— Синьора! Синьора! — завопил вслед стражник — очнулся наконец! — Во имя неба! Что с вами? Этот поганец вас обидел? Ударил? Да я его сейчас…
— Нет, нет! — пискнул Григорий самым тоненьким голоском, какой только смог исторгнуть из груди, и замер, прислушиваясь: вот сейчас охранник со своим коптящим факелом зайдет в темницу и увидит, что «поганец» резко изменил обличье… Но нет: устрашающе загремел засов, заскрежетал ключ в замке… и ничего, никаких воплей: «Держите! Ловите! Помогите!»
— Ничего, синьора! — прокричал ему вслед стражник. — Даже если он вас и напугал, он в этом жестоко раскается! Синьор Аретино велел отныне держать его без пищи и воды, покуда не образумится! И мне разрешил уйти с поста, чтобы стоны узника меня не разжалобили. Черта с два меня разжалобишь! Скорее каменная стена заплачет. Ну, скоро его одни стены и будут слушать. Счастливо отдыхать, signore russo!
И тяжелые, неторопливые шаги затопали вслед за Григорием.
Надо было спешить. Все еще не веря, что удастся спастись, Григорий протиснулся в какую-то щель, к которой его привела лестница. Зазвенело что-то, он пригляделся — и с изумлением обнаружил, что выбирается через огромный шкаф. Ого, потайная дверь! Какое совпадение — несколько дней назад он уже лазил через потайные двери… Нет, не надо об этом думать — неприятные, страшные воспоминания! Конечно, по-хорошему, следовало бы закрыть тайник, чтобы задержать стражника, да бес его знает, как шкаф запирается. Не стоит зря время терять, да и наверняка стражнику известно, как открыть дверь изнутри.
Не переводя дыхания, Григорий выскочил в коридор. Этой дорогой они отступали с Васяткой, когда обнаружился гнусный маскарад. Он старался не думать о той, с чьей помощью открылся обман. Что толку теперь! У каждого своя доля, каждый получает то, что ему определено небесами. Но как же горько, горько сознавать, что все могло быть иначе!
Тяжесть налегла на сердце и замедлила бег. Нет, прежде всего прочь отсюда. А казниться, печалиться, вспоминать он будет потом на долгом, бесконечно долгом пути в Россию.
Григорий мчался, едва касаясь земли, не зная, то ли радоваться полному отсутствию стражи, то ли возмущаться такой безалаберностью Аретино. Проходной двор! Приходи кому не лень, уноси что хочешь. Даже обидно, что он сбежал с такой легкостью. Мышцы ныли, так хотелось с кем-нибудь подраться. Нельзя же, в самом деле, считать дракой удар, который уложил на месте эту греховодницу. Да он ее и не бил — так, погладил. Скоро очнется, подымет крик… э, надо поторапливаться!
И вот все позади, и лодка летит по волнам, и крутой, смоленый борт «Святого Георгия» нависает над ними. С палубы бросили трап, Григорий вскарабкался по нему — и его едва не задушили в объятиях, едва не разорвали дружескими щипками, едва не забили тумаками.
— Salud, mon ami!
— Saluto, signore Gregorio!
— Hex жие наш Грицько!
— Grub, mein Herr!
— Buenos dias, amigo!
— Dzien dobry, panu!
— Servus, Greguz!
— Vivat, sir, mister Greg! — неслись разноязыкие приветствия команды, и Григорий обнимал, колотил по плечам, пожимал руки в ответ, благодарил каждого на его языке, ну а потом прибежал Прокопий, вцепился в него, как малое дитя, затрясся…
— Да все, уж все, — пробормотал Григорий. — Ну, полно тебе, я и так отсырел в этой камере, да еще и ты норовишь до костей промочить. Ну вот, так и есть.
Ласково отстранив брата, он принялся срывать с себя одежду, из которой так и не выветрилась сырость подземелья. Команда, поняв без слов, швыряла за борт ведра, вытягивала, наперебой перехватывая веревки, и через несколько минут Григорий с наслаждением ощутил, что от его тела пахнет только морем и ветром.
— Капитан, корабль к отплытию готов? — спросил он, встряхиваясь, как пес после купания, и осыпая все вокруг брызгами.
— Si, segnore. — Мрачноватый испанец посторонился, чтобы уберечь кружево своих роскошных брабантских манжет, которые, впрочем, уже давно пожелтели и все золото с них осыпалось. — Корабль готов.
— Тогда командуйте: с якоря сниматься, по местам стоять! — Григорий засмеялся. — И с богом! А я пойду оденусь.
И он ринулся к каюте, не замечая взглядов, которыми обменялись капитан и Прокопий. Потом оба враз пожали плечами.
— Momento, — извиняющимся тоном произнес Прокопий. — Uno momento!
Капитан снова пожал плечами. Он очень сомневался насчет «uno», а потому команда к отплытию пока не прозвучала.
Оставляя на полу мокрые следы, Григорий вошел в свою каюту и брезгливо присвистнул, увидев царивший там беспорядок. Ну, вздует он Прошку! Вот же человек: в голове все по полочкам разложено, а руки — будто крюки, что ни возьмет, все как попало бросит. Ну вот зачем, спрашивается, рылся в сундуке? Чего искал? И, ежели не нашел, почему не положил одежду на место?
Григорий подобрал с полу рубаху, надел; поднял штаны, стряхнул с них пыль и уже занес было ногу — засовывать в штанину, — как вдруг…
— Минуточку, синьор, — послышался из темного угла мурлыкающий голос. — Зачем спешить? Я ведь еще не нагляделась на вас!
Стройная фигура, окутанная черными шелестящими складками, приблизилась к Григорию. Голос стал низким, хрипловатым:
— Впрочем, я ужасно любопытна и предпочитаю все брать в руки. — Вслед за этим он ощутил ее пальцы на… правильно, на этом самом месте, к груди его прильнула женская грудь, в полудюйме от губ зовуще приоткрылся алый рот, а в глаза… в глаза ему глянули зеленые бесстыжие глазищи.
Джилья!
Может, она и добилась бы от него того, чего хотела, ибо пальчики ее были на диво ловки и умелы, однако тело Григория враз заледенило ужасом. Ну, словно бы куржак окутал все его естество! Еще бы…
Ведьма. Нет, она точно ведьма! Ладно, успела так быстро выбраться из подземелья, но как сюда-то попала прежде его?!
Он мгновенным взором окинул каюту, словно пытаясь разглядеть в каком-нибудь углу то самое помело, на котором прилетела Джилья. Не найдя, несколько успокоился и нашел в себе силы вырваться из цепких распутных пальчиков.
Кажется, еще никогда в жизни он с таким проворством не впрыгивал в штаны! Затянув пояс, почувствовал себя уверенней. И даже сердце вроде бы перестало частить.
Джилья вздохнула с видимым сожалением:
— Вижу, вы так и не поумнели, друг мой. Ну что же, нет так нет… Собственно, хоть вы и обольстительный мужчина, не больно-то задирайте нос: я делала это не столько ради вас, сколько ради вашего брата.
Кровь ударила в голову. Что? Она и до Прошки добралась?! Эта шлюха с мозолистыми недрами — и его брат, глупый мальчишка?!
Молниеносным движением выбросив руку вперед, он успел схватить Джилью прежде, чем она отпрянула, и, стиснув ее тонкую шейку, подтащил к себе.
— Ревнуешь? — хрипло промурлыкала она.
Григорий нажал сильнее — и в глубине зеленых глаз заплескался страх. Это его отрезвило. Оттолкнул так, что Джилья рухнула на открытый сундук и провалилась туда своим узким, плоским задом, нелепо взболтнув в воздухе ногами.
Григорий прищурился. Он ненавидел мужиков, которые измываются над бабами и унижают их, но зрелище унижения этой твари доставило ему небывалое наслаждение.
— Да ты спятил, orso! — взвизгнула Джилья, с великим трудом выбираясь из сундука. — Зачем мне нужен этот несмышленыш?! Я имела в виду, что, если бы мы с тобою поладили, я, так и быть, снизила бы цену!
Эта дура вознамерилась взбесить его загадками? Грозно сверкнув на нее глазами, Григорий рванул дверь, гаркнул:
— Прошка! — И осекся, увидев брата, приклеившегося к косяку.
Подслушивал? Тем лучше, ничего не надо объяснять. Втащил брата в каюту, снова захлопнул дверь:
— Н-ну?!
Прокопий глянул исподлобья. Круто заломленная бровь Григория не предвещала ничего доброго. Неужели вдарит? Эх и зол… Никогда его Прокопий таким не видел! Впрочем, он тут же вспомнил, что Григорий никогда его и пальцем не трогал, хотя грозился бессчетно, а потому несколько приободрился и даже нашел силы вытолкнуть из себя затаенное дыхание, образовав звуки:
— Н-ну, я, я… ей по-по-сулил… это…
— «По-по»?!. — заклекотал Григорий на пределе ярости, и Прокопий отрапортовал:
— Я ей посулил за твое спасение сто тысяч золотых, но она не брала ни гроша, покуда ты не сбежишь и не воротишься на корабь.
— «На кора-абь»! — передразнил Григорий, огромными, неистовыми шагами меряя каютку. Четыре шага вдоль, три — поперек.
Прокопий и Джилья как зачарованные следили за ним… В зеленых глазах полыхал опасный огонек, а черные были полны недоумения.
С чего это Григорий так раскипятился? Конечно, цена здоровенная, но ведь это же плата за его свободу. Да и не похоже на него — переживать из-за денег. Для него своя жизнь — полушка, а золото — черепки, он сто раз так говорил. Нет, тут что-то не то…
Григорий резко остановился, и размышления Прокопия испуганно замерли.
— Деньги готовы?
— Готовы, готовы! — торопливо закивал Прокопий.
— Ну так давай!
— Сейчас принесу. Они в капитанской каюте! — Прокопий метнулся к выходу, и тут Джилья издала какой-то странный звук, напоминающий шипение. Кажется или физиономия ее и впрямь вытянулась?
Григорий бросил на нее быстрый взгляд — и вдруг черты его смягчились, губы задрожали в улыбке:
— Чего это тебя разбирает, bella donna? А, понимаю… Не там искала, да? Ну, ты полная дура, если решила, что Прокопий будет все наши сокровища в сундуках держать! Значит, это ты тут насвинячила? — Он поднял с пола кожаную безрукавку, на которой отчетливо отпечатался грязный след маленькой ножки, брезгливо встряхнул. — Хоть бы на место положила, коли брала чужое!
— Ничего подобного! — вскипела Джилья. — Нужно мне твое барахло! Я, конечно, кое-что трогала, но все это, — она поддела носком кучку одежды под лавкой, — так и валялось где попало.
— А ничего бы от тебя не отвалилось, коли прибралась бы немножко! — задиристо вмешался Прокопий. Он вполне ободрился, поняв, что гнев брата направлен вовсе не на него. — Чай, баба! Да другая за те два часа, что ты тут сиднем сидишь, уже такую чистоту бы навела, что любо-дорого поглядеть!