ать, чтобы помочь ей захватить престол. Она обещает своим соотечественницам вернуть им те привилегии и уважение, которыми они пользовались в былые времена. Это очень опасные идеи, мой господин, более подобающие фанатику, чем скромной вдове, ведущей жизнь затворницы!
Некоторое время герцог молчал, ожидая, что еще скажет канцлер. Но тот хранил молчание, и вид у него был очень серьезный и даже мрачный.
— Восстание женщин? Чепуха какая-то! Ты вообще представляешь себе, как подобное будет выглядеть? Или у тебя есть причины думать, что это реально?
— Есть. Я получил подтверждение тому. В покоях моей жены два дня назад. Я вошел без доклада, утром, в такое время, когда я обычно ее не навещаю. Она попыталась спрятать несколько свитков, которые читала. Естественно, я отнял у нее один, как сделал бы любой мужчина, чтобы узнать, какой секрет жена стремится сохранить от мужа. — Канцлер нахмурился. — Свиток был весь истрепан по краям, затерт до дыр, поскольку его постоянно передавали из рук в руки. А на полях и на обороте обнаружилась масса дополнений и примечаний, сделанных разным почерком. На первый взгляд это и впрямь выглядело как обычные женские стишки, украшенные по краям бабочками и цветочками. Но после первой строфы слог виршей разительно меняется: он становится ученым и воинственным. Кассим приводит примеры из истории, с сожалением вспоминает о тех временах, когда благородные женщины Калсиды управляли страной наравне с мужчинами, распоряжались своей жизнью и сами выбирали себе супругов. Маленькие цветочки и виноградная лоза украшали не что иное, как призыв к восстанию.
Я сурово выговорил жене за такое чтение, подстрекающее к государственной измене, но она даже не устыдилась. А напротив, бесстрашно накинулась на меня: такое случается со старухами, которым уже нечего терять. Она насмехалась надо мной, спрашивая, чего же я так испугался. Неужели я дерзну отрицать, что прошлое существовало? Или все это выдумки, а не исторические факты? И разве благосостояние моего собственного семейства не было заложено женщиной, а вовсе не мужчиной? За такую дерзость я дал супруге пощечину. А она встала и принялась молиться одной из северных богинь, Эде, чтобы та лишила меня своего благословения. Я снова ударил ее за то, что она осмелилась призывать на мою голову проклятия.
Эллик замолчал, погрузившись в воспоминания. Крупный пот катился по его лбу. Невольно вскинув руку ко рту, он возмущенно встряхнул головой:
— Можно ли понять, что на уме у женщины? Мне пришлось избить ее, мой господин, хотя я не делал этого на протяжении долгих лет, и вынужден признать, что она продержалась дольше многих молодых солдат, кого мне приходилось наказывать. Но в конце концов я все-таки отнял у жены свитки и выбил из нее имя автора возмутительных стихов. Это твоя дочь, герцог, и она предельно ясно излагает свои мысли и намерения.
Герцог сидел молча, стараясь, чтобы его лицо не выдало всех чувств, которые бушевали внутри. Однако Эллик был беспощаден.
— Но и это еще не все. Кассим действует не одна. В этом участвуют и другие женщины из твоего гарема, герцог. Кассим слагает стихи, а остальные снимают с них копии, украшая их кружевами, лентами и окропляя своими духами. А затем эти свитки отправляются в прачечные и на рынки, к ткачихам и швеям, в мастерские, купальни, игорные дома — распространяются по всей Калсиде, подобно благоухающему яду.
Герцог молчал. Он был поражен. И в то же время не слишком удивился. Ведь Кассим — его дочь, и болезненная гордость за нее прорастала в его сердце, как терновник. Будь она сыном, он бы нашел ей достойное применение.
— Мне придется убить Кассим, — пришло на ум единственное решение. — Это скверно, но выбора нет! — Он подумал, а скольких еще женщин из его дома придется устранить, чтобы выкорчевать эту заразу. Ну и ладно, сейчас от них все равно мало пользы, а когда он поправится, то найдет себе кого-нибудь помоложе и посвежее. Так что пусть они все умрут. Герцог устал, он хотел поскорее попасть в Укромный сад и отдохнуть.
— Нет! — сказал Эллик. — Не попадись в ее западню! Я прочел все свитки Кассим, которые были у моей жены, и в каждом из них говорится, что она умрет от твоих рук. Кассим утверждает, что это будет доказательством того, как ты боишься ее и всех остальных женщин. Она заявляет, что ты так ненавидишь собственную дочь, что отдал ее в жены монстру, когда она была еще совсем молоденькой.
— Ненавижу ее? — изумился герцог. — Да стал бы я тратить на это свое драгоценное время? Вообще-то, я ее толком и не знаю. Старик Каракс был очень грубым мужчиной, но на тот момент он являлся самым сильным моим союзником. Этот брак стал залогом нашего альянса, только и всего. — Он хмыкнул. — Я насильно выдал Кассим замуж? Ха! Как будто меня интересовали чувства девочки-подростка, не говоря уж о том, чтобы принимать их в расчет в большой политике! Она слишком много о себе думает!
— Тем не менее, — продолжал Эллик, — если ты убьешь дочь, то спровоцируешь этим восстание женщин. Последовательницы Кассим стремятся к откровенному неподчинению, замышляют массовые отравления и поджоги, грозятся убивать младенцев во чреве. Я прочитал все свитки, и в каждом из них были обещания множества женщин, написанные их рукой. Они клянутся отомстить за ту, которая умрет во имя их свободы. Мне кажется, что они даже словно бы соревнуются в этом между собой и лишь распаляют друг друга. Так что, если Кассим вдруг умрет, ее тут же объявят жертвой жестокого тирана-отца.
— Это невыносимо! — воскликнул герцог и зашелся в приступе кашля.
Эллик налил ему еще вина, держа стакан у губ старого друга, чтобы тот смог пить. Зубы стучали по стеклу, вино проливалось на грудь. Это и впрямь было невыносимо, все это. Герцог взял стакан и сделал канцлеру знак отойти в сторону. Глотнул, закашлялся, а потом попытался успокоиться и выровнять дыхание. Спустя некоторое время, когда вновь обрел способность говорить, задал вопрос:
— А у тебя есть другое средство остановить такую ведьму, как Кассим?
— Отдай ее мне, — мягко попросил Эллик.
— Ты сам хочешь ее убить?
Эллик улыбнулся:
— Не сразу. Сначала я женюсь на ней.
— Но ведь ты уже связан узами брака!
— Моя супруга умирает. — Эту печальную новость канцлер сообщил с абсолютно невозмутимым выражением лица. — Скоро я стану свободен и смогу снова жениться. А за долгие годы верной службы ты вознаградишь меня своей дочерью. Это будет только справедливо: свести вместе двух овдовевших людей, с которыми злая судьба обошлась столь жестоко. — Он тоже глотнул вина.
— Но Кассим опасна! Я подозреваю, что она убила по крайней мере одного из своих мужей! — неохотно признался герцог, предостерегая канцлера.
— Она убила всех троих, — ответил Эллик. — Благодаря исповеди моей жены я точно знаю, как она это проделала! Я предупрежден и сумею вырвать у этой гадины клыки, так что она для меня не опасна!
— Но зачем тебе моя дочь?
— Я женюсь на Кассим, запру ее в доме и сделаю ей ребенка. Да, она будет продолжать писать свои стихи, но они изменятся. Теперь там будет говориться о наслаждениях, которые способен подарить опытный любовник, о предвкушении материнства. Постепенно ребенок займет все ее мысли. Ее клыки станут бутафорией, а яд будет не опаснее разбавленного чая. Известие же о рождении наследника успокоит аристократию Калсиды.
— И ты будешь править после меня, — подытожил герцог.
Эллик кивнул:
— Да, именно так и будет — при любом раскладе, как бы ни стали развиваться события. — Он встретился с собеседником взглядом и добавил твердо, не опуская глаз: — Нужно только дать понять всем, что таково было твое желание, дабы исключить сопротивление недовольных.
Герцог закрыл глаза, прикидывая все возможности. Как ни крути, а выходило одно. Он открыл глаза и без обиняков заявил:
— Чем скорее я умру, тем раньше ты будешь править Калсидой.
Однако Эллик нисколько не смутился:
— И это тоже правда. Но прийти к власти слишком рано — не всегда хорошо. И я к этому совершенно не стремлюсь, старый друг. Можешь быть в этом уверен. — Он слегка наклонил голову и улыбнулся, увидев вопрошающий взгляд герцога. — Ты хочешь доказательств? Но разве я не предупреждаю тебя об угрозе, не защищаю тебя, не отговариваю от опрометчивого решения? Я преданно служил тебе долгие годы, пока твое здоровье становилось все хуже и хуже. Будь я предателем, ты бы убедился в этом еще давным-давно. А вот верность доказать трудно.
Герцог хрипло закашлялся и откинулся на подушки.
— Да! Потому что верность может измениться, — проговорил он, слегка отдышавшись. — Ее нужно доказывать каждый день. Если я отдам за тебя свою дочь, то ты получишь очень сильный козырь.
— А если ты этого не сделаешь, то гадюка останется у тебя в доме и нанесет удар неожиданно.
Внезапно герцог сдался:
— Хорошо, я объявлю всем, что Кассим обещана тебе. И запру дочь в одиночестве, чтобы она поразмышляла на досуге о предстоящем замужестве.
Эллик ждал продолжения. Не дождавшись, он спросил:
— И?
Герцог холодно улыбнулся:
— А когда ты добудешь для меня кровь или плоть дракона, Кассим станет твоей. Как только заплатишь мне выкуп, я тут же благословлю ваш брак.
— И объявишь меня своим наследником, — настаивал канцлер.
Властитель Калсиды призадумался. Эллик попал к нему на службу еще совсем юнцом, и герцог мог сказать, не стыдясь, что именно он сделал этого человека таким, каков он теперь. Пожалуй, он вложил в него даже больше, чем в своих родных сыновей. Кто, как не Эллик, достоин править после него?
— Хорошо, я назначу тебя своим наследником. Но больше прав будет у детей, которых моя дочь родит от тебя.
— Отлично! Значит, очень скоро все изменится! — улыбнулся Эллик. — Можешь приказать своим слугам, чтобы они начали подготовку к свадебному пиру.
Герцог склонил голову:
— Мне кажется, ты излишне спешишь!
Улыбка канцлера стала еще шире.
— Я купил пленника, мой господин. Его должны вот-вот доставить ко мне. Он не дракон, но в его жилах течет драконья кровь. И ты ее получишь.