– Насчет этого не беспокойтесь, господин полковник, – сказал Гамбоа. – Вся рота под большим впечатлением.
– Да? – сказал полковник и удивленно уставился на Гамбоа. – Почему это?
– Они очень молодые, господин полковник, – сказал Гамбоа. – Большинству шестнадцать, всего паре человек исполнилось семнадцать. Они прожили бок о бок с погибшим почти три года. Естественно, его смерть их тронула.
– Да почему? – повторил полковник. – Они что-то говорили? Что-то делали? С чего вы взяли, что они под впечатлением?
– Им не уснуть, господин полковник. Я обошел все взводы. Все кадеты не спят и говорят про Арану.
– В казармах после отбоя разговоры запрещены! – выкрикнул полковник. – Как вы можете этого не знать, Гамбоа?
– Я пресек разговоры, господин полковник. Они не шумят, говорят тихо. Скорее, шепчутся. Я дал сержантам приказ сделать еще один обход.
– Неудивительно, что на пятом курсе случается подобное, – сказал полковник и снова потряс белым, мелким, не внушающим уважения кулаком. – Сами офицеры потакают непослушанию.
Гамбоа не ответил.
– Вы свободны, – сказал полковник, обращаясь к Кальсаде, Питалуге и Уарине. – Еще раз убедительно прошу помнить о конфиденциальности.
Лейтенанты встали, щелкнули каблуками и вышли. Шаги в коридоре затихли. Полковник опустился в кресло, где сидел Уарина, но тут же вскочил и принялся ходить по кабинету.
– Так, – сказал он, вдруг застыв, – а теперь я хочу знать, что произошло. Как это было?
Капитан Гарридо посмотрел на Гамбоа и кивком велел говорить. Лейтенант повернулся к полковнику.
– На самом деле, господин полковник, все, что я знаю, указано в отчете. Я руководил наступлением с другого края, на правом фланге. Ничего не видел и не слышал, пока мы не оказались почти на вершине. Капитан нес кадета на руках.
– А сержанты? – спросил полковник, – Они чем занимались, пока вы руководили наступлением? Ослепли и оглохли, что ли?
– Они шли сзади, господин полковник, согласно указаниям. Но тоже ничего не заметили, – он помолчал и почтительно добавил: – Об этом я тоже упомянул в отчете.
– Да не может такого быть! – взорвался полковник, выкинул руки вверх и уронил на внушительный живот; там они и остались, вцепившись в ремень. Он попытался успокоиться. – Что за нелепость? Никто не видел, как человек падает раненый? Он же кричал, наверное. Вокруг него десятки кадетов были. Кто-то же должен что-то знать…
– Никак нет, господин полковник, – сказал Гамбоа. – Расстояние между людьми было большое. Передвигались быстро, скачками. Наверняка он упал, когда винтовка разрядилась, и выстрелы заглушили крики, если он вообще кричал. Там высокая трава, и его, упавшего, не было видно. Те, кто бежал позади, ничего не видели. Я опросил всю роту.
Полковник повернулся к капитану.
– Ну а вы? Тоже ушами хлопали?
– Я контролировал наступление сзади, господин полковник, – сказал капитан Гарридо и заморгал; слова в его челюстях дробились, словно в жерновах. Он выразительно поводил руками. – Группы перемещались попеременно. Скорее всего, он упал, когда его линия бросилась на землю. По следующему свистку уже не смог подняться и остался в траве. Возможно, несколько отставал от своей шеренги, и поэтому тыловая группа на следующей перебежке обогнула его, не заметив.
– Это все замечательно, – сказал полковник. – А теперь скажите, что вы на самом деле думаете.
Капитан и Гамбоа переглянулись. Повисла неловкая тишина, которую никто не решался нарушить. Наконец капитан тихо сказал:
– Его собственная винтовка могла разрядиться, – он поднял глаза на полковника, – то бишь при ударе винтовки о землю он мог какой-то частью тела задеть курок.
– Нет, – сказал полковник, – я только что говорил с врачом. Нет никаких сомнений: пуля была выпущена сзади. Ему выстрелили в затылок. Вы уже не мальчик, и знаете, что винтовки сами по себе не разряжаются. Это родственникам можно втереть такую сказочку, чтобы избежать осложнений. Но истинная ответственность лежит на вас, – капитан и лейтенант подобрались в креслах. – Как велся огонь?
– Согласно плану, господин полковник, – сказал Гамбоа. – Переменная огневая поддержка. Ударные группы прикрывали друг друга. Залпы были точно расписаны по времени. Прежде чем дать команду открыть огонь, я проверял, чтобы вся передняя линия находилась в безопасности, лежала на земле. Поэтому руководил наступлением на правом фланге – видимость была лучше. Там даже нет естественных препятствий. У меня в поле зрения непрерывно был весь участок, на котором проходила операция. Не думаю, что я в чем-то ошибся, господин полковник.
– Только в этом году мы выполняли такое упражнение пять раз, господин полковник, – сказал капитан, – а в общей сложности пятикурсники – раз пятнадцать за три года. И у них бывали более сложные учения, более рискованные. Я согласую все тренировки с программой, разработанной майором. Никогда не устраивал маневров не из программы.
– Это мне не интересно, – медленно проговорил полковник. – Интересно мне, какая ошибка, какая случайность повлекла смерть кадета. Это же не армия, господа! – Он поднял белесый кулак. – Если от пули пал солдат – схоронили, и дело с концом. Но эти-то – воспитанники, домашние дети. Тут такое может раздуться! А если бы это оказался генеральский сын?
– У меня есть одно предположение, господин полковник, – сказал Гамбоа. Капитан с завистью глянул на него. – Сегодня днем я внимательно осмотрел все винтовки. По большей части они старые и ненадежные, господин полковник, – вам это известно. У некоторых смещены прицел или мушка, у других незначительно повреждено дуло. Это, конечно, не смертельно опасно. Но, возможно, какой-нибудь кадет, сам того не заметив, изменил положение прицела и выстрелил не туда. Пуля пошла по восходящей траектории. А кадет Арана, по трагическому совпадению, мог именно в эту минуту оказаться незащищенным. Но это всего лишь предположение, господин полковник.
– Ясно, что пуля не с неба свалилась, – сказал полковник спокойно, будто что-то для себя решил. – Ничего нового вы мне не рассказали: пуля вылетела из винтовки кого-то, кто шел сзади. Но здесь таким случайностям не место! Завтра же передайте все винтовки в арсенал. Пусть заменят негодные. Капитан, проследите, чтобы и в других ротах произвели осмотр. Но не прямо сейчас – пусть несколько дней пройдет. И без лишнего внимания: не заикаясь об этом деле. На кону престиж училища, да что там – престиж армии. Медики, к счастью, пошли навстречу. Дадут техническое заключение без гипотез. Разумнее всего – поддержать версию об оплошности со стороны самого кадета. Надо на корню задушить любые слухи, любые комментарии. Это понятно?
– Господин полковник, – сказал капитан, – позвольте заметить: эта версия кажется мне гораздо правдоподобнее другой – насчет выстрела сзади.
– Почему? – сказал полковник. – Почему правдоподобнее?
– Не просто правдоподобнее, господин полковник. Я бы осмелился утверждать, что пуля действительно вылетела из его собственной винтовки. Они ведь стреляли по мишеням выше по холму, да еще и приподнятым над уровнем земли, так что траектория у пули и вправду могла быть восходящая. Он мог непроизвольно привести курок в движение, упав на винтовку. Я своими глазами видел, что падали они неправильно, вопреки всякой технике. Да и кадет Арана никогда не отличался на полевых занятиях.
– Ну, в конце концов, и это возможно, – умиротворенно сказал полковник. – Все возможно в этом мире. А вы что смеетесь, Гамбоа?
– Я не смеюсь, господин полковник. Простите, но вам показалось.
– Надеюсь, – сказал полковник, похлопал себя по животу и впервые улыбнулся. – Пусть это послужит вам уроком. Пятый курс и особенно первая рота – сплошная головная боль, господа. Не успели исключить кадета, который украл вопросы экзамена, да еще и разбил окно, как бандит из кино, – а теперь еще и это. Задумайтесь о будущем. Я не угрожаю, господа, не поймите меня неправильно. Но у меня здесь есть определенная миссия. И у вас тоже. Мы должны выполнять ее – как военные, как перуанцы. Без оговорок и соплей. Преодолевая все препятствия. Можете идти, господа.
Капитан Гарридо и лейтенант Гамбоа вышли. Полковник торжественно проводил их взглядом. Когда они скрылись за дверью, он почесал живот.
Однажды я возвращался из школы, и Тощий Игерас сказал: «А пошли-ка в другое место. Неохота в этот кабак». Я сказал, пошли, и он отвел меня в бар на Саенс Пенья, темный и грязный. Через маленькую дверку у стойки попали в большой зал. Тощий Игерас с минуту потолковал с китайцем, который отпускал выпивку, как с давним знакомым. Заказал две маленьких, а когда мы выпили, серьезно уставился на меня и спросил, мужик я, как мой брат, или нет? «Не знаю, – сказал я. – Думаю, да. А что?» – «Ты мне задолжал солей двадцать, – сказал он, – правильно?» У меня по спине мурашки поползли: я и запамятовал, что деньги-то он мне не насовсем давал, и подумал: «Сейчас велит расплачиваться, и что мне тогда делать?» Но Тощий сказал: «Это я не к тому, чтобы ты отдавал. Просто ты уже мужчина и деньги тебе нужны. Мне не трудно тебе подкидывать, сколько нужно. Но мне-то тоже надо деньги откуда-то брать. Хочешь помочь мне раздобыть деньжат?» Я спросил, что нужно делать, и он сказал: «Это дело опасное. Если испугаешься – считай, нашего разговора не было. Знаю я один дом, он стоит пустой. Хозяева – богачи, незнамо сколько комнат могут купюрами до краев заполнить, как Атауальпа, ну, ты понял»[14]. – «В смысле, воровать надо?» – спросил я. «Да, – сказал Тощий, – хотя я это слово не люблю. Они в деньгах купаются, а у нас с тобой за душой ни гроша. Боишься? Я ведь не заставляю, не подумай. Откуда, по-твоему, твой брат столько на кармане имел? Ничего трудного тебе делать не придется». – «Нет, – сказал я, – извини, но не хочу». Я не боялся, но как-то уж очень это было неожиданно. Я только и думал: как так получилось, что я до сих пор не подозревал, что мой брат с Тощим Игерасом – воры. Тощий больше про это не говорил, заказал еще выпить и угостил меня сигаретой. Как обычно, анекдоты травил. Он это здорово умел, каждый день узнавал новые пошлые анекдоты и рассказывал хорошо, в лицах, на разные голоса. А когда смеялся, так разевал рот, что видно было и зубы, и глотку. Я слушал и тоже смеялся, но он, видно, по моему лицу заметил, что я думаю про другое, и спросил: «Ты чего? Расстроился, что ли, из-за моего предложения? Да наплюй и забудь». Я сказал: «А если тебя поймают?» Он помрачнел. «Да, стукачей хватает. И они-то и есть самые вороватые воры. Если вкратце, поймают – каюк мне. Такова жизнь». Но мне было по-прежнему интересно, и я спросил: «А сколько тебе дадут, если поймают?» – «Не знаю, – сказал он, – зависит от того, сколько денег у меня тогда будет». И рассказал, как моего брата однажды застукали, когда он лез в один дом в Ла-Перле. Легавый мимо проходил. Наставил на него пистолет и говорит: «А ну, шагом марш в участок, держаться в пяти метрах передо мной, а то застрелю на хрен, ворюга». Мой брат внаглую заржал и сказал: «Ты пьяный, что ли? Я туда лезу, потому что кухарка меня в постели дожидается. Хочешь – сунь мне руку в карман, проверь». Тот, по словам Тощего, сначала колебался, но потом его одолело любопытство, и он подошел. Приставил пистоле