклада слуг, утром, в такое время, когда я обычно у неё не бываю. Она попыталась спрятать свитки, которые она читала, прижав их к груди. Естественно, я я вырвал один их них, как сделал бы любой мужчина, чтобы узнать секрет, который жена стремится сохранить от мужа, — канцлер нахмурился. — Свиток был весь истрёпан по краям, затерт до дыр руками, которые передавали его друг другу. Текст усыпан дополнениями и примечаниями, написанными разным почерком. На первый взгляд, это выглядело как обычные женские стишки, украшенные по краям бабочками и цветочками. Но только — на первый взгляд — в первых двух строчках. Потом слова становятся совсем другими: научный слог и множество военных терминов. Исторические примеры о тех временах, когда благородные женщины Калсиды управляли, как и мужчины, всеми своими делами, и сами выбирали себе мужей. Маленькие цветочки и виноградная лоза украшают не что иное, как призыв к революции.
— Я сурово выговорил ей за такое чтение, обвиняя в измене, но она даже не устыдилась. И накинулась на меня с таким пылом, как это делают старые женщины, уверенные в своей безнаказанности. Она издевалась надо мной, спрашивая, чего же я так боюсь? Неужели я могу отрицать, что все это выдумки? Неужели это не исторические факты? неужели моя собственная фамилия — Фортуна — была основана мужчиной, а не женщиной?
— Я ударил её за такую дерзость. Она поднялась, а потом начала молиться одной из северных богинь, Эде, чтобы та лишила меня своего благословения. Я снова ударил её за то, что она вызывала на меня проклятие.
Эллик замолчал. Крупный пот катился по его лбу, пока он копался в своей памяти. Его пальцы коснулись губ, и он покачал головой, как бы отрицая что-то.
— Можно ли говорить о женском уме? Я должен был избить её, мой господин, так, как не бил на протяжении долгих лет, и мне стыдно, что она выдержала эту порку лучше, чем многие молодые солдаты. В конце-концов, я забрал все свитки, просмотрел их и увидел имя автора этих стихов. Это твоя дочь, герцог, это её мысли, и она их ясно излагает.
Герцог сидел молча, молясь про себя, чтобы его лицо не выдало всех чувств, которые бушевали внутри. Но Эллик был беспощаден.
— Но она не одна. Участвуют и другие женщины из твоей семьи, Герцог. Чассим слагает стихи, а женщины снимают с них копии, украшая их кружевами, лентами и окропляя своими духами. И они идут в прачечные, на рынки, в мастерские к ткачам, швеям, в бани, игорные дома, и оставляют свитки там, прекрасные распространительницы этого красивого яда.
Герцог молчал. Он был поражен. И, в то же время, не был. Ведь Чассим его дочь, и его гордость проросла в ней, как терновник. Если бы она была сыном, он нашёл бы ей достойное применение. — Мне придётся её убить-, - пришло на ум единственное решение. — Плохое, но выбора нет! — Он подумал, а сколько ещё женщин из его дома придётся устранить, чтобы выкорчевать эту заразу. Да, от них было мало пользы в те времена, когда он ещё был здоров, но тогда он хотя бы хотел кого-то помоложе и посвежее, а сейчас… Они все умрут.
Герцог устал, он хотел попасть в свой сад и отдохнуть.
— Нет! — сказал Эллик. — Не попадись в её западню! Я прочем все её свитки, которые были у моей жены, и в каждом из них она говорит о том, что она умрёт от твоих рук. Она говорит, что это будет доказательством того, как ты боишься её, и всех остальных женщин. Она твердит о том, что ты так ненавидишь её, что отдал в руки монстру, когда она была совсем молоденькой.
— Ненавижу её? — недоверчиво переспросил Герцог. — Да стал бы я тратить своё время на это? Я едва знаю её. Да, старый Каракс был очень грубым мужчиной, но он был моим самым сильным союзником. Её свадьба была залогом нашего альянса. — Ненавижу её? Как будто меня интересовали чувства девочки-подростка, не говоря уж о том, чтобы сделать из неё предмет политических интриг! Она слишком много о себе думает!
— Тем не менее, — продолжал Эллик, — Если ты убьёшь её, то спровоцируешь восстание женщин. Её последователи обещали устроить шквал отравлений, детоубийств, абортов, поджогов и откровенного неподчинения. Я читал все свитки, и в каждом из них были обешания множества женщин, написанные их рукой. Женщины всей столицы прочли это, и подписали внизу свои обеты, в которых обещают отомстить за неё, так как она умрёт во имя их. Я думаю, что они растравливают друг друга, соревнуясь в принесении обетов верности и безжалостности, если она все-таки умрёт.
— Это невыносимо! — закричал Герцог и зашелся в приступе кашля. Эллик налил ему ещё вина, держа стакан у губ Герцога, чтоб тот смог пить. Зубы стучали по стеклу, проливая вино на грудь. Это было невыносимо, все это. Он взял стакан и дал Эллику знак отпустить его. Глотнул, закашлялся, потом попытался успокоить своё дыхание, чтобы не захлебнуться. Спустя некоторое время, когда он смог заговорить снова, задал вопрос:
— А у тебя есть другое средство остановить такую ведьму, как Чассим?
— Отдай её мне, — мягко попросил Эллик.
— ты сам хочешь её убить?
Эллик улыбнулся:
— Не сразу. Сначала я женюсь на ней.
— Но ты женат!
— Моя жена умирает. — Выражение лица канцлера не изменилось, когда он поделился такими новостями, — Скоро я стану вдовцом, обрету свободу, чтобы снова жениться. И за долгие годы службы ты вознаградишь меня своей дочерью. Это будет очень правильно. Жестокая судьба, которая сведет вместе двух овдовевших людей, — Он глотнул из собственного бокала.
— Но она опасна! Я думаю, что из своих мужей по крайней мере одного она убила! — неохотно признался Герцог, предостерегая Эллика.
— Она убила всех троих, — ответил Эллик. — Я знаю об этом, как и знаю, как она это сделала, спасибо исповеди моей жены! Я теперь знаю, как вырвать у этой гадины клыки, и она для меня не опасна!
— Почему ты хочешь жениться на ней?
— Я женюсь на ней, запру и сделаю ей ребенка. Да, она будет продолжать писать свои стихи, но они изменятся. Они будут про радость от опытного любовника, про сладкое предвкушение рождения ребенка, который постепенно займёт все её мысли. Ей клыки станут просто декорацией, а яд — всего лишь разбавленным чаем. А новость о твоём наследнике успокоит твоих дворян.
Герцог промолвил:
— И вы будете править после меня.
Эллик кивнул и сказал:
— Я буду — в любом из возможных вариантов развития событий. — он встретился взглядом с Герцогом и добавил, не опуская глаз, — Нужно только дать понять всем, что таково было твоё желание, потому что любой другой план приведет к провалу.