Лефтрин подвинулся так, чтобы разглядеть лицо старпома. Да уж. Иной раз глубину чего-то можно без труда определить по одному лишь взгляду.
— Ох, Хеннесси! — пробурчал он себе под нос. — Пожалуй, велю-ка я тебе, парень, прямо сейчас поговорить обо всем с Рэйном. Лучше с самого начала спросить его разрешения, чем потом расхлебывать неприятности.
Интересно, что скажет обо всем этом Рэйн Хупрус?
В дверь каюты постучали. Гест вздохнул и перевернулся на узкой койке.
— Кто там? — рявкнул он.
— Это я! — весело ответил Реддинг.
Открыв дверь, он осторожно вошел, держа в руках чайный поднос. Придержал дверь каблуком, споткнулся, но сумел удержаться на ногах и поставить поднос на стол. Слегка сгорбившись и опершись руками о стол, объявил с бледной улыбкой:
— Мы приближаемся к Трехогу, а я до сих пор так и не избавился от морской болезни!
— Ну ты и сказанул! Какая еще морская болезнь? Мы же на реке! Корабль едва движется: ни волн, ни качки.
Гест перевернулся на спину и уставился на низкий потолок. Может быть, эти новые суда и непроницаемы для ядовитой речной воды, но мастера-корабелы совершенно не заботятся о комфорте пассажиров, даром что джамелийцы. Правда, капитан объяснил, что их главной задачей является перевозка грузов, и тем не менее. Небось и сам капитан, и его первый и второй помощники занимают более удобные каюты, чем выделили ему. Совершенно ясно, что им плевать на страдания Геста. На судне — подумать только! — даже не было помещения для общей трапезы или дружеских игр в карты. Они с Реддингом вынуждены были питаться в своей крошечной каюте. Из развлечений лишь прогулка по палубе — и все! Судовладельцам придется очень многое изменить здесь, если они хотят наладить перевозку пассажиров в будущем.
— Да, наверное, ты прав. Я просто не привык к тому, что пол под ногами постоянно раскачивается. — Реддинг ждал ответа, но, поскольку Гест промолчал, широко улыбнулся и продолжил: — Думаю, что это последняя трапеза на данном этапе нашего приключения. Мы должны причалить еще до наступления темноты. Жду не дождусь, когда мы наконец-то окажемся в Трехоге. От души надеюсь, что погода станет лучше и мы сможем хоть с кем-то поговорить. Ты же знаешь, это мой первый визит в Дождевые чащобы…
— Не ожидай слишком многого — и не будешь сильно разочарован, — кисло посоветовал Гест. Он свесил с койки свои длинные ноги и медленно встал. — Сомневаюсь, что погода станет лучше! Раз уж дождь шел весь день, вряд ли он к вечеру прекратится. А что касается визита в Трехог — ха! Города Дождевых чащоб только зовутся городами. Дома, которые не стыдно назвать домами, стоят там только на нижних ветках, и их всего ничего, а выше — скворечники, а не дома, болтаются на ветках, как груши. Удобств цивилизации тут почти нет. Местные смотрят свысока на жителей Шести Герцогств и других северных стран, но, честно говоря, Дождевые чащобы и сами живут такой же захудалой и провинциальной жизнью. Единственная причина, по которой стоит сюда приезжать, — это покупка изделий работы Старших. Только ими города Дождевых чащоб и живут.
Гест подошел к маленькому столику и уселся на стул. Реддинг сразу же плюхнулся напротив и развернул на коленях салфетку. Очевидно, он, как всегда, был голоден. Он жадно облизнулся и совершенно не скрывал своего вожделения при виде накрытого стола. Этот человек откровенно потакал своим низменным инстинктам, даже не пытаясь прикрыть воспитанием непомерный аппетит. Его алчность и потрясающая беспринципность во всем поначалу заинтриговали Геста: после стольких лет, проведенных в обществе сдержанного и обладающего прекрасными манерами Седрика, хотелось чего-то новенького. Но в последнее время угодливость Реддинга вкупе с постоянными выклянчиваниями денег и дорогостоящих подарков стали его раздражать.
Этот тип был напрочь лишен стыда, и именно поэтому вертеть им было гораздо сложнее, чем Седриком. На того действовали даже намеки и скрытые угрозы, а нового любовника ничем не проймешь… Словом, Реддинг, который так и не смог заменить Гесту Седрика, начал ему надоедать. И в это путешествие Гест взял его с собой лишь потому, что просто не успел за столь короткое время найти себе другого попутчика. Ну и еще Гесту было приятно представлять, как взбесится отец, когда ему придется оплачивать счет за двухместную каюту.
Гест налил себе чая и приподнял крышку на первом блюде. Покачал головой, в очередной раз удивляясь: ну почему они даже не потрудились подогреть пищу? На протяжении всего путешествия меню изо дня в день оставалось неизменным. На первом блюде лежали ломти черного хлеба, смазанные маслом и подслащенные патокой. На втором — кусочки ветчины, нарезанный клинышками сыр и полдюжины небольших сосисок. Третье блюдо Гест даже не стал открывать. Наверняка там был отварной картофель. Ему настолько осточертел однообразный рацион, что он не смог заставить себя положить хоть что-то на тарелку, а вот у Реддинга такой проблемы, похоже, не было. Он накладывал себе еду быстро, словно боясь, что его сотрапезник съест больше того, что ему причитается, и сразу же набил полный рот. Гест уныло отхлебнул чай. Чуть тепленький. Жаловаться бесполезно.
Ничего, через несколько часов корабль причалит, и Гест найдет подходящее жилье в Трехоге. Еще один день потратит на то, чтобы разобраться с тем, что за кашу заварил проклятый Седрик. В Трехоге Гест сперва хорошенько поест и нормально выспится, а потом уже постарается выполнить то неприятное поручение, которое дал ему безымянный калсидийский убийца. При одном лишь воспоминании об этом типе желудок Геста завязался узлом. Боль, позор, унижение…
Он нанес ему второй визит, когда Гест понял, что отравился ядом, подмешанным в чай. Чед тогда так и не появился на слабые крики хозяина о помощи. Зато пришел кое-кто другой. Этот гнусный калсидиец ввалился в кабинет с таким самоуверенным видом, как будто дом принадлежал ему, и с улыбкой склонился над Гестом.
— Я приехал полюбоваться, как ты умираешь, — объявил он и, подтащив одно из кресел поближе, преспокойно уселся в него и принялся наблюдать за корчащимся на полу Гестом. После этого он не произнес ни слова. Он невозмутимо смотрел, как беднягу выворачивало наизнанку, раз за разом, бесконечно долго, пока в желудке уже не осталось ни желчи, ни вообще какой-либо жидкости… Он видел и слышал, как Гест умолял о помощи, пока не охрип и не обессилел так, что не мог выдавить из себя ни звука.
И лишь тогда незваный гость поднялся, как будто только того и ждал, и вытащил из кармана жилета крошечную стеклянную колбочку, на дне которой плескалась голубоватая жидкость.
— Еще не слишком поздно, — сказал калсидиец и встряхнул колбочку. — Однако времени для спасения остается все меньше. Я могу вытащить тебя из-за края пропасти, если буду уверен, что ты поумнел. Но пока я в этом сильно сомневаюсь. Думай хорошенько, торговец Удачного. Что ты способен сделать прямо сейчас, какими словами можешь убедить меня, чтобы я спас тебе жизнь?
Гест скрючился на полу: казалось, что чья-то невидимая рука один за другим вонзает ему в живот раскаленные ножи. Он весь испачкался в собственной рвоте, ковер был безнадежно испорчен, он умирал, и боль была просто адской. Гест был готов на все, чтобы только избавиться от этой страшной пытки, но не мог придумать ничего стоящего.
Калсидиец пнул его сапогом:
— А ведь я навел справки о тебе, торговец! Оказывается, у тебя такая буйная фантазия, ну просто поразительно! Теперь я знаю, с кем ты водишь компанию и как именно вы развлекаетесь! Не понимаю, почему ты считаешь это забавным, но дело ведь совсем в другом, правда? Тебе же нравится считать себя важным господином, хозяином, да? — Он наклонился и схватил Геста за волосы, чтобы заставить посмотреть себе в лицо. — Думаю, ты от этого возбуждаешься, верно? Другие должны унижаться, чтобы ты получил удовольствие. Но теперь удовольствие получаю я, не так ли?
Калсидиец присел, чтобы оказаться еще ближе к лицу Геста. И, улыбаясь, прошептал:
— Ты не хозяин положения… И никогда им не был. Ты только делал вид. А люди, с которыми ты развлекался, всего лишь подыгрывали тебе — вот так-то, дружок. Какой из тебя господин? Это просто смешно. Вот я — настоящий хозяин. Ты просто жалкий пес, как и все они. И ничего толком не умеешь, кроме как по-собачьи нюхать дерьмо и лизать хозяину сапоги.
С этими словами он выпустил волосы Геста и толкнул его назад, на загаженный ковер. Затем встал в трех шагах от него и вкрадчиво поинтересовался:
— Ну что, торговец, может быть, покажешь мне, как ты это делаешь?
О том, что произошло дальше, Гест мучительно старался не вспоминать. Несмотря на дикую боль в животе, несмотря на всю свою гордость, он хотел жить. А потому пополз на брюхе прямо по собственной рвоте туда, где стоял, улыбаясь, его мучитель. Гест лизал сапоги калсидийца — причем не раз и не два, а так, как это делают собаки, — пока тот не шагнул назад. Вытащив из-под настольной лампы дорогую вышитую салфетку, он вытер ею свои мокрые от слюны сапоги и презрительно отшвырнул лоскут роскошной ткани в сторону.
— Можешь жить, — произнес он наконец и бросил Гесту спасительную колбочку.
Но, едва она ударилась о пол, как пробка выскочила и драгоценная жидкость пролилась на ковер. Слабыми трясущимися руками Гест схватился за стеклянный пузырек, от волнения расплескивая снадобье, так что, когда он поднес сосуд ко рту, внутри остались лишь считаные капли. Он жадно высосал их, а калсидиец, глядя на это, громко смеялся. Гест понял, что его обманули. Но он не хотел умирать, поэтому ползал по ковру и лизал влажные пятна на ворсе, а его мучитель веселился пуще прежнего. В рот Гесту попали грязь и пыль с ковра, а также вырванные ворсинки, он чувствовал на губах не влагу, а вкус песка и земли. Глаза его наполнились слезами.
Они стекали вниз по щекам, а калсидиец тем временем говорил Гесту:
— Это вода. Всего лишь слегка подкрашенная вода. Вот и все противоядие. Ты не умираешь. Ты бы и не умер. Просто помучаешься еще несколько часов, потом будешь чувствовать себя плохо еще около суток. Но в течение этих суток ты найдешь в себе силы, чтобы нанять каюту для плавания в Трехог на новом судне — я укажу тебе, на котором именно. Это не живой корабль из Удачного, он построен в Джамелии. А потом ты услышишь обо мне еще раз — перед самым отъездом. Я пришлю тебе подробные указания, чтобы ты знал, что именно должен делать. А когда мы снова встретимся лицом к лицу, ты будешь помнить, что ты не просто глупец, но мой верный пес, а я — твой хозяин. — Он снова подошел к Гесту и поставил ногу ему на живот. — Все понял?