ждевые чащобы. Я от всей души надеялась, что мы найдем общий язык.
— Но на деле получилось иначе, — согласилась Малта.
Она не в первый раз слышала в голосе Янни сожаление и раскаяние. Все это было ей уже хорошо знакомо: пожилая женщина постоянно сокрушалась из-за того, что ее изначальный план потерпел неудачу.
Малта потянулась, достала пару чулок и медленно скатала их в клубок.
— Янни, это не только твоя вина. В те дни это казалось прекрасным выходом для всех. Ты заключила честную сделку, и глупо теперь упрекать тебя в том, что все пошло не по плану. Мы не можем заставить татуированных объединиться с нами. Но всем известно, что в конце концов они будут вынуждены это сделать. Дождевые чащобы уже затронули некоторых из них, хоть и не так сильно, как ранних поселенцев. Часть татуированных из числа тех, кто перебрался сюда уже взрослыми, стали с возрастом покрываться чешуей, а их потомство перемены затронули в еще большей мере. Новое поколение татуированных стало рождаться с медным отблеском в глазах и с таким оттенком кожи, который ясно говорит о том, что со временем она сделается шероховатой. Так что их дети станут настоящими отпрысками Дождевых чащоб, нравится им это или нет. — Малта опустила ноги на пол и поднялась. Ее поясница запротестовала, и женщина машинально положила руки на живот.
Янни улыбнулась, глядя на невестку:
— Как и твой ребенок, Малта Вестрит Хупрус.
Ответная улыбка Малты была не столь радостной. Она быстро отвернулась и бросила свернутые чулки в сундук, а потом подошла к шкафу, чтобы взять зимний плащ. Слезы жгли ей глаза, и она не хотела, чтобы мать Рэйна их видела.
Янни тихо сказала:
— Не стоит держать страхи и печали в себе. Поделись с другими, и тебе сразу станет легче.
— Ну… — Малта стремилась заставить свой голос звучать обыденно, но потерпела неудачу: слова застревали в горле. — Просто повитуха кое-что сказала мне вчера, когда я ходила к ней.
— Коули — одна из лучших наших повитух, она вот уже много лет помогает роженицам.
— Я знаю, но иногда она слишком прямолинейна. Когда высказывается насчет наших шансов. Насчет того, что мы вообще сильно рискуем, пытаясь завести ребенка. — Малта порылась в шкафу и нашла плащ, который искала. Он был алым, отделанным бархатом, таким мягким и приятным на ощупь. Она потерлась щекой о его складку. — Коули сказала, что верить нужно в лучшее, а готовиться к худшему. Мы должны решить, что будем делать, если ребенок родится живым, но настолько измененным Дождевыми чащобами, что вряд ли выживет. — Малта старалась говорить спокойно. — И предложила: она может задушить младенца подушкой или утопить в теплой воде, перед тем как бросить его на съедение диким зверям. Она позволит нам убедиться, что малыш умер, и даст возможность попрощаться. Или мы можем полностью довериться повитухе, пусть избавится от него по собственному усмотрению, и мы никогда потом не станем обсуждать это снова. Если я выберу последнее, то мы даже не узнаем, сделал ли ребенок хоть один вдох или уже родился мертвым. — Голос молодой женщины предательски задрожал. — Коули говорит, что только мать имеет право решать, как поступить. Но я не могу об этом думать, Янни. Не могу, и все тут. Однако каждый раз, когда я встречаю Коули, она требует от меня ответа. — Малта сжала плащ так, словно это был младенец, которого хотели у нее отнять.
— Это ее работа, — мягко возразила Янни. — За долгие годы Коули стала в каком-то смысле черствой и даже циничной. Не обращай внимания на ее слова. Мы платим Коули за ее умения повитухи, а не за суждения.
— Я знаю, — еле слышно выдохнула Малта.
Она не хотела вспоминать, что еще наговорила ей Коули. Возможно, она и умелая повитуха, но к тому же весьма неприятная, мрачная и озлобленная старуха, у которой нет собственных отпрысков. Малта не хотела лишний раз огорчать мужа и свекровь, передавая им слова мерзкой карги. А сказала та следующее: «Ох, не надо было тебе вообще беременеть! И о чем только вы с Рэйном думаете? Ведь у его брата Бендира уже есть сын, наследник Хупрусов. Зачем тебе ребенок? Ты же знаешь, что он будет чудовищем, как и все твои недоношенные мертворожденные дети». И хуже всего, что это было очень похоже на правду, а потому никак не шло у нее из головы.
Малта сдержала всхлип. «Хватит уже глупить!» Всем известно, что беременные женщины не умеют держать себя в руках. Нужно заняться делом, сосредоточиться на сборе вещей. Малта свернула плащ, положила его в сундук и заставила себя думать о хорошем. Она собирается поехать в Кассарик вместе со своим мужем. Его сестра Тилламон тоже отправится с ними, чтобы навестить подругу детства, перебравшуюся туда. Им предстоит славная однодневная прогулка на корабле вверх по реке. Приятный день, когда можно будет ненадолго сменить обстановку и провести время на свежем воздухе в компании Рэйна. Надо только потеплее одеться: вдруг на реке будет ветрено и дождливо.
Помимо красного зимнего плаща, у Малты был еще один, ее любимый: черный, расшитый летящими драконами — зелеными, синими и алыми. Его преподнес ей в подарок некий ткач еще в ту пору, когда они с Рэйном гостили у сатрапа Джамелии, где их принимали как короля и королеву Старших. Возможно, они и есть Старшие, — так назвала их драконица Тинталья. Но драконы ничуть не честнее людей и могут говорить то, что в данный момент выгодно им самим. Порой Малта сомневалась: может быть, она, Рэйн и Сельден просто отмечены Дождевыми чащобами, но им повезло, поскольку в их случае изменения обернулись диковинной красотой? Ну а если они и впрямь Старшие, то уж точно никакие не король и королева; таковыми их сделало слишком живое воображение джамелийского сатрапа.
После их невероятных приключений на Пиратских островах, после того как Малта бесчисленное множество раз спасла жалкую жизнь сатрапа Касго, ему было приятно представить их с Рэйном своему двору как королевскую чету Старших. В то время Малта получала искреннее удовольствие от внимания и роскоши, которыми он их окружил. За несколько лет лишений и невзгод она соскучилась по милым безделушкам, красивой одежде и пышным празднествам. Но милость сатрапа распространилась гораздо дальше. Местная знать буквально осыпала их подарками и похвалами, в их честь слагали песни, создавали гобелены и витражи, призванные увековечить их визит в Джамелию, изобретали диковинные яства и выдавали их за излюбленные лакомства Старших.
Те несколько месяцев, когда у нее было все, что только душа пожелает, напоминали мыльный пузырь. Балы и приемы, драгоценности и торжества, благовония и представления… Ее до сих пор поражало, что они с Рэйном в конце концов устали от всего этого и захотели отправиться домой, чтобы пожениться и начать совместную жизнь. Малта вытащила плащ и перекинула его через руку: от мягкой ткани все еще исходил слабый аромат давно закончившегося бала, унося ее обратно в воспоминания о диком водовороте танца, когда она смотрела в лицо красивого молодого мужчины, который должен был стать ее супругом.
Подступившие минуту назад слезы внезапно высохли.
— Вот та улыбка, из-за которой мой мальчик полюбил тебя, — ласково сказала Янни.
— Ой, я чувствую себя так глупо: то плачу без причины, то радуюсь не пойми чему.
Янни громко рассмеялась:
— Ты беременна, моя дорогая, только и всего.
— Только и всего? — Голос Рэйна был полон напускного гнева, когда он вошел в комнату, подгоняемый порывом ветра, и захлопнул дверь, чтобы не впустить в помещение зимнюю стужу. — Да как ты можешь так говорить, мама, если сама постоянно твердила: «Дети — это все! Непременно роди нам маленького Хупруса, дорогая Малта! Пополни семейство еще одним наследником или даже парочкой!»
— Ну и что в этом плохого? — воскликнула Янни.
— Вы говорите обо мне, как о племенной корове! — возмутилась Малта.
— Ну, если только о такой маленькой прелестной коровке! Из-за которой мы все опоздаем на корабль, если она не закончит собираться прямо сейчас и не поковыляет за мной на своих чудесных копытцах, помахивая хвостиком.
— Сравнение хоть куда! — Малта попыталась изобразить обиду, но испортила все, рассмеявшись.
— Невоспитанный мальчишка, — упрекнула Рэйна мать, ласково толкнув его. — Не дразни свою жену! Ты можешь гордиться ее кругленьким животиком!
— А я и горжусь им, да еще как! — Рэйн осторожно положил руки на живот Малты.
Его глаза светились такой нежностью, что она зарделась, а его мать тактично отвернулась, как будто между супругами происходило нечто интимное, не предназначенное для ее глаз.
— Я позову людей, чтобы они отнесли вниз сундуки. Береги жену, сынок. Будь осторожен, и не только, пока вы будете спускаться к судну.
— Ты же знаешь, я никогда глаз с нее не спускаю, — ответил Рэйн.
Казалось, что ни он, ни Малта даже не заметили, как Янни закрыла за собой дверь. Однако, едва только Рэйн услышал щелчок замка, он обнял жену и прижался губами к ее губам. Он целовал ее нежно и страстно, как будто они все еще были молодоженами, пока она не отстранилась и не склонила голову ему на грудь. Рэйн погладил ее блестящие золотистые волосы, а потом дотронулся рукой до метки Старших — гребня у нее надо лбом. Малта задрожала от его прикосновения и, шепча тихие упреки, слегка отодвинулась.
— Я знаю, — вздохнул Рэйн. — Не сейчас, это может навредить ребенку. Я подожду. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я жду слишком уж терпеливо!
Она тихо рассмеялась и высвободилась из его объятий:
— Тогда потерпи чуть-чуть и дай мне выбрать, что нужно взять в дорогу.
— У нас нет времени, — сказал Рэйн. Подойдя к шкафу, он некоторое время оценивал его содержимое, а потом быстрым движением схватил охапку одежды, повернулся и кинул ее в дорожный сундук. Малта попыталась было слабо протестовать, но он решительно утрамбовал вещи и захлопнул крышку. — Вот так, готово! А теперь вперед. Мы поедем на лифте, а не пойдем по лестнице вдоль ствола, а ты знаешь, как медленно они ползут.
— Я еще вполне могу спускаться по лестнице, — возмутилась Малта, хотя втайне и была рада предусмотрительности мужа. Она чувствовала себя не такой подвижной, как прежде, в последнее время ноги у нее частенько отекали и болели.