— Тогда покажи мне, что хотел, — сказала она тихо, и в этот раз, когда Рапскаль побежал и потянул Тимару за собой, она постаралась не отставать.
Он тяжело дышал на бегу, и потому фразы у него получались рваными:
— Мест памяти много. Есть некоторые — например, статуи, что хранят воспоминания лишь одного Старшего. Коснешься такой статуи — и увидишь, как он жил. Кстати, очень здорово. Есть и другие, которые помнят все обо всем. И такие, которые расскажут тебе о законах Старших… или, допустим, кто где жил и чем занимался. А еще те, что помнят стихи или музыку. Представь, некоторые улицы в городе запомнили вообще все, что на них происходило. Я думаю, можно просто стоять там, день за днем, и видеть, кто там ходил, слышать разговоры Старших и чувствовать запахи того, что они ели. Но по мне, так проку от этого не много.
Он свернул с главного проспекта, подальше от высоких зданий, на улочку поскромнее. Тимара поняла, что здесь находились жилые дома. Она попыталась представить семью, для которой одной двери в доме было мало. Интересно, кому могли понадобиться два или даже три этажа? Она с изумлением разглядывала балконы и плоские крыши с перилами по краям. Тимара выросла среди крошечных домиков, построенных на ветвях деревьев. Жилище ее отца в Трехоге было таким тесным, что, вытянув руки в стороны и вверх, можно было запросто дотронуться до стен и потолка. Зачем людям столько свободного места?
Рапскаль повернул за угол и начал подниматься в гору, и девушка быстро шагала рядом с ним. Мощеная улица была необычайно широкой, Тимара в жизни не видела ничего подобного. Дома тут шли уступами и смотрели друг поверх друга на реку. В гигантских кадках сохранились скелеты давно засохших деревьев. На пустошах, окружавших жилые здания, когда-то были разбиты небольшие садики. Пересохшие фонтаны были окружены чашами.
Она знала, каким все тут было прежде. До чего же странное чувство: как будто кто-то нашептывает это ей на ухо. Блестящий камень, черный со сверкающими прожилками, а иногда и ослепительно-белый, с вкраплениями серебра, говорил с ней. Слова с трудом всплывали из глубины воспоминаний. Она покачала головой и сосредоточилась на том, что говорил Рапскаль.
— …Но потом я нашел этих двоих, послушал его некоторое время и подумал: «Да, вот что я хочу знать и кем хочу быть». И она тоже была прямо там, рядом с ним, а когда он рассказал мне о ней все, я страшно удивился: «Ну надо же, как похоже на Тимару, а ведь она могла быть ею». И как только мы оба примем все это, то сразу будем знать больше, чтобы заставить город работать и, может быть, заодно помочь драконам.
Тимара бежала рядом с ним вприпрыжку, чтобы не отстать.
— Я все еще не понимаю, Рапскаль.
— Наверное, я плохо объясняю. Ладно, мы уже пришли, так что сейчас сама разберешься. Видишь, вон там?
Она посмотрела, куда он указывал, и не увидела ничего необычного. Улица заканчивалась тупиком на вершине холма. Вход в дом был окружен парными арками, опирающимися на каменные колонны, которые блестели черным и серебряным в свете зимнего солнца. Арки слева были украшены смеющимися солнышками, а те, что справа, — изображениями улыбающейся полной луны, явно наделенной женскими чертами.
— Что это?
— Давай я просто покажу, как все работает. Так будет куда проще, чем рассказывать. — Рапскаль потянул ее вперед.
Когда они добрались до первой арки, он остановился.
Тимара огляделась. Под каждой аркой имелся вазон, полный земли.
— Это же лозы, — сказала Тимара и внезапно вспомнила, как они выглядели: глянцевые темные листья и множество маленьких белых цветков. Каждый год они расцветали в разгар лета и начинали благоухать: их сладкий аромат наполнял все комнаты в доме. А потом появлялись плоды, крошечные грозди ярко-оранжевых ягод, не имевших названия на ее родном языке… «Джиллари» — вот как именовали их Старшие. Каждую осень из них делали вино — оранжевый нектар, крепкий и сладкий.
Тимара слегка покачнулась на ногах, внезапно вернувшись к собственной жизни. Она попятилась, но Рапскаль крепче сжал ее руку.
— Надо не так, — сказал он. — Ну, то есть и так тоже можно, но тогда не увидишь картину в целом. Как будто подходишь на ярмарке к сказителю, когда он уже добрался до середины рассказа, и узнаёшь только часть истории. Старшие сохранили все для нас по порядку, как следует, в этих колоннах. Мы должны начать с самых первых. Те, что с луной, — для тебя.
— Откуда ты знаешь? — Тимара все еще чувствовала себя растерянной. Еще бы, ведь на какое-то время — трудно сказать, как долго это продолжалось, — она вдруг попала в другое время. И даже больше того, стала другим человеком.
И вдруг Тимара все поняла. Она вырвала у него руку и сделала пару шагов назад:
— Тонуть в воспоминаниях — вот что это значит! Рапскаль, но это же очень опасно. Отец предупреждал меня о камнях памяти! Они поглощают тебя, наполняя твой разум чужими историями, и ты забываешь, как вернуться обратно и быть самим собой. Проходит какое-то время — и все, ты потерян: не в той жизни и не в этой. Да как ты только мог решиться на подобную авантюру? Ты же вырос в Дождевых чащобах! И прекрасно знаешь, чем заканчиваются такие эксперименты. Вот уж не ожидала от тебя подобной глупости!
Тимара была в ужасе. Мало того что этот безумец рисковал собственной жизнью, так он еще и ее пытался во все это втянуть.
— Нет, — возразил Рапскаль. — Все совсем не так.
Она возмущенно отвернулась от него.
— Тимара, пожалуйста, просто выслушай меня. Все, что ты знаешь о камнях памяти и об утонувших в воспоминаниях, — неправда. Потому что люди, от которых ты про это слышала, они… ну, в общем, это предназначалось не для них. А было сделано лишь для нас, Старших. Только посмотри, сколько всего в Кельсингре построено из этого камня. Ты же слышала голоса, я знаю, что слышала. Стали бы Старшие использовать камень повсюду, будь он настолько опасен? Нет. На самом деле этот материал не может причинить Старшим никакого вреда. Нам нужен этот камень. Мы должны использовать его, чтобы стать теми, кем следует. Поверь мне, это очень важно.
— Лично мне никакие воспоминания не нужны. У меня есть своя собственная жизнь, и я не собираюсь терять ее ради того, что хранится в камне.
— В том-то и дело! — Казалось, ее заявление обрадовало Рапскаля. — Ты ничего не потеряешь, а, наоборот, найдешь. Это как у драконов, Тимара. У них есть наследственные воспоминания, которые восходят к их матерям и прапрабабкам. Но это не значит, что они не живут своей жизнью. Они просто знают все, что нужно, чтобы быть драконами. Старшим нужно было то же самое, но они не рождались, подобно драконам, с памятью предков. Чтобы стать спутниками драконов, Старшим требовалось помнить гораздо больше, чем одна человеческая жизнь. Вот они и сохраняли свои воспоминания в камне, чтобы другие Старшие могли воспользоваться их опытом.
Он покачал головой: глаза широко открыты, а мысли унеслись куда-то далеко.
— Этот удивительный камень может сохранить столько всяких сведений, сделать так много… Я пока еще не все понимаю. Но я постоянно учусь, каждый раз, как прихожу сюда. И одно знаю точно: я Старший, а потому, наверное, проживу очень долго, и мне хватит времени, чтобы во всем разобраться. Камень рассказывает историю очень быстро, словно менестрель, у которого целая жизнь героя укладывается в пару часов пения. — Он опять посмотрел на девушку, и его обычно бледное лицо раскраснелось от волнения. — Вот в чем дело, Тимара. При помощи камня воспоминаний я совершал то, чего никогда не делал в этой жизни. Я бывал в далеких странах, куда плавали корабли Старших. Я охотился на крупных оленей и сам убил одного. Я переносился по ту сторону гор и торговал с людьми, которые там обитали. Я участвовал в войнах и командовал солдатами. Я живу в воспоминаниях Старших, а они живут во мне.
Тимара слушала как завороженная, но последняя фраза отрезвила ее.
— Значит, они живут в тебе, — произнесла она медленно.
— Ну да, но это всего лишь чуть-чуть, — беспечно отмахнулся Рапскаль. — Иногда, когда я занят чем-то другим, одно из воспоминаний внезапно всплывает в голове. Это не мешает — просто дополнительные знания. Или мне вдруг хочется спеть песню, которую знал древний Старший, или приготовить мясо каким-то особенным способом. Вот что, Тимара, — поспешно заявил он, явно не желая, чтобы девушка пыталась задавать еще вопросы, — у нас не так много времени. Просто попробуй вместе со мной, здесь и сейчас. Обещаю, что, если тебе не понравится, я никогда не попрошу тебя сделать это снова. Ты не утонешь в воспоминаниях, если попробуешь лишь однажды. Все это знают! А поскольку ты теперь Старшая, я вообще не думаю, что ты можешь утонуть, даже если сделаешь это тысячу раз. Потому что камни памяти изначально предназначены для нас. И недаром их столько в городе. — Рапскаль пристально посмотрел ей в глаза. — Пожалуйста.
Она была не в силах противиться его взгляду, такому открытому и такому любящему. У нее перехватило дыхание.
— Что нужно делать? — Тимара едва могла поверить, что задает этот вопрос.
— То же, что и раньше, но только осознанно и по порядку. Дай руку. — И он взял ее кисть с черными когтями своими тонкими алыми пальцами. Его чешуя шелестела, соприкасаясь с кожей девушки. — Я иду с тобой. Я буду прямо здесь, рядом. Держи меня за руку, а другую положи вон на ту колонну, с луной, потому что она принадлежала ей. А я положу ладонь вот сюда, где солнце. Начнем с самого начала.
Его рука, покрытая чешуей, была теплой и сухой. Тимара осторожно дотронулась до каменной колонны: та оказалась прохладной и гладкой на ощупь.
Синтара порядком проголодалась. И виновата в этом была Тимара. Глупая девчонка с утра принесла ей только две рыбины. Она обещала, что вернется до наступления темноты и добудет мяса. Уверяла ее, что так и будет.
Драконица злобно ударила хвостом. Ох уж эти человеческие обещания, грош им цена! Она уныло пошевелилась, чувствуя, что пустота в желудке поднимается к самому горлу. Она была голодна — не снова, а все еще. Синтара попыталась вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя сытой. Много дней назад, когда Хеби загнала стадо каких-то рогатых зверей, вынудив их спрыгнуть с холмов навстречу смерти. В тот день все драконы спустились на берег реки и устроили самый настоящий пир. Свежее мясо, потоки горячей крови… воспоминание об этом теперь было пыткой. Вот что ей нужно на самом деле. А не две холодные рыбешки, которыми даже пасть не наполнишь, что уж там говорить о желудке.