— Эти люди плывут, как опытные речники. А вдруг они не имеют никакого отношения к герцогу Калсиды и убийствам драконов? Может быть, им просто заплатили другие торговцы, которые надеются хоть чем-то поживиться, прежде чем Совет оснастит и отправит свою собственную экспедицию?
Рэйн повернулся к Лефтрину. Мгновение он выглядел удивленным, но это выражение тут же исчезло с его лица.
— Ну да. Конечно, это более вероятно: скорее всего, преследователи и впрямь охотятся за сокровищами Старших, а вовсе не за моими женой и сыном. Совет чует прибыль и снарядит свой корабль, как только сможет. А прочие торговцы пока решили подсуетиться и не терять времени даром. Ведь слухи о том, что вы нашли место, где стояла Кельсингра, распространились по городу, как пожар.
— Место, где стояла Кельсингра, — усмехнулся Лефтрин. — Они наверняка думают, что древний город придется выкапывать из грязи. Подождем, пока наши преследователи не увидят его. У них глаза на лоб полезут от изумления. Но им придется рискнуть жизнью, чтобы полюбоваться на это зрелище. Даже если они сумеют не отстать от нас, припасы у них подойдут к концу задолго до конца путешествия. А там, на месте, если у них хватит духа пересечь реку и причалить к городу, они обнаружат много пищи для ума, но ничего, чем можно набить животы. Так что пусть тратят силы, пытаясь поспеть за нами. Либо они в один прекрасный день отступятся и повернут назад, либо к концу пути выдохнутся и им придется просить нашей же помощи.
Пока они беседовали, начал накрапывать дождь. Лефтрин снова повернулся к Рэйну и с усмешкой заключил:
— Я не вижу необходимости разбираться с нашими преследователями прямо сейчас. Особенно когда Дождевые чащобы могут решить эту проблему за меня.
Рэйн проследил взглядом за идущими сзади лодками, но не улыбнулся в ответ. Вместо этого он воскликнул:
— Что это? Я не видел такого судна раньше!
Лефтрин вгляделся в даль сквозь усиливающийся дождь. Падающие капли делали поверхность реки рябой и приглушали все звуки. Завеса дождя мешала рассмотреть судно, которое только что показалось из-за поворота реки. Капитан с недоверием смотрел на достаточно большой корабль, узкий и с низким настилом. Корпус его был черным, а рубка — ярко-синей и отделанной золотом. Несколько рядов весел синхронно поднимались и опускались. Это судно, обладавшее небольшой осадкой, было значительно быстроходнее прочих. Пока Лефтрин наблюдал за ним, корабль обошел последнюю лодку и стал обгонять следующую.
— Не может быть! — воскликнул капитан.
— Что это? — Рэйн перегнулся через борт, чтобы посмотреть назад.
— Проклятый несокрушимый корабль, непроницаемый для едкой речной воды! — ответил на его вопрос Сварг. — Он был пришвартован у причала, когда мы добрались до Кассарика.
— Слухи об этом изобретении ходят уже несколько месяцев, — мрачно кивнул Рэйн. — Никому из владельцев живых кораблей они не по душе. Джамелийцы создали новый состав для покрытия древесины, благодаря которому, как они и утверждают, кислотные воды реки Дождевых чащоб теперь будут судам нипочем. Они предложили отправить несколько таких кораблей вверх по течению, чтобы все убедились в их неуязвимости и быстроходности. В Совете торговцев обсуждали, стоит ли вкладывать в это средства. Поговаривали, что предприятие может оказаться прибыльным, но вроде как пока Джамелия еще не продала ни одного судна, потому что цена неимоверно высокая. Я слышал, что один из таких кораблей должен был посетить Трехог, но не придал этому значения. К сожалению.
Рэйн глянул на Сварга и обратился к нему с вопросом:
— Так, значит, ты видел корабль в Кассарике?
Рулевой пожал плечами:
— Когда мы прибыли, он уже стоял там. А потом отправился в Трехог, и я думал, что он пойдет обратно в Удачный. Но, видать, кто-то отправил почтового голубя и нанял его следовать за нами.
Тем временем Лефтрин с тревогой рассматривал судно: похоже, оно было сделано на совесть, для плавания по реке Дождевых чащоб в самый раз, да и матросы выглядели сильными и дисциплинированными.
— И что, таких кораблей может оказаться несколько? — спросил он у Рэйна.
— Почти наверняка. Даже среди местных торговцев находятся те, кто недоволен, что все грузы по реке приходится переправлять на живых кораблях. Советы Удачного и Дождевых чащоб дали добро на пробную поездку по реке. Владельцы этих судов очень заинтересованы в том, чтобы любым способом окупить свои вложения. Если они были в Трехоге, когда мы оттуда уплыли…
— То там наверняка нашлось немало людей, готовых нанять эти корабли, чтобы преследовать нас.
— И наверняка нашлось немало денег на это, — печально согласился Рэйн.
Глядя поверх кормы, Лефтрин думал о том, чем обернется появление таких судов не только для Кельсингры, но и для всех речных торговцев. Конечно, они уже все просчитали: водный транспорт станет более доступным, а значит, движение по реке сделается более оживленным. Но тогда и весь нынешний уклад жизни изменится коренным образом. Интересно, понимают ли это те, кто собирается вкладывать деньги в строительство несокрушимых кораблей?
Пока капитан обдумывал все это, расстояние между ними и синим баркасом неуклонно сокращалось.
Лефтрин покачал головой:
— Они легко будут поспевать за нами. Единственный шанс оторваться от них — это чаще идти по ночам.
Он взглянул на Сварга, и рулевой решительно кивнул в ответ.
— Ты все-таки надеешься уйти от них? — встревоженно спросил Рэйн.
— Думаю, можно попробовать увеличить разрыв. Хотя бы под конец пути, чтобы попасть в Кельсингру раньше, а не одновременно с ними, — мрачно сказал Лефтрин.
Рэйн кивнул. Ливень вдруг превратился в настоящий потоп, и струи воды, ударяясь о поверхность реки, шипели, как раскаленная сковородка. Густая пелена дождя скрыла от них преследователей.
Рэйн тихо произнес:
— Ты же понимаешь, капитан, торговцы все равно придут в Кельсингру! В любом случае они заявятся туда, чтобы получить желаемое…
— Да, я знаю, — согласился капитан и, повернувшись к Рэйну, хищно ухмыльнулся. — Но штука в том, что эти люди думают встретить в Кельсингре кучку юнцов и увечных драконов. Что ж, их ждет большая неожиданность!
Герцог Калсиды с раздражением смотрел на пять неподвижных тел на каменном полу темницы. Утро выдалось утомительным: каждый из этих людей горел желанием рассказать свою историю с подробностями, чтобы смягчить суровый приговор. Каждый хотел продлить свою жизнь хоть на несколько часов. Но они были глупцами, эти пятеро: они знали, что не выполнили приказа, а потому смерть неизбежна, однако все равно вернулись доложить о своем провале, исключительно из глупой надежды спасти родных.
Пощадить их сыновей? Этого еще не хватало! Какой смысл оставлять в живых потомство слабых мужчин, позволяя им наследовать земли и имущество отцов? Они только наплодят еще более никчемных отпрысков, что приведет к новым разочарованиям. Лучше уж сразу очистить ряды аристократии и военных, чтобы не позорить славную Калсиду.
Заметив, что канцлер выжидающе смотрит на него, герцог снова взглянул на окровавленные и расчлененные трупы.
— Уберите это. И избавьтесь от их родни, — сухо велел он.
Канцлер, низко поклонившись, повернулся и отдал соответствующий приказ. В противоположной части зала шестеро командиров передали его распоряжение своим отрядам. Шестьдесят копий одновременно глухо ударили о пол в знак повиновения, тяжелые деревянные двери распахнулись, и после ухода воинов появился совсем другой отряд: низко согнувшись и волоча за собой мешки, эти люди, одетые в рубища, разошлись по залу вокруг исковерканных тел. На них никто не смотрел, так отвратительны были они, рожденные в грязи и вечно подбиравшие падаль, жалкая насмешка над человеческим достоинством. Но в калсидийском обществе у них было свое место.
Падальщики уносили тела, отчищая пол от крови. Все ценные вещи, оставшиеся на трупах, были их добычей, равно как одежда, а также мясо и кости покойных. Сегодня особо поживиться было нечем: все казненные знали, что их ждет, поэтому благоразумно избавились от колец и браслетов, заплатив драгоценностями за последний визит к шлюхам или за последнюю трапезу.
Сильный запах свежей крови был настолько неприятным, что герцога прошиб холодный пот. Он кинул взгляд на канцлера:
— Я хочу отдохнуть в Укромном саду. Охлажденное вино уже должно ждать меня там, в моем шатре.
Бывали дни, когда боль и одышка так мучили его, что герцог приказывал носильщикам двигаться быстрее, чтобы к его появлению не успели ничего подготовить. А прибыв в сад, ругал канцлера за нерасторопность и отправлял всю прислугу к палачу. Да, иной раз физические страдания вынуждали канцлера Калсиды становиться настолько мелочным.
Но сейчас не тот случай.
Когда его, бережно поддерживая, перемещали с трона на паланкин, правитель Калсиды стиснул зубы: так мало осталось у него плоти, чтобы защитить кости. Едва сдерживая стон, он оперся ногами о пол. Тело затекло от длительной неподвижности, и каждое движение причиняло боль. Даже на троне он сидел, сгорбившись и слегка перекосившись набок. Когда занавеси паланкина задернули, герцог порадовался, что больше не нужно сдерживать гримасы боли, и попытался устроиться так, чтобы не беспокоили язвы на исхудавшей плоти.
Дела идут все хуже и хуже — он был умным человеком и прекрасно понимал это. Герцог видел, как придворные хмурят брови и многозначительно переглядываются, прежде чем выполнить приказ властителя. Калсида ускользала из его рук. Когда-то он был могучим воином, его тело было сильным, а движения ловкими… Когда-то он напоминал крадущегося тигра, готового мгновенно спрыгнуть с трона и порвать в клочья любого, кто осмелится усомниться в его власти. Но все это было так давно. Теперь вид дряхлого властителя уже никому не внушает трепета.
Однако герцог никогда не был глупцом, полагающим, будто власть можно удержать при помощи одной лишь физической силы. Он был хитроумным политиком, искушенным в подковерных играх, иначе попросту не продержался бы столько лет на троне Калсиды. Еще будучи совсем молодым, он безжалостно захватил власть и сумел ее сохранить. Отсутствие живых сыновей это ясно доказывало: герцог никогда не питал иллюзий по поводу окружающих. Чего доброго, наследники свергли бы его, чтобы самим взойти на трон. Вряд ли у кого-то из них хватило бы терпения дожидаться его естественной смерти.