лавленного аметиста. Что это было — пусковая площадка какого-то невообразимого летательного аппарата, зеркало, с помощью которого можно было передать сигналы на другие планеты, основание неизвестного силового поля? Но что бы это ни было, именно оно наверняка навлекло на Дом Харенда беду. Это было слишком великим начинанием, которое Синги не могли позволить предпринять людям.
Фальк прошел мимо этого места и вошел в лес, теперь уже не следуя тропе.
Лес здесь был редким, в нем росли статные лиственные деревья. Остаток дня он шел быстрым шагом и с такой же скоростью двинулся в путь на следующее утро. Местность снова становилась холмистой, цепи холмов пересекали его путь, вытянувшись с севера на юг, и около полудня он оказался в болотистой долине, полной ручьев, окаймленной двумя грядами холмов.
Он стал искать брод, барахтаясь в болотистых заливных лугах: непрерывно шел сильный холодный дождь. Наконец ему удалось выйти из этой угрюмой долины, на счастье, и погода стала проясняться. Когда он выбрался на гребень, из-за туч вышло солнце и стало своими лучами золотить обнаженные стволы и ветви деревьев. Это согрело его. Он продолжал свой путь, рассчитывая прошагать до самой темноты и только тогда разбить лагерь. Все теперь было ярким и абсолютно спокойным, если не считать падавших с концов ветвей капель и отдаленного свиста синичек. Затем он услышал, точно как в своем сне, шаги, которые следовали за ним немного слева в стороне.
Упавший дуб, который был препятствием, в одно мгновение стал его крепостью.
Фальк упал, укрывшись за ним, и, держа наготове пистолет, громко крикнул:
— Эй, там! Выходи!
Долгое время все было тихо.
— Выходи! — приказал мысленно Фальк. Внезапно до него донесся слабый, противный запах.
Из-за деревьев вышел огромный дикий кабан.
Он пересек человеческие следы и остановился, низко наклонив голову и обнюхивая землю. Нелепая огромная свинья с могучими плечами, острой спиной, сильными, запачканными грязью ногами находилась невдалеке от человека. Кабан поднял голову, и на Фалька посмотрели крохотные сверкающие глазки.
— Ах, человече, — гнусаво сказало создание.
Мышцы Фалька напряглись, он еще крепче сжал рукоятку лазерного пистолета, но стрельбу решил пока не открывать. Раненый боров может быть быстр и опасен. Фальк крепче прижался к стволу дерева, стараясь не шевелиться.
— Человек, — снова проговорил дикий кабан, — думай для меня. Слова мне трудны.
Рука Фалька, державшая пистолет, задрожала.
Неожиданно для самого себя он громко произнес:
— Ну и не говори тогда. Я не умею передавать мысли. Давай, иди своей дорогой, кабан.
— Ах, человече, поговори со мной мысленно.
— Уходи или я выстрелю!
Фальк выпрямился и вскинул пистолет в направлении животного.
Маленькие сверкающие свиные глазки злобно уставились на оружие.
— Нехорошо забирать чужую жизнь, человек! — проскрежетал кабан.
Фальк снова собрался с духом, но на этот раз ничего не ответил, будучи уверен, что зверь не поймет его слов. Он несколько раз повел дулом пистолета из стороны в сторону, потом снова прицелился и опять произнес спокойным голосом:
— Уходи, зверь, и я не сделаю тебе ничего дурного.
Кабан в нерешительности опустил голову, затем с невероятной быстротой, как бы освободясь от связывающей его веревки, повернулся и опрометью кинулся в том направлении, откуда пришел.
Фальк постоял неподвижно некоторое время.
Через несколько минут, успокоившись, он снова продолжил свой путь, но сейчас шел, держа пистолет в опущенной руке наготове.
Существовали старинные предания о говорящих зверях, но обитатели Дома Зоува считали их просто сказками. Фальк ощутил кратковременный приступ тошноты и такое же желание громко рассмеяться, когда зверь убегал, громко продираясь сквозь чащобу.
— Парт, — прошептал он.
Сейчас ему обязательно нужно было хоть с кем-то поговорить.
— Я сейчас получил неплохой урок этики от дикого кабана. О, Парт, вернусь ли я когда-нибудь к тебе?
Он поднялся по крутому склону, заросшему кустарником. На вершине холма лес был реже, и Фальк увидел между деревьями свет солнца и чистое небо.
Еще несколько шагов и он вышел из-под ветвей на опушку. Зеленый склон опускался к садам и распаханным полям, окружавшим широкую открытую реку. На противоположном берегу реки на огороженном лугу паслось стадо в полсотни голов, а еще дальше, перед западной грядой холмов, располагались сенокосные луга и сады. Чуть южнее от того места, где стоял Фальк, река огибала невысокий бугор, на обрыве которого озаренные низким вечерним солнцем возвышались красные трубы Дома.
Он имел такой вид, как будто был перенесен в эту долину из какого-то другого места, из тех веков, которые раньше назывались золотыми.
Дикость безлюдного и очень близкого к нему Леса, казалось, не могла коснуться его. Он как бы воплощал в себе пристанище, какое-то обещание, вселял уверенность в порядок. Это было произведение Человеческих Рук, гимн их труду. Какая-то слабость охватила Фалька при виде дыма, поднимавшегося из его красных кирпичных труб. Огонь очага…
Он сбежал вниз по земляному склону на тропу, которая вилась вдоль реки среди кустов и золотистых ив. Не было видно ни одной живой души, кроме бурых коров, пасшихся за рекой.
Тишина и покой заполняли залитую солнцем долину. Сбавив шаг, он прошел через огороды к ближайшей двери дома. По мере того, как он огибал обрыв, тропа взбиралась все выше и выше. В спокойной воде реки отражались стены из красного кирпича и камня. В некотором замешательстве он остановился, собираясь с мыслями, потом пришел к выводу, что лучше всего будет позвать кого-нибудь, прежде чем следовать дальше.
Краем глаза он уловил какое-то движение в открытом окне как раз над глубокой дверной нишей. Он в нерешительности стоял и смотрел вверх, когда вдруг ощутил неожиданно глубокую острую боль в груди чуть ниже ребер. Он зашатался, затем поник, не мог уже ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь.
Вокруг него появились люди. Он видел их, хотя и смутно, но почему-то не слышал их голосов. У него появилось такое ощущение, как будто он оглох, а тело полностью оцепенело.
Он силился собраться с мыслями, несмотря на эту потерю чувств.
Его схватили и куда-то понесли, но он не ощущал рук, которые подняли его. Ужасное головокружение ошеломило его. Когда оно прошло, он потерял всякий контроль над своими мыслями, которые куда-то рвались, путались, мешали одна другой. Ему казалось, что какие-то голоса начали возникать в его мозгу. Одни кричали, другие шептали. От такой какофонии звуков он начал сходить с ума, и весь мир поплыл, тусклый и беззвучный, перед его глазами.
«Кто ты? Откуда ты пришел? Человек ли ты?» — эти вопросы сливались с ответами, которые он спешил мысленно составить.
Наконец, ему удалось различить стол, вернее, край стола, освещенный лампой в темной комнате.
Он начал видеть, чувства стали возвращаться к нему.
Он сидел на стуле в темной комнате за столом, на котором стояла лампа. Он был привязан к стулу, он ощущал, как веревка врезается в мышцы груди и рук при малейшей попытке пошевелиться. Какое-то движение — слева от него возник человек, справа — другой. Они сидели так же, как и он, очень близко к столу. Они наклонились вперед и переговаривались друг с другом прямо через него. Голоса их звучали как будто из-за высокой стены, где-то недалеко, но он не мог, как ни пытался, разобрать слова.
Он поежился от холода. Это чувство холода привело его в соприкосновение с окружающим миром, и он начал восстанавливать свою способность упорядоченно мыслить. Улучшилась слышимость. Теперь он уже мог двигать языком.
Он произнес что-то, что должно было означать: «Что вы со мной сделали?»
Ответа не последовало, но вскоре человек, который сидел слева от него, приблизил свое лицо вплотную к его лицу и громко спросил:
— Почему ты пришел сюда?
Фальк отчетливо слышал слова и через мгновение понял, что они означали. Еще через мгновение он ответил:
— Ради убежища. Мне нужно было отыскать место для ночлега.
— Убежища? От чего ты искал убежища?
— От Леса, от его одиночества.
Холод все больше пронизывал его. Ему удалось слегка высвободить онемевшие руки, и он попытался застегнуть куртку. Пониже веревки, которой он был привязан к стулу, как раз под грудной костью он прощупал небольшое болезненное пятно.
— Держи руки внизу, незнакомец, — потребовал человек, сидевший в тени справа от него. — Здесь больше, чем программирование, Аргард. Никакая гипнотическая блокировка не могла бы противостоять этому.
Тот, который сидел слева, крупный мужчина с плоским лицом и живыми глазами, ответил слабым, шипящим голосом:
— Ты не можешь с уверенностью сказать, что мы знаем все их хитрости. Но в любом случае, нам необходимо ответить на вопрос — кто он? Ты Фальк, не так ли? Ответь, где находится то место, откуда ты к нам пришел? Дом Зоува, не так ли?
— Это на востоке. Я ушел…
Число никак не приходило ему в голову.
— Четырнадцать дней назад, как я могу полагать, — наконец-то закончил он свою мысль.
Как им удалось узнать название его Дома, а также его имя? Ощущения быстро возвращались к нему, и его удивление длилось недолго.
Ему приходилось охотиться на оленей с Матоком, стреляя при этом подкожными иглами, с помощью которых можно было убить оленя, только чуть-чуть поцарапав его.
Игла, которая вонзилась в него, или последующая инъекция, сделанная в то время, когда он был беспомощен, содержала какой-то наркотик, который, должно быть, убирал как предварительно заученный контроль, так и основные подсознательные блокировки телепатических центров мозга, оставляя его открытым для допроса. Они рылись в его мозгу, в этом не было сомнения. От этой мысли ощущение холода и слабости еще больше усилилось, дополненное бессильной яростью. К чему такое бесцеремонное вторжение? Почему они сразу же решили, что он будет им лгать? Почему они пришли к такому выводу, даже не заговорив с ним?