— Что с тобой? Почему в слезах? — Света ловко лавирует в потоке, нажимает на газ и резко замедляется, и я бы предпочла, чтобы она смотрела на дорогу, но ее мутные глаза, подсвеченные огнями встречных машин, шарят по мне и выворачивают наизнанку.
Подспудно я ждала этого вопроса хоть от кого-нибудь. Я ждала участия... Однако рассказать о неприятностях и собственной беспомощности не решаюсь.
Ни черта я не Шелби, у меня даже семьи нет. Ничего общего с героями любимого сериала, кроме верного лезвия... И непомерной гордости.
— Все нормально. Собралась к тебе, попить чаю с тортом, но пристал один старый вонючий урод... — Я бодрюсь, Света тормозит у светофора, врубает поворотник и, под мерное тиканье и мелькание стрелки на приборной панели, шепчет:
— Старый вонючий урод?.. Ты же дала ему отпор?
— Конечно! Бежал и спотыкался! — хрипло и торжественно вру, отворачиваюсь и крепко задумываюсь.
Могу ли я вообще сладить с Кубиком и пустить лезвие в ход? Он убивал людей — глумясь, издеваясь, наблюдая за агонией, и пара царапин только раззадорит упыря... А что если в следующий раз не получится обойтись без потерь для репутации, здоровья, а то и жизни?..
Красный кружок сменяется желтым, а потом и зеленым, сзади раздраженно сигналят, но Света, сжав руль, выдает:
— На будущее: не рассчитывай, что урод пожалеет тебя. Не думай, что у него не поднимется рука. Он — не ты. Сопротивляйся. Сопротивляйся насмерть. Ори. Бейся. Если бы мне хоть кто-то сказал это тогда... — Внезапно до меня доходит, о чем она, и язык прирастает к нёбу, но Света поворачивает на неосвещенную улицу и вдруг отмороженно улыбается. — Приехали, котенок.
Авто плавно въезжает на недавно заасфальтированную стоянку и замирает.
Почувствовав неладное, быстро смотрю в окно и узнаю аккуратно подстриженный газон, кованые ворота с вензелями застройщика и роскошный подъезд элитного многоэтажного монстра.
Именно в него Юра заходил тем достопамятным вечером после моего чудесного спасения. Это... его дом!
— Какого черта? — Дергаюсь и нашариваю в темноте дверную ручку. Меньше всего я хочу предстать перед Юрой с потекшей тушью и в мятом платье... — Ты специально, да?!
— А ты, стало быть, тут уже бывала? — Света многозначительно ухмыляется, вешает на плечо дорогущую сумку, и, глядя в зеркальце у лобового стекла, причмокивает черными губами.
Тупой намек выбешивает, но она лишь блаженно мурлычет:
— У него вечеринка по никому не известному поводу. Ребята не приглашены, но народу и без них предостаточно...
Поправив светлые букли, Света выпархивает из машины, но тут же врывается с моей стороны и мертвой хваткой вцепляется в плечо.
— Пошли, котенок. Он тебя даже не заметит. А если заметит... угостишь его сладким тор-ртиком...
Ряды голубоватых и желтых окон зловеще нависают над головой, от ужаса мутит и скручивает живот.
Эта ведьма знает, что на самом деле я очень хочу попасть внутрь... поэтому и плетусь за ней, как дворняга на поводке.
За двойными стеклянными дверями обнаруживается просторный, освещенный матовыми плафонами холл, надраенный до блеска пол и широкая лестница, покрытая красным ковром. Озадаченно гляжу на свои пыльные кеды, на консьержа за полированной стойкой, и снова на ковер.
У прекрасных принцев даже подъезды похожи на дворцы... Еще одно бесполезное знание в копилку моего опыта.
Консьерж — нестарый благообразный мужик, тепло здоровается со Светой и без вопросов пропускает нас к лифту. В груди шевелится недобитая ревность: они знакомы, наверняка Света частенько наведывается сюда.
Под нажимом твердой ладони вваливаюсь в зеркальную кабину, мешкаю от вида бледного потрепанного пугала в отражении, пропускаю Свету вперед, и металлические створки смыкаются за спиной. На вмонтированной в стенку панели бесшумно загораются кнопки. Судя по голубому неоновому ободку вокруг одной из них, мы едем на последний, двадцать пятый этаж.
Вспомнит ли меня Юра?.. Скажет ли хоть что-то? Посмеется, пошлет или равнодушно отведет волшебные глаза?..
Тихо охнув, лифт доставляет нас прямо в квартиру, и мы оказываемся в эпицентре пьяной вечеринки — смех, разговоры и громкая музыка мгновенно затягивают в водоворот веселья. Вцепившись в атласную ленточку упаковки, семеню за Светой, робею и озираюсь по сторонам.
Шикарные апартаменты: три комнаты, кухня-столовая, сводчатые окна от пола до потолка. Детали интерьера — темная мебель, шторы, жалюзи, светильники, сувениры абстрактной формы — подобраны со вкусом и явно стоят огромных денег, но ничего не говорят о привычках хозяина.
Отделяюсь от взбудораженной приятными встречами Светы, отхожу к темному кухонному проему, и, положив рюкзак на стул, сажусь на соседний.
Этим летом я многое переосмыслила, почти отпустила Юру, смирилась и сделала умные выводы, но сейчас, из своей темноты, вопреки доводам разума пристально всматриваюсь в гостиную в надежде увидеть именно его.
Света виснет на каком-то парне, одинокая девушка, закрыв глаза, извивается в странном танце, под потолком клубится разноцветный дым...
Я... вижу Юру. И моментально получаю под дых от сорвавшихся с цепи эмоций.
Долгие месяцы мечтая о нем, наделяя демонической красотой, изводясь, мучаясь и обнимая подушку, я помнила лишь смазанный, дорисованный воображением образ. А реальный Юра намного... выше, красивее, ярче, круче.
Он общается с гостями — отпускает шуточки в кон, поправляет каре и снисходительно улыбается, сжимает в руке бутылку любимого вина и время от времени присасывается к горлышку. Завороженно наблюдаю за его плавными жестами, мечтаю оказаться на месте бутылки и забываю дышать.
С ним, а не с грязным дрожащим уродом, я бы хотела пережить свой первый поцелуй.
После — хоть в осколки, хоть на свалку. Одно из двух, потому что Юра предельно ясно дал понять, что я ему не нужна.
Медляк сменяется песней Ярика, полсотни разряженных парней и девчонок с воплем восторга устремляются к центру комнаты. Начинается угар.
Самое время под шумок застолбить диван или кушетку: нужно выспаться на несколько ночей впрок.
Но Юра отделяется от толпы, как по наитию идет в мою сторону, встает в метре и, глубоко вздохнув, лезет в карман джинсов.
Подбираюсь и отхожу в тень, наблюдаю за его дрожащими пальцами и вдруг — интуицией, неизвестным науке шестым чувством, душой, сердцем, или еще черт знает чем — замечаю неладное: резкие движения, застывающий в одной точке взгляд, тени на бледном точеном лице.
Юра на взводе, его тревога передается мне, хотя мое участие нужно ему в последнюю очередь. Намеренно призываю мысли о Кубике и его мерзкой желтушной роже, жалею себя, думаю об отце, но холодный комок страха за Юру — только за него — разрастается под ребрами до липкого ужаса.
Пора лечить нервы.
Он достает айфон, подальше отводит руку и, в своей непревзойденной, чуть высокомерной манере, широко улыбается в камеру:
— Привет, человечество. Ну как, разве Оул — не бог?.. Кстати, мне тут неоднократно говорили, что я не умею отпускать. Ну-ну... — он многозначительно замолкает и продолжает, чуть растягивая слова: — Вы же видите: наша банда давно выросла из квартирников и местечковой известности — прошлый год и первомайские концерты на флэте наглядно продемонстрировали как потенциал группы, так и глубину падения. Пора признать: ссорясь с лейблом, я накосячил. Превысил полномочия, был полным придурком. Но я не сидел на заднице ровно, и все это время кое-что предпринимал. И вот, сегодня подъехали грандиозные новости! В общем, "Саморезы" меняют менеджера и подписывают новый контракт. Ими займется... — он называет ничего не говорящее мне имя и подмигивает. — Через два дня Оул сотоварищи отправятся в грандиозный тур. Ждите их в своем городе! Всех люблю. Пока!
По традиции, Юра целует экран, делает несколько кликов, видимо, выкладывая ролик в сеть и, набросив на плечи черный пиджак, скрывается в темноте квартиры.
Винтики в моей тупой башке отказываются работать, крутятся медленно и со скрипом — с трудом осмысливаю услышанное, и ноги подкашиваются.
Юра только что отказался от дела всей жизни. От цели. От мечты. Так буднично и просто. Но... почему?..
Узрев в нише блестящую створку двухметрового холодильника, тяну ее на себя, оставляю многострадальный торт на самой нижней полке и, выставив вперед руки, бегу следом.
Спальня погружена в бархатистый сумрак, на широкой кровати распластались квадраты тусклого розового света, что-то загадочно поблескивает вдоль стен. По помещению гуляет ледяной пронизывающий сквозняк, приносящий звуки и запахи улицы. За шевелящейся светонепроницаемой шторой обнаруживается сводчатое окно, его рама приоткрыта, и сердце ухает в пятки.
Не ощущая собственного тела, бегу к нему и высовываюсь наружу, но с облегчением понимаю, что внизу не пропасть в двадцать пять этажей, а один из уровней крыши.
Фонари светового ограждения, укрепленные чуть выше, на шпиле, не оставили темноте шансов — на крыше светло, но малиновый свет превратил реальность в искаженный, призрачный, жутковатый волшебный мир.
Перешагнув подоконник, тихонько ступаю на мягкое покрытие и подхожу к самому краю.
Ну, точно: мамина сказка.
Головокружительная высота, не знающий преград ветер, миллионы огней, рассыпанных до самого горизонта, величие спящего города. Города имени...
Мерзну и кутаюсь в бесполезную синтетику олимпоса, вспоминаю, зачем я здесь и, когда глаза окончательно привыкают к освещению, различаю в десятке метров от себя черный силуэт.
Юра затягивается электронной сигаретой, глушит вино и смотрит вдаль — история повторяется, словно давая мне шанс все исправить. И я иду, хотя этот короткий путь может стать последним в моей никчемной жизни.
Но, нарушая эпичность момента, ночную тишину разрывает пиликанье айфона.
Дергаюсь и замираю, Юра включает громкую связь, и над крышей разносится голос Ярика: