Лефтрин больше не мог видеть ни ее, ни драконицу. Тьма поглотила их обеих. Но он все равно смотрел в небо, надеясь, что Хеби будет осторожна в полете и благополучно доставит Элис на безопасную сторону.
— Они уже приземлились, — тихо сказал Рапскаль.
Лефтрин удивленно посмотрел на него:
— Ты можешь видеть так далеко?
Рапскаль весело улыбнулся. Его глаза мерцали в сумерках голубым.
— Моя драконица сообщила это мне. Она уже возвращается к нам.
— Ну конечно, — ответил Лефтрин.
Он тихо вздохнул. Было так просто забыть о связи Рапскаля с драконом. Так просто забыть о мальчишеской стороне юного Старшего. Как и все подростки, Рапскаль любил опасные забавы. И сегодня он проявил непростительную беспечность. Даже Хеби поняла это. Нельзя позволить ему так рисковать собой снова.
Лефтрин прочистил горло:
— Что ты делал, когда мы нашли тебя? Этому нет оправданий. Только не говори, что не осознавал опасности: все, кто родился в Дождевых чащобах, в курсе, к чему это может привести. И о чем ты только думал? Ты что, хотел утонуть в воспоминаниях? Навсегда стать потерянным для нас?
Рапскаль прямо встретил его взгляд. Его глаза светились в темноте голубым так ярко, словно он был стариком, прошедшим через долгие годы изменений. Его улыбка стала шире, и он радостно заявил:
— Вообще-то, да, хотел.
Лефтрин изумленно уставился на него. Слова парня поразили его. Рапскаль и не думал огрызаться, он произнес их совершенно искренне, без всякого вызова.
— О чем ты говоришь? Ты и впрямь намерен превратиться в пускающего слюни идиота, вечно блуждающего по воспоминаниям древних и не способного контролировать свое тело? Одряхлеть и стать обузой для тех, кто тебя любит, или умереть от голода в собственных испражнениях, когда все покинут тебя из-за твоего эгоизма? А именно так и случится, можешь не сомневаться.
Он описал смерть человека, утонувшего в воспоминаниях, стараясь нагнать на Рапскаля побольше страха. Нужно любой ценой убедить парня не возвращаться к наслаждению прошлым, которое ему не принадлежит. «Тонуть в воспоминаниях» — так называли это в Дождевых чащобах. Сейчас это происходило уже не так часто, как в ту пору, когда города Старших были только-только найдены, однако все еще случалось, причем обычно с юношами вроде Рапскаля. Соблазн прикоснуться к стенам и статуям, сделанным из камня памяти, был велик. Существование в Дождевых чащобах уже не было таким тяжелым, как прежде, однако не шло ни в какое сравнение с роскошной и богатой жизнью Старших, запечатленной в камнях памяти.
Как только молодой парень обнаруживал один из таких артефактов, соблазн снова и снова возвращаться к чудесному сну, сотканному из чужих воспоминаний о пирах, музыке и любви, зачастую оказывался слишком велик, чтобы устоять. Предоставленные самим себе, юнцы буквально тонули в воспоминаниях, забыв о собственной жизни и нуждах своих реальных тел ради удовольствий призрачной цивилизации, не существующей больше.
Лефтрин понимал магию этого притяжения. Почти каждый смелый парнишка из Дождевых чащоб хоть раз попробовал погрузиться в нее. Тайные сведения о том, где спрятаны самые лучшие и самые сильные воспоминания, передавались из уст в уста, от поколения к поколению. Рассказывали, что якобы, дотронувшись до резьбы на камне в городе Старших, похороненном под Трехогом, можно перенестись на роскошный пир, где играла неземная музыка. Ходили слухи и о другом камне памяти, хранившем воспоминания о впечатляющих состязаниях Старших в искусстве плотской любви. Много лет назад Совет торговцев Дождевых чащоб принял решение уничтожить оба упомянутых артефакта, так как слишком многие молодые люди пали их жертвами. Даже говорить об этом строго запрещалось.
Наблюдая сейчас за Рапскалем, Лефтрин задумался: что же, интересно, тот обнаружил, прикоснувшись к статуе? Какие воспоминания хранят эти камни? И как сильно будет их притяжение, когда об этом узнают и другие хранители? Капитан с ужасом представил, как скажет Элис, что скульптуру необходимо разрушить, а затем прикинул, как трудно будет разбить ее на куски. Старшие строили на века. Ничто из созданного ими не сдавалось легко — ни природе, ни человеку. Уничтожение артефакта займет дни, а может, и недели. И это будет сопряжено с немалым риском. Для тех, кто чувствителен к камню памяти, опасно даже легкое прикосновение. Даже вдыхание пыли может иметь серьезные последствия.
— Что ты нашел в этой статуе, парень? Неужели ради этого стоит отказаться от своей собственной жизни?
Рапскаль улыбнулся:
— Капитан, не надо так волноваться. Я действую вовсе не бездумно, а делаю то, что и должен делать. То, что Старшие делали всегда. Именно для этого воспоминания и были сохранены в камне. Мне это нисколько не повредит, а, напротив, поможет стать тем, кем я должен стать.
Сердце Лефтрина падало все глубже с каждым уверенным заявлением юноши. Он уже говорил как незнакомец, совсем не так, как вечный непоседа Рапскаль, к которому капитан привык. Неужели его могло затянуть так быстро?
Лефтрин строго произнес:
— Так это видится тебе, хранитель. Так это виделось многим до тебя, а когда несчастные погрузились слишком глубоко, то не смогли вернуться, и было уже слишком поздно, чтобы еще раз об этом подумать. Поверь, мне и самому знакомо это притяжение, Рапскаль. Когда-то и я был молод. Однажды я тоже положил руку на камень памяти, и меня захватило…
— Правда? — Рапскаль склонил голову и воззрился на Лефтрина. В угасающем свете дня моряк не смог различить выражения глаз мальчишки. Сквозило ли в них сомнение? Или даже снисхождение?
— Но даже если и так, — продолжил Рапскаль мягко, — то для тебя все наверняка было иначе. Это как… как читать чужой дневник. — Он поднял глаза и широко улыбнулся. — А вот и она, моя красавица, моя дорогая девочка, мое алое чудо!
Красная драконица замедлилась, хлопая широко распахнутыми крыльями, легко опустилась и замерла, приземлившись в нескольких шагах от них. Ее мерцающие глаза закружились от удовольствия при словах хранителя.
— Теперь твоя очередь, — сказал Рапскаль капитану, улыбаясь.
Но Лефтрин не улыбнулся в ответ:
— Нет уж, твоя. Пришли потом Хеби за мной. Я не намерен оставлять тебя наедине с этой статуей.
Рапскаль наградил его долгим и пристальным взглядом, а затем пожал худым плечом:
— Ладно, капитан. Но знаешь, что я тебе скажу: здесь, в этом городе, я чувствую себя куда менее одиноким, чем прежде. — Он развел руки в стороны, как будто хотел обнять свою драконицу, и потянулся к ней. Маленькая красная королева приподнялась на задних лапах, а затем снова опустилась. Она склонила к хранителю голову и издала что-то среднее между рычанием и мурлыканьем, когда Рапскаль дотянулся до нее и взобрался к ней на плечи. — Я отправлю за тобой Хеби! — пообещал парень Лефтрину, прежде чем алая драконица развернулась на задних лапах и начала свой разбег по склону холма.
Пятый день месяца Перемен, седьмой год Вольного союза торговцев
От Рейала, исполняющего обязанности смотрителя голубятни в Удачном, — Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге
Послание от торгового семейства Мельдар и торгового семейства Кинкаррон с повторным предложением значительного вознаграждения за любые сведения о местонахождении и здоровье Седрика Мельдара и Элис Финбок, урожденной Кинкаррон, с просьбой послать уведомление в Трехог и Кассарик.
Детози, несколько слов лично от меня. Спасибо тебе за советы и передай также мою благодарность Эреку. Я с трудом сдержался и оставил без внимания возмутительное письмо Кима. Теперь нашими клиентами подано уже несколько жалоб о состоянии посланий, поступающих из Кассарика. Я буду держаться тише воды ниже травы, как и подобает юному подмастерью. И пусть другие разбираются, правда ли письма вскрываются именно там, а также кто и с какой целью нарушает правила.
Твой племянник Рейал
Глава 5. Торговец Удачного
Дверь распахнулась в темноту. Гест осторожно ступил в комнату, поморщившись от запахов выветрившихся духов и затхлости. Кто бы ни убирал это помещение в последний раз, этот человек явно не особо старался. Угли давно угасшего огня до сих пор так и лежали в маленьком камине, распространяя зловоние старого пепла. Сделав несколько больших шагов, Гест оказался у окна и отдернул занавески, впуская в комнату серый зимний свет. Широко распахнув окно навстречу холодному дню, он так и оставил его открытым.
Изначально предполагалось, что это небольшое помещение будет служить Элис комнатой для шитья. Его мать получила огромное удовольствие, подготавливая ее для будущей невестки: Силия Финбок тщательно выбирала кресла, которые должны были стоять у камина, маленькие столики, темно-синие портьеры и ковер с цветочным узором. Но его неудобная жена не интересовалась рукоделием. Нет, это занятие не для Элис! В то время как супруги других мужчин вдохновенно отделывали новые шляпки или вышивали девизы, его жена шаталась по рынкам, разыскивая старые свитки, чтобы купить их по непомерным ценам и притащить домой. Полки, окрашенные в золотой и белый цвета и предназначавшиеся для безделушек, прогибались под грузом свитков, книг и стопок записок. Поверхность большого деревянного стола, который заменил собой изящный столик для шитья, была пуста. Надо отдать должное Элис: по крайней мере, она навела здесь порядок, перед тем как уехать.
И вдруг Гест понял, что стол был абсолютно пуст. НЕТ! Она не могла забрать с собой подобный раритет! Даже Элис не была настолько одержима, чтобы рисковать драгоценным свитком Старших, который Гест преподнес ей перед свадьбой в качестве подарка. Он был просто невероятно дорогим. Зная его цену и хрупкость, она поместила проклятую диковинку в специальный футляр, чтобы предохранить от пыли и любопытных прикосновений. Элис ни за что бы не взяла с собой такой уникальный предмет, отправляясь на лодочную прогулку по реке Дождевых чащоб. Или все-таки она прихватила его?