– Да я без понятия, кого я там встретил.
Дождь бился в панорамные окна небоскреба, стекал по ним мутными волнами – дождь превратил мир за окном в мир ветра, брызг и воды.
– Тогда чего ты вообще кипятишься? Забыть не можешь?
Эвертон скрепя сердце признался и качнул головой – «не могу».
– А ты с ней уже замутил?
Еще одно покачивание – «нет».
– Так замути.
– Зачем?
– А затем, что так ты поймешь, – «она» или не «она». Или будешь сидеть и гадать до позеленения.
– А если окажется, что «она»?
– Тогда и будешь сидеть в позе великого мыслителя. А пока есть шанс – и большой шанс, – что через пару дней ты просто разочаруешься в человеке и с легким сердцем его отпустишь.
– Думаешь, я смогу так быстро понять?
Эльконто ответил без тени сомнения:
– Не твоя – быстро поймешь. Просто поверь мне!
Спустя пятнадцать минут Эльконто ушел, ухмыляясь. Беззлобно, впрочем. А Логан лег на кровать и задумался о том, может ли случиться так, что другие правы, а он нет? Другие – это те самые, «голожопые». Что испытывают они в «Иксе», для чего едут туда толпами? Зачем терпят в перелете сонный газ, а после приземления начинают раздеваться уже в коридоре? Все дурные? Все больные головой и странные? Все поголовно? Или же… странный он?
Он нормальный.
Логика ворчала, логика билась головой о стены, логика доказывала, что он и только он прав.
«Усомнись».
Почему Дрейк сказал «усомниться»? Почему после этого нужно усомниться еще раз? Ведь есть логика…
«Ты никогда не сможешь понять это место…»
Отключить ум. Отключить ум.
«Ты никогда не сможешь отключить голову».
Не сможет? Он никогда и не пытался – не видел в этом никакого смысла.
До этого момента.
Слушая дождь, Эвертон чувствовал, что в его жизни грядут некие перемены. Хотя бы на день или на два, пока он не разочаруется, как научил Эльконто. Пока Инига не скажет нечто такое, что заставит его понять – не она. И все станет просто.
А если она не скажет?
Он вздохнул. Прикрыл глаза.
Вот тогда ему точно придется отключить голову. И, похоже, на всю оставшуюся жизнь.
Чем гуще становились сумерки за окном, тем больше нервничала Рада. Он ведь придет – этот несносный мужчина, – точно придет. И, значит, придется выйти и поговорить с ним. Желательно начистоту.
А «начистоту» означало следующее: сказать, что она, Радослава, не желает иметь ни с кем серьезных отношений. Вот, не желает. Ей хватило их в прошлом, когда тот, который нравился, вдруг прервал отношения. И стало внутри горько и одиноко, стало стыло. Внешне она давно научилась радоваться жизни – черпать все ее прелести большой ложкой, – а вот внутри все еще саднило. Какой-то конкретный мужчина для секса ей не нужен, а мужчина для сердца и подавно. Не хватало еще новых душевных мук…
Нежка, кажется, дремала – умаялась за день, под вечер расслабилась во время массажа и теперь лежала в кровати – не то дремала, не то думала о своем. Ну, хотя бы, кажется, не грустила об этом синеглазом дураке, и, значит, выходной пошел на пользу.
Мысли Радки вернулись к Свену, и снова тут же навалился ворох неясных и мутных чувств. Он ей нравился… чем-то. И одновременно откровенно бесил. Он не мог и не был ее идеальным мужчиной. И все же он был хорош. Хорош этой самой напористой харизмой, которая ее притягивала и немножко пугала, хорош смелостью, хорош тем, что плевать хотел на ее многочисленные «нет».
Это подкупало. Радослава в те редкие моменты, когда позволяла себе мечтать, неизменно представляла будущего избранника наделенным именно такими качествами – напором и нежеланием слышать ее «нет». То самое «нет», которое ненастоящее. Вот только избранник ей виделся высоким, статным, благородным, что ли. А этот… клоун.
Не успела она мысленно примерить Свену клоунский колпак, как завибрировал браслет. Пришло сообщение: «Выходи, моя Радуля. Пришел целуваться!»
Шагая на каблуках по пустому в вечерний час коридору, Радка думала о том, что лучше так ему и скажет – «спасибо за подарки. Но ты не в моем вкусе». Обидится? Не должен. Шуты не обижаются, они просто пробуют всех женщин наобум – авось, какая-нибудь поддастся. В крайнем случае, если обидится, можно поцеловаться. Спать с ним? Ни за что.
И вообще, она недолго. Вышла на пять минут. Спустя мгновение ока уже опять будет в комнате.
Еще никогда в жизни она не видела, чтобы при виде нее так откровенно поднимался член. Добротный член, толстый. И еще никогда на нее так не смотрели – как на кусок самого лакомого в мире пирога.
Свен едва ни капал слюной.
– Вот это женчина! Королева. Вишь, что ты со мной творишь?
Борода приблизился к ней вплотную, и Радка автоматически отметила, что не такой уж он и низкий – «недогном». Как раз по росту, когда она на каблуках, и, значит, выше, когда она без обуви. Явившийся на свидание ухажер пах немного виски, немного сигаретным дымом и сильно возбуждением. Так сильно, что ее сносила аура «иди ко мне, сделаю тебе сладко».
– У-у-у, девочки мои, дай я их поцелую.
– Так, давай без рукоприкладства, – заявила она повелительно, и Свен, уже тянувшийся лицом к ее грудям, лишь почмокал губами.
– А как насчет губоприкладства?
– И без него.
– А языкоприкладства? Лизать буду нежно, закачаешься.
Она уже качалась. Собиралась говорить с ним на серьезные темы, а сама будто плавала в чужом сексуальном дурмане.
– Мистер…
– Ульрикссон. Для тебя – Свен. Свин. Хоть Пушок – лишь бы пала на мое обаяние.
– Об этом я и хотела с тобой поговорить.
– Ну-ка?
– О том, что я ни на чье обаяние падать не собираюсь.
– М-м-м. Да ты просто не знаешь, как нам вместе будет хорошо.
Он, кажется, ее слушал и не слышал. Сумеречный сад, прогретый за день воздух, тишина заднего двора; из чьего-то окна бубнил телевизор.
– Послушай, за подарки тебе спасибо…
– Поцелуешь?
Свен был к ней так близко, что едва касался ее своей вставшей елдой. Он будто бы даже танцевал перед ней, водил туда-сюда своими бедрами, словно уже качал Радку на своих волнах. Пока что он держал руки при себе, но, она была уверена, ненадолго. И потому говорить предстояло быстро и по существу. С таким вообще не поговоришь.
– Не видишь, что ли? Не пара мы.
– Да ну? У тебя щелочка, у меня сосисочка. У тебя сисечки, у меня ладошки. Очень даже подходим. Давай скользну тебе внутрь хотя бы шишечкой.
Радку продолжало сносить – Свен был напорист. Не словами даже, но какой-то невидимой мужской силой. Его возбуждение против воли передавалось ей, а возбуждение было сильным – черт, зря не выпила сегодня таблетку.
– Какую… шишечку? Блин, я сюда вышла, чтобы сказать, что не надо мне подарков. Я ищу человека культурного, воспитанного и утонченного.
– А нашла чуток невоспитанного и утолщенного. Но стихи тебе читать обещаю.
Он напирал. Вдруг положил большие ладони ей на плечи, притянул ближе, уперся-таки горячим членом ей в пуп. Поправил его таким образом, чтобы тот проскользнул ей между ног, принялся пластично двигаться взад-вперед.
– Эй…
– Горяченькая уже, скользкая, я чувствую…
– Ты что себе позволяешь?
– Что хочу. Давай, просто поцелуй меня. Не понравится, остановишь.
– И ты остановишься?
– Зуб даю.
Незаметно, пока Радка отступала, ее прижали спиной к шершавому древесному стволу, окольцевали руками.
Она вывернулась, но ее удержали за руку, и они поменялись местами – Свен у дерева, она прижата к Свену. И наглый член никуда не делся, так и толкался между ее ногами, выискивая вход в «щелочку».
– Послушай…
– Один поцелуй…
Она трепыхалась, но бессильно, как бабочка, уже наглотавшаяся дурманящего нектара. И – Создатель, помоги – она действительно текла, как последняя сучка. А (И) виноват в этом наглый и чертовски сексуальный Борода.
– Не вздумай мне вставлять…
Но он уже почти вставил. Он тыкался своей горячей головней так близко к цели, что Радка вдруг поняла, что сейчас сама «подгонит» ее туда, куда надо.
– Поцелуй… Один…
«Один поцелуй можно, – мелькнула в голове обтекаемая мысль. – И даже если не только поцелуй, – неожиданно подумала Радка, – то это ведь тоже… ничего страшного?»
И она позволила ему прижать себя, обнять, поцеловать.
Боги, а целоваться Свен умел – нежно, вкусно, неторопливо. Он то покусывал ее губы, то вдруг проникал своим языком между ее губами и сладострастно мычал. Он возбуждался так очевидно, что Радку сносило. Ее сносило от ощущения, как нежно жамкают мужские руки ее груди, как рядом-рядом с целью скользит наглая головка…
– Все, поцеловались… – она пыталась отпрянуть. – Хватит, тебе от меня только секс и нужен…
– А если не только?
Елда нашла-таки вход и вдруг протиснулась ей во влажный вход, как к себе домой.
Радка дернулась – разом и безудержно нахлынула сладкая истома, – но соскочить ей не дали.
– Думаешь, я несерьезный? – тихонько шептали в ухо, пока нежно «наяривали», проникая с каждым толчком все глубже.
– Ты – наглый… пошлый… клоун…
Она вдруг поняла, что стонет. И что совсем уже не желает вырываться из кольца рук этого медведя. Она была жаркой, скользкой, она теперь источала столько же похоти, сколько и он сам.
– Я… м-м-м… очень… серьезный… мужик…
– Врешь…
Ее совершенно сладко и неторопливо трахали во время беседы.
– Да я на твоих титечках… каждый день… хочу спать…
А член у Бороды был действительно большим – ей такие нравились. До умопомрачения. Толстый, горячий и пошлый, как и его хозяин.
Создатель, помоги, она собиралась только поцеловаться, а уже трахалась прямо под собственными окнами в саду. Наверняка на виду у всего персонала пансиона.
Ее ласкали умело, жарко и очень неторопливо. Целовали шею, мяли грудь, поглаживали по попке.
– Хороша… шишечка?
Там была не шишечка – там была дубинка. И уже вся внутри. Свен методично двигал бедрами.