– Спасибо.
– Ладно, без проблем. Может, следующий проведу я? – спросил он.
Я смотрел на Уль-Кому. Слишком большая облачность для такого холода.
– Говорите, что у этого Цуэ есть алиби?
– Ага. Это проверили по моей просьбе. Большинство охранников женаты, и жены за них ручаются – да, это ни хрена не значит, но мы не обнаружили ничего, что связывало бы их с Джири, – они максимум кивали друг другу в коридоре. А вот этот, Цуэ, в ту ночь был в компании студентов. Он молод и поэтому общается с ними.
– Как это удобно. И необычно.
– Ну да. Но он ни с кем и ни с чем не связан. Парнишке всего девятнадцать. Расскажите мне про фургон. – Я снова ему все объяснил. – Клянусь Светом, неужели мне придется поехать с вами? Похоже, нужно искать кого-то из Бешеля.
– Кто-то из Бешеля проехал на фургоне через границу. Но мы знаем, что Джири убили в Уль-Коме. Значит, кто-то позвонил по телефону в другой город, а затем кто-то оказал кому-то услугу. Если только преступник не убил ее, затем помчался в Бешель, угнал фургон, пригнал его обратно, взял ее, снова поехал обратно, чтобы выбросить труп, – а почему, мы могли бы добавить, труп выбросили именно там? Так что в деле два преступника.
– Или кто-то создал пролом.
– Да, – ответил я, – или кто-то проломился. Но, насколько нам известно, этот кто-то немало постарался, чтобы не совершить пролом. И сообщить нам об этом.
– Знаменитая запись. Интересно, как она обнаружилась…
Я посмотрел на него. Он, похоже, не шутил.
– Правда же?
– Да бросьте, Тиадор, вы что – удивлены? Тому, кто это сделал, хватило ума не связываться с нарушением границ. Он звонит своему другу с вашей стороны, а теперь срет кирпичами при мысли, что за ним придет Пролом, а ведь это было бы несправедливо. Поэтому у него есть маленький помощник в Копула-Холле или в транспортном отделе – и тот шепнул ему, в какое время он проехал. Вряд ли бешельские бюрократы непогрешимы.
– Это точно.
– Ну, вот видите. Смотрите, вы уже повеселели.
По сравнению с другими вариантами это был не такой уж разветвленный заговор. Кто-то знал, какие фургоны нужно искать. Просмотрел кучу записей. В этот морозный, но ясный день, когда холод приглушал яркие цвета Уль-Комы до нормального уровня, казалось сложным, даже нелепым видеть Орсини в каждом углу.
– Давайте восстановим картину, – сказал он. – Поиски этого долбаного водителя ничего нам не дадут. Надеюсь, этим занимаются ваши люди. У нас нет ничего, кроме описания фургона, а кто в Уль-Коме признается, что, возможно, видел бешельский фургон, хоть с разрешением, хоть без? Поэтому давайте вернемся к началу. Где вам повезло? – Я посмотрел на него. Я внимательно посмотрел на него и вспомнил ход событий. – Когда она перестала быть «Неизвестным трупом-1»? Что привело ко всему этому?
В моем номере лежали записи, которые я забрал у супругов Джири. Ее адрес электронной почты и номер телефона – в моей записной книжке. Они не забрали тело своей дочери и не могли вернуться, чтобы сделать это. Махалия Джири лежала в холодильнике и ждала. Меня, можно сказать.
– Телефонный звонок.
– Да? Осведомитель?
– В своем роде. Именно он вывел меня на Дродина.
Я увидел, что он вспомнил сведения из досье – и то, что там все было написано по-другому.
– Что вы… Кто?
– В этом все и дело. – Я надолго умолк, а потом посмотрел на стол и начал рисовать фигуры в лужице пролитого мной чая. – Я точно не знаю что… Мне позвонили отсюда.
– Из Уль-Комы? – Я кивнул. – Какого хрена? Кто?
– Не знаю.
– Почему вам позвонили?
– Человек увидел наши плакаты. Да. Наши плакаты в Бешеле.
Датт наклонился вперед.
– Ни хрена себе. Кто?
– Вы понимаете, что это ставит меня…
– Ну конечно. – Он заговорил быстро, напряженно. – Конечно, понимаю, но слушайте, вы же полицейский. Думаете, я вас кину? Ну, давайте, между нами. Кто это?
Это было серьезное дело. Если я был соучастником в создании пролома, то он теперь становился соучастником соучастника. Но, кажется, его это не волновало.
– Мне кажется, что этот человек – объединитель.
– Он так сказал?
– Нет, но тут главное – что он сказал и как. В общем, я знаю, что это было не совсем честь по чести, но именно это вывело меня на правильный путь… Что?
Датт откинулся на спинку стула и посмотрел куда-то в сторону. Пальцы его забарабанили быстрее.
– Твою мать. Вот теперь у нас точно что-то есть. Даже не верится, что раньше вы об этом не упомянули.
– Датт, погодите.
– Ладно. Честное слово, я… я вижу, что это ставит вас в не очень удобное положение.
– Мне ничего не известно о том, кто это.
– У нас есть еще время; мы могли бы передать эту инфу и объяснить, что вы просто немного задержались…
– Что передать? У нас ничего нет.
– У нас есть гад-объединитель, который что-то знает. Поехали. – Он встал и забренчал ключами от машины.
– Куда?
– Заниматься детективной работой, блин!
– Ну конечно, черт побери, – сказал Датт. Он мчал по улицам Уль-Комы; сирена машины захлебывалась. Он поворачивал, кричал оскорбления разбегавшимся улькомцам, молча объезжал пешеходов и машины в Бешеле, которые ускорились с бесстрастной тревогой, поводом для которой служат несчастные случаи за рубежом. Если мы сейчас задавим одного из них, это будет бюрократическая катастрофа. Создав пролом, мы совсем не облегчим нашу ситуацию.
– Яри, это Датт! – крикнул он в мобильник. – Не в курсе, наши объединители сейчас на месте? Отлично, спасибо. – Он захлопнул телефон. – Похоже, что хотя бы кто-то из них есть. Я, конечно, знал, что вы общались с бешельскими объединителями. Читал ваш отчет. Но какой же я дурак… – Он похлопал себя ладонью по лбу. – Мне и в голову не пришло поговорить с объединителями нашего местного розлива. Хотя, конечно, из всех мудаков – а мудаков у нас хватает, Тиад, – именно эти постоянно друг с другом общаются. Я знаю, где их искать.
– Мы туда направляемся?
– Ненавижу этих говнюков. Надеюсь… Ну, то есть ясное дело, я встречал замечательных бешельцев… – Он бросил взгляд на меня. – Я ничего не имею против Бешеля и надеюсь когда-нибудь его посетить, и это прекрасно, что в наше время у нас так наладились отношения, стали куда лучше, чем раньше, – на хрена мы тогда вообще посрались? Но я улькомец и, блин, никем другим быть не желаю. Представляете себе объединение? – он рассмеялся. – Твою мать, это же будет катастрофа! Все эти разговоры про «силу в единстве» пусть засунут себе в задницу. Да, я знаю, говорят, что от скрещивания животные становятся сильнее, но что, если мы унаследуем улькомское чувство времени и бешельский оптимизм?
Я засмеялся. Мы проехали мимо древних, изъеденных временем придорожных каменных колонн. Я узнал их по фотографиям и слишком поздно понял, что та, которая стояла у восточной стороны дороги, – единственная, которую я мог увидеть: одна была в Уль-Коме, другая – в Бешеле. По крайней мере, так утверждало большинство людей: это было одно из наиболее противоречивых мест в двух городах. Бешельские здания, которые я невольно не смог полностью развидеть, спокойные и солидные, но в Уль-Коме здесь царил полный упадок. Мы проехали мимо каналов, и в течение нескольких секунд я не мог понять, в каком они городе – или, может быть, в обоих? Рядом с заросшим сорняками двором, где крапива выбивалась из-под давно потерявшего способность ездить «Ситроена», словно «юбка» корабля на воздушной подушке, Датт ударил по тормозам и выскочил из машины раньше, чем я отстегнул ремень безопасности.
– Было время, когда всех этих козлов посадили бы за решетку, – сказал Датт и зашагал к ветхой двери.
В Уль-Коме легальных объединителей нет. Здесь нет официально разрешенных социалистических, фашистских и религиозных партий. С тех пор как почти сто лет назад в городе прошло Серебряное Обновление под руководством генерала Илсы, в Уль-Коме осталась только Народная национальная партия. Во многих старых заведениях и учреждениях до сих пор висели портреты Я Илсы, часто – над «братьями Илсы», Ататюрком и Тито. Поговаривали, что в старых учреждениях между этими двумя всегда был выцветший прямоугольник, где раньше висел портрет лучезарно улыбающегося Мао – бывшего «брата».
Но сейчас уже двадцать первый век, и президент Уль-Мак (портреты которого можно увидеть там, где менеджеры наиболее раболепны), как и президент Умбир до него, заявил о том, что Национальный путь будет не отвергнут, а продолжен и что с узостью мышления будет покончено; улькомские интеллектуалы окрестили это жутким словом «гласностройка». Говорили, что магазины, торгующие компакт-дисками и DVD, софтверные компании, галереи, подъем финансовых рынков, укрепившийся динар – это символы «Новой политики», превозносимой до небес открытости, которая пришла на смену опасному недовольству. Это не означало, что группы радикалов, не говоря уже о партиях, теперь разрешены, однако на их идеи иногда обращали внимание. Пока они проявляли сдержанность на митингах и не особо рьяно вербовали сторонников, им позволяли существовать. По крайней мере, так говорили.
– Открывайте! – Датт ударил по двери. – Здесь логово объединителей, – сказал он мне. – Они постоянно общаются по телефону с вашими, бешельскими, – такая ведь у них тема, да?
– Какой у них статус?
– Сейчас они вам скажут, что они – просто компания друзей, которые собрались, чтобы поболтать. Никаких партийных билетов и всего прочего, они же не идиоты. Какую-нибудь контрабанду у них можно найти и без ищейки, но я сейчас пришел не за этим.
– Так зачем мы здесь? – Я посмотрел на фасады обветшалых улькомских домов; граффити на иллитанском требовало от некоего имярека, чтобы он пошел в жопу, и информировало о том, что имярек сосет член. Наверняка сейчас за нами следил Пролом.
Датт пристально посмотрел на меня.
– Тот, кто вышел на связь с вами, звонил вам отсюда или часто здесь бывает. Я почти гарантирую это. Хочу узнать, что известно