Места на ее западном берегу были еще более засушливыми. Они наполнили свои фляги водой из реки, но поскольку вода была всегда у них в избытке, Фальк почти не обратил на это внимания. Небо теперь было чистым, и солнце сияло весь день.
Впервые за сотни пройденных миль им не нужно было бороться с холодным ветром, и они могли спать в сухом и теплом месте. Весна быстро надвигалась на эту сухую землю. Перед зарей ярко блестела утренняя звезда, и прямо у их ног распускались дикие цветы. Но за три дня после того, как они пересекли реку, нм не повстречался ни один родник или ручей.
Борясь с бурным потоком реки, Эстрел подхватила что-то вроде простуды. Она ничего не говорила об этом, но уже не могла без устали идти столь же быстро, как раньше, и лицо ее вытянулось и заострилось.
Затем у нее началась дизентерия.
Они рано сделали в этот день привал и разбили лагерь. Когда она вечером лежала у костра, на ее глазах были слезы.
Фальк неловко пытался ободрить ее, взяв ее руки в свои ладони. Ее лихорадило — руки и лицо горели от жара.
— Не прикасайся ко мне, — прошептала она. — Нет, нет. Я потеряла его… Что же мне теперь делать?
Только теперь он увидел, что цепочки и амулета из бледного нефрита на шее у нее не было.
— Я, должно быть, потеряла его, когда мы переходили реку, — предположила она.
Она старалась овладеть собой и лишь позволила ему взять свою руку.
— Почему ты не сказала мне об этом раньше?
— Разве это что-нибудь изменило бы?
Ему нечего было ответить.
Она немного успокоилась, но он все же чувствовал ее подавленное лихорадочное беспокойство. Ночью ей стало хуже, а к утру она совсем раскисла.
Она уже не могла есть, и хотя мучилась от жажды, ее желудок не мог принять крови кролика. Это было все, что он мог предложить ей выпить. Он поудобнее уложил ее, насколько это было возможно, а затем, взяв пустые фляги, направился на поиски воды.
Вокруг на много миль простиралась бугристая местность, покрытая жесткой травой, испещренная полевыми цветами и жалкими кустарниками, вплоть до самой кромки горизонта, подернутой маревом. Солнце очень сильно припекало, степные жаворонки заливались в небесной вышине.
Фальк шел быстрой ровной походкой, сначала уверенной, затем упрямой. Он зашел довольно далеко сначала на север от их стоянки, затем на восток. Влага от прошедших на предыдущей неделе дождей ушла глубоко в почву, и нигде не было видно ни ручейка. Делая круг назад с востока, он с беспокойством искал стоянку и неожиданно с полого невысокого холма в нескольких милях к западу заметил неясное темное пятно, которое могло быть группой деревьев. Мгновением позже он увидел дым от костра и, несмотря на усталость, бегом бросился к нему.
Низкое солнце слепило глаза, рот совершенно пересох.
Эстрел поддерживала костер, чтобы облегчить его возвращение. Она лежала в своем изношенном спальном мешке и не подняла голову, когда он подошел к ней.
— Неподалеку отсюда на запад видны деревья. Значит, там может быть вода. Сегодня утром я выбрал направление неправильно, — сказал он.
Он собрал их вещи и уложил их в свой мешок. Затем помог Эстрел встать на ноги, взял ее за руку, и они двинулись в путь.
С большим трудом ей удалось пройти мили две. Оказавшись на одном из пологих холмов, Фальк протянул вперед руку и воскликнул:
— Вот! Видишь? Это деревья. Там вода!
Но Эстрел опустилась на колени, затем тихо легла на траву, скорчившись от боли и закрыв глаза. Похоже, что идти дальше она уже не могла.
— Я думаю, что отсюда самое большее две-три мили. Я разожгу здесь дымный костер, и пока ты будешь отдыхать я схожу и наполню фляги. Я просто уверен, что там есть люди, а значит, это не отнимет у меня много времени.
Она тихо лежала, пока он собирал сухие ветки кустов и разжигал небольшой костер. Затем он навалил на него зеленых веток так, чтобы он сильнее дымил.
— Я скоро вернусь, — пообещал он.
Он собрался. Она поднялась, побледнев и дрожа, и заплакала.
— Нет! Не покидай меня. Ты не имеешь права оставлять меня одну. Не уходи…
В ее словах не было логики. Она казалась совсем больной и напуганной. Но Фальк любил ее, и поэтому подхватил ее, закинул ее руки себе на шею, и так, полуволоча, полунеся, пошел вперед.
Со следующего холма деревья тоже были видны, но, казалось, ближе до них не стало. Солнце уже садилось, озаряя золотом безбрежный океан земли. Теперь он уже нес Эстрел и через каждые несколько минут вынужден был останавливаться и класть свою ношу на землю. При этом он падал рядом с ней, чтобы перевести дух и набраться сил для следующего броска вперед. Ему казалось, что будь у него хоть немного воды, всего лишь капля, чтобы смочить рот, ему не было бы так тяжело.
— Там Дом — шепнул он ей сиплым голосом. — Там, среди деревьев. И совсем недалеко отсюда.
Она услышала его и, изогнувшись, стала бессильно бороться с ним, издавая стопы.
— Не ходи туда, милый. Нет, только не в Дом! Ромаррен не должен заходить в Дома, Фальк…
Она тихо заплакала и начала что-то шептать на языке, которого он не знал.
С трудом подхватив ее, он начал свой тяжелый путь вперед.
Сквозь поздние сумерки неожиданно в его глазах сверкнуло золотом отражение света от высоких окон, спрятавшихся позади густых темных деревьев.
С той же стороны, откуда падал свет, донесся резкий воющий звук, становившийся все громче и постепенно приближающийся к ним. Фальк напряг последние силы, затем остановился, увидев бежавшие к нему из темноты тени, которые издавали эти завывания, мрачные очертания-тени, которые ринулись на него, стараясь укусить. Он стоял, поддерживая потерявшую сознание Эстрел, и никак не мог вытащить свой пистолет. Он даже не отважился шевельнуться. Всего лишь в нескольких сотнях метров от него все так же безмятежно светились высокие окна Дома. Он закричал:
— Помогите!
Но это был всего лишь хриплый стон, сорвавшийся с его губ.
Внезапно раздались громкие человеческие голоса, резкие, несмотря на расстояние. Черные звериные тени отпрянули назад.
К тому месту, где он упал на колени, все еще держа на плечах Эстрел, подошли люди.
— Заберите женщину, — приказал громкий мужской голос.
Другой голос отчетливо произнес:
— Что это? Неужели новая пара рабочих рук?
Фальку приказали встать, но он смог только прошептать:
— Не трогайте ее, она больна.
— Сейчас же встать!
Грубые сильные руки заставили его повиноваться. Ему ничего не оставалось, как позволить им отобрать у него Эстрел.
От усталости у него так кружилась голова, что он не ощущал, что с ним приключилось и где он находится, пока не прошло довольно много времени. Они дали ему досыта напиться холодной воды, и это было единственным, что имело значение для него.
Его посадили. Кто-то, чью речь он не понимал, дал ему стакан, полный какой-то жидкости. Он взял стакан и выпил. Это было жгучее пойло, сильно отдававшее можжевельником.
Стакан — небольшой сосуд из мутноватого зеленого стекла. Это он сразу отметил про себя. Он не пил из стаканов с тех пор, как покинул Дом Зоува. Он встряхнул головой, ощущая, как спиртное прочистило ему глотку и разум, и поднял глаза.
Он находился в очень большой комнате.
Широкая поверхность пола из полированного камня отражала дальнюю стену, на которой или даже внутри которой мерцал мягким желтоватым светом огромный диск. Фальк даже ощущал на своем лице тепло, исходившее из этого диска. На половине расстояния между ним и солнечным кругом света прямо на голом полу стояло высокое массивное кресло, рядом с ним, прижавшись к полу, — неподвижный силуэт какого-то темного зверя.
— Кто ты?
Он видел контур носа и челюсти, черную руку на подлокотнике кресла. Голос был глубоким и твердым, как камень. Слова были произнесены не на Галакте, на котором он так долго говорил, а на его собственном языке, языке Леса, хотя и несколько отличном от того диалекта, к которому он привык. Фальк помедлил и сказал правду:
— Я не знаю, кто я. Мое самосознание было у меня отобрано шесть лет назад. В одном из Лесных Домов я научился обычаям людей. Я иду в Эс Тох, чтобы попытаться узнать свое имя и естество.
— Ты идешь в обитель Лжи, чтобы найти Истину? Люди оружия и дураки носятся по уставшей земле, выполняя многочисленные поручения, но вся эта суета от недомыслия и пропитана ложью. Что привело тебя в мое Королевство?
— Моя спутница…
— Ты хочешь сказать, что эта ома привела тебя сюда?
— Она заболела, и я старался найти воду. И вот…
— Придержи-ка язык. Я рад, что это не она привела тебя сюда. Тебе известно, что это за место?
— Нет.
— Это Владения Канзас, и я его Повелитель.
— Повелитель, моя спутница…
— …или Синг, или оружие, или просто женщина. Кем ты ее предпочитаешь считать? Остерегись, человек, не спеши отвечать королям. Я знаю, в качестве кого ты ее держишь. Но у нее нет имени, и она не участвует в игре. Женщины моих ковбоев присмотрят за ней, и давай больше не будем о ней говорить.
Повелитель подошел к Фальку, очень медленно выговаривая каждую фразу.
— Имя моего спутника — Гриффон. Ты когда-нибудь слышал о таком животном? Может быть, в старых книгах или легендах. А о таком животном, которое зовется собакой? Так вот, Гриффон — это имя моей собаки. Как видишь, у нее мало общего с теми тяжелыми тявкающими тварями, которые гоняются по степи, хотя они и родня ему. Род Гриффона, как и мой, угасает. Опал, чего бы ты хотел больше всего?
Повелитель задал этот вопрос с хитрой неожиданной сердечностью, глядя прямо в лицо Фалька.
И хотя Фальк был измучен, находился в смятении и не склонен был говорить правду, он ответил:
— Попасть домой!
— Попасть домой… — задумчиво повторил Повелитель Канзаса.
Он был таким же черным, как и его силуэт или тень. Это был старый, черный, как сажа, мужчина семи футов роста с лицом, как лезвие меча…
— Попасть домой…