— Значит, она воровала для них.
— Это мы воровали у них… Знаете, она никогда не совершала брешей.
— Что? Я думал, все вы…
— Вы имеете в виду… в качестве игры? Только не Махалия. Она не могла. Слишком много было чего терять. Слишком большая вероятность, что кто-то за ней следит, так она говорила. Она никогда не совершала брешей, даже ни одним из этих неопределимых способов, когда просто стоишь на месте, знаете? Не хотела предоставить Бреши ни малейшего шанса её забрать.
Она опять задрожала. Я присел на корточки и огляделся.
— Айкам, — сказала она по-иллитански. — Не принесёшь ли нам чего-нибудь выпить?
Он не хотел выходить из комнаты, но видел, что она меня больше не боится.
— Она занималась только тем, — сказала она, — что ходила в те места, где они оставляли свои письма. Диссенсусы — это входы в Оркини. Она была так близка к тому, чтобы стать его частью. Так она думала. Поначалу.
Я выжидал, и она наконец продолжила:
— Я спрашивала у неё, что случилось. Последнюю пару недель что-то действительно шло не так. Она перестала ходить на раскопки, на встречи, куда бы то ни было.
— Я слышал.
— Я всё время спрашивала: «В чём дело?» — и сначала она говорила: «Ничего», — но в конце концов сказала мне, что боится. «Что-то не так», — сказала она. Она была расстроена, я думаю, тем, что оркиниане не пускали её к себе, и стала работать как сумасшедшая. Занималась усерднее, чем я когда-либо видела раньше. Я снова спросила у неё, в чём дело. А она просто говорила, что боится. Сказала, что снова и снова просматривала свои заметки и кое-что выяснила. Что-то плохое. Сказала, что мы можем оказаться ворами, даже не подозревая об этом.
Вернулся Айкам. Он принёс нам с Иоландой по тёплой банке «коры-оранджи».
— По-моему, она сделала что-то такое, что навлекло на неё гнев Оркини. Она знала, что попала в беду, что Боуден тоже под ударом. Она сказала об этом как раз перед тем, как…
— Зачем им его убивать? — спросил я. — Ведь он больше не верит в Оркини.
— Господи, конечно же, он знает, что они реальны. Конечно, знает. Он отрицал это в течение многих лет, потому что нуждался в работе, но читали ли вы его книгу? Они преследуют всех, кто о них знает. Махалии сказала мне, что он в беде. Как раз перед тем, как исчезла. Он слишком много знал, и я тоже слишком много знаю. А теперь и вы.
— Что вы намерены делать?
— Оставаться здесь. Прятаться. Выбраться.
— Каким образом? — спросил я.
Она посмотрела на меня жалким взглядом.
— Ваш парень старался как только мог. Спрашивал У меня, как уголовник мог бы выбраться из города.
Она даже улыбнулась.
— Позвольте мне помочь вам.
— Вы не сможете. Они повсюду.
— Вы этого не знаете.
— Как вы сможете обеспечить мне безопасность? Теперь они и за вами будут охотиться.
Каждые несколько секунд раздавались звуки, сопровождавшие чей-нибудь подъём по лестнице, — крики, музыка переносного МР3-плеера, игравшего рэп или уль-комское техно достаточно громко, чтобы это можно было назвать наглостью. Такие повседневные шумы могли быть и камуфляжем. Корви далеко — в другом городе. Прислушиваясь к ним теперь, я начал воображать, что эти шумящие не просто проходят мимо, но периодически один из них останавливается у двери в квартиру.
— Мы не знаем, в чём состоит правда, — сказал я.
Я хотел сказать больше, но, понимая, что и сам не уверен, кого и в чём пытаюсь убедить, замялся, и она меня перебила:
— Махалия знала. Что вы делаете?
Я достал телефон. Поднял его, словно бы сдаваясь, обеими руками.
— Не впадайте в панику, — сказал я. — Я просто подумал… мы должны разобраться, что делать. Есть люди, которые могли бы нам помочь…
— Прекратите, — сказала она.
У Айкама был такой вид, будто он вот-вот снова на меня набросится. Я приготовился уклониться, но помахал телефоном, чтобы она увидела: он выключен.
— Есть одна возможность, о которой вы никогда не задумывались, — сказал я. — Вы могли бы выйти на улицу, перейти через дорогу немного ниже, и войти на Яхудстращ. Она в Бещеле. Стоять там и размахивать руками. Вы могли бы совершить брешь.
Она посмотрела на меня так, словно я сошёл с ума. Ещё один шумливый тип пробежал вверх по лестнице, и мы втроём подождали, пока он удалится.
— Вы никогда не задумывались, что стоит попробовать? Кто может прикоснуться к Бреши? Если Оркини хочет до вас добраться…
Иоланда смотрела на упаковки со своими книгами, на свою упакованную личность.
— Может, вы бы даже оказались в большей безопасности.
— Махалия говорила, что они враждуют, — сказала она. Её голос звучал словно издалека. — Она как-то сказала, что вся история Бещеля и Уль-Комы — это история войны между Оркини и Брешью. Бещель и Уль-Кома используются в этой войне как шахматные фигуры. Они могут сделать со мной что угодно.
— Бросьте, — перебил её я. — Вы же знаете, что большинство иностранцев, совершивших брешь, просто выдворяют…
Но и она меня перебила:
— Даже если бы я знала, как они со мной обойдутся, чего никто из нас не знает, подумайте вот о чём. Нечто таинственное более тысячи лет существует между Уль-Комой и Бещелем, всё время за нами наблюдает, знаем мы об этом или нет. Со своими собственными планами. Думаете, я была бы в большей безопасности, если бы меня забрала Брешь? В Бреши? Я не Махалия. Я совсем не уверена, что Оркини и Брешь враждуют. Может, они работают вместе. Или, может, призывая Брешь, вы веками передаёте полномочия Оркини, посиживая тем временем и уверяя друг друга, что всё это сказки. По-моему, Оркини — это самоназвание Бреши.
Глава 20
Сначала Иоланда не хотела, чтобы я входил; теперь она не хотела меня отпускать.
— Они вас увидят! Найдут вас. Они вас схватят, а потом явятся за мной.
— Я не могу здесь оставаться.
— Они вас поймают.
— Я не могу здесь оставаться.
Она смотрела, как я расхаживаю по комнате, то к окну, то обратно к двери.
— Не надо… вам нельзя отсюда звонить…
— Перестаньте паниковать. — Но я и сам остановился, потому что не был уверен, что она не права. — Айкам, в этом здании есть другой выход?
— Не тот, каким мы пришли? — На мгновение его взгляд сделался напряжённым и как бы обращённым внутрь. — Некоторые квартиры внизу пустуют — возможно, вы могли бы пройти через них…
— Хорошо.
По непроницаемым для взгляда стёклам начал постукивать дождь. Судя по слабому потемнению побелённых окон, было лишь слегка пасмурно. Наверное, просто краски поблёкли. Всё же казалось, что совершить побег сейчас безопаснее, чем при ясном небе и в холодном солнечном свете, как это было утром.
— Вы в Уль-Коме совсем один, — прошептала Иоланда. — Что вы можете сделать?
— Вы мне доверяете? — спросил я.
— Нет.
— Очень плохо. У вас нет выбора. Я собираюсь вызволить вас отсюда. Здесь я не в своей стихии, но…
— Что вы хотите сделать?
— Я собираюсь вас отсюда вызволить, вернуться домой, туда, где я смогу всё устроить. Собираюсь забрать вас в Бещель.
Она воспротивилась. В Бещеле, дескать, никогда не была. Оба города под контролем Оркини, за обоими ведёт наблюдение Брешь. Я перебил её:
— Что же вам ещё делать? Бещель — мой город. Я не смогу поладить со здешней системой: у меня нет связей. Не знаю входов и выходов. Но я могу отправить вас домой из Бещеля, и вы можете мне помочь.
— Вы не можете…
— Иоланда, замолчите. Айкам, больше ни шагу.
Оставаться на месте уже не было времени. Она права, я не мог обещать ей ничего, кроме попытки.
— Я смогу вас вызволить, но не отсюда. Ещё один день. Ждите здесь. Айкам, с вашей работой покончено. В Бол-Йеане вы больше не работаете. Ваша задача — оставаться здесь и присматривать за Иоландой.
Защиту он обеспечит слабую, но его постоянные вмешательства в то, что происходит в Бол-Йеане, в конечном итоге привлекут больше внимания, чем мои.
— Я вернусь. Понимаете? И заберу вас.
Еды у неё было на несколько дней, консервный рацион. В квартире имелась эта небольшая гостиная/ спальня, другая комната, поменьше, наполненная одной только сыростью, и кухня без электричества и газа. Ванная была нехороша, но за день-другой это их не убило бы: Айкам наполнил вёдра водой из какой-то напорной трубы, и те стояли, готовые к смыву. Множество освежителей воздуха, которые он купил, сделали зловоние несколько иным, чем оно могло бы быть.
— Оставайтесь здесь, — сказал я. — Я вернусь.
Айкам узнал последнюю фразу, хотя она прозвучала по-английски. Он улыбнулся, и поэтому я произнёс эти слова снова, специально для него, с австрийским акцентом. Иоланда этого не поняла.
— Я вас вызволю, — сказал я ей.
На первом этаже, несколько раз толкнувшись в двери, я проник в пустую квартиру, повреждённую давним пожаром, но до сих пор пахнущую горелым. В окно кухни, в котором не было стёкол, я наблюдал за самыми стойкими детьми, не желавшими уходить из-под дождя. Наблюдал я долго, вглядываясь во все тени, что мог различить. Видел только этих детей. Натянув рукава на пальцы, чтобы не поранить их о стеклянную бахрому, я выпрыгнул во двор, где никто, увидев моё появление, не стал бы делать мне замечаний.
Я знаю, как надо смотреть, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». Я быстро пошёл, срезая углы, между мусорными баками и автомобилями, граффити и детскими площадками, пока не выбрался из замкнутой территории в городской пейзаж Уль-Комы, а заодно и Бещеля. Испытывая облегчение от того, что стал одним из нескольких пешеходов, а не единственной целеустремлённой фигурой на виду, я немного отдышался, зашагал той же уклоняющейся от дождя походкой, что и все остальные, и наконец включил телефон. Он обругал меня, указывая, сколько я пропустил сообщений. Все от Дхатта. Я был голоден и не знал точно, как вернуться в Старый город. Я бродил в поисках метро, но нашёл телефонную будку. Позвонил ему оттуда.
— Дхатт слушает.