Всевидящие зеркала и яркие лампы... они снова окружают меня. Выхватывают из сумрака комплексы, страхи и сомнения, надежно спрятанные в потайных углах и безжалостно вытягивают на поверхность.
"...Кто ты, Кира?.. Дочка алкоголика, голодная и нищая воровка с внешностью куклы из коллекции Монстр хай. Он видит твой уровень..."
Ошалело моргаю и задыхаюсь от невыносимого стыда.
Компания притихла, в недоумении таращится — кто-то продолжает медленно жевать, кто-то застыл с набитым ртом. Томная деваха покровительственно усмехается. А красавчик, высокомерно вздернув подбородок, ждет ответа.
Мне не нравится его взгляд.
Так — с жалостью, омерзением, опаской — смотрят на медведку, огромного паука или иную ползучую мразь. И это, черт возьми... больно?..
"...А чего ты хотела? Неужто любования?"
Смешно, конечно. Но именно его я и хотела.
Ослабевшие пальцы сжимаются в кулаки. Сильнее, чем коверканье моего имени на мужской лад, задевает и бесит, когда меня принимают за мальчишку!
— Мне повторить? — Придурок подается вперед. Только что, сама не ведая как, я пропустила от него болезненный удар, но, к счастью, от ударов под дых отхожу быстро.
Ненавижу высокомерие в любых проявлениях. Ненавижу таких, как он.
Ярость, замешанная на смертельной обиде, окончательно отключает закоротивший разум и пятибалльным цунами вздымается в груди.
— Да, написано! — Изрыгает мой онемевший рот. — Что ты — слепошарый мудак!
Я смачно харкаю под ноги и от всего сердца показываю недоделанному аристократу фак.
— Доволен? А теперь — отвали.
Повисает тишина. Его идеальная физиономия вытягивается, на щеках проступают бордовые пятна, а у разношерстных товарищей случается ступор. Только сисястая — видимо, в силу отсутствия мозга — подмигивает мне и звонко смеется.
Он грохает кулаками по хлипкому столику, резко встает, опрокинув стул, перешагивает низкое ограждение и направляется к моей скамейке. Словно в слоумо.
...Высокий, стройный, с походкой модели...
...Даже ветер, который едва не вырвал мне патлы, развевает его волосы эффектно и красиво, как в рекламе гребного шампуня...
...Кира, у тебя поехала крыша...
Новый порыв ветра вкатывает отрезвляющую оплеуху, и я съеживаюсь. Придурок слишком близко, а намерения у него явно не добрые.
Вскакиваю и, пробуксовав грязными подошвами по комьям земли и шелухе семечек, несусь прочь по площади, но драгоценные секунды потеряны.
Он в два прыжка догоняет меня, хватает за рюкзак и бесцеремонно, рывком, разворачивает:
— Я не понял. Что это было, пацан?
Веки предательски щиплет. Ну какой, блин, я тебе пацан?..
В иных обстоятельствах я бы врезала обидчику в челюсть так, чтоб тот взвыл, но с этим... принцем... отчего-то теряюсь. Виной всему обостренное чувство прекрасного. А он — ни больше ни меньше — похож на эльфа, героя аниме или одного из бледных вампиров сумеречной саги.
"Кра-а-аш..." — с придыханием сказала бы Геля.
Слава богу, я не Геля. И, присев, успешно выворачиваюсь из его цепких клешней.
— Пошел на хер! — получается пискляво и не устрашающе. Замахиваюсь с правой, но он проворно отклоняется в сторону, и мои ободранные костяшки рассекают воздух в миллиметрах от точеной скулы.
Я тут же отшатываюсь. Извинения едва не срываются с языка.
Он... другой. Не из моего мира...
Совет отца бить первой всегда был в кон, но едва ли уместен здесь и сейчас.
К несчастью, красавчик не испытывает подобных сантиментов — мгновенно ловит и фиксирует мои запястья, делает подсечку, заваливает меня на асфальт и садится верхом. В таком положении уже не воспользуешься лезвием и не вдаришь между ног.
В таком положении остается молить о пощаде.
— Извинись! — требует придурок, но я упрямо мотаю головой. Он смотрит на меня, но сквозь меня. От него классно пахнет. А под теплыми пальцами, сковавшими запястья, пробегают разряды тока.
"...Молодец, Кира. Мо-ло-дец!
Незнакомый взрослый парень, оскорбленный в лучших чувствах, сидит на тебе, а его примажоренные друзья, покинувшие кафешку, перекрыли пути к отступлению. Угадай, что они с тобой сделают?.."
Спохватившись, я начинаю орать. Извиваться, вырываться, биться в истерике.
Шапка съезжает на темя, молния на олимпосе с глухим треском расходится надвое.
Придурок растерянно пялится на разметавшиеся по асфальту волосы, на свитер, обтянувший мою грудь, и вдруг ослабляет хватку.
— Твою ж мать...
— Чувак, успокойся... — В поле зрения нарисовываются жуткий парень с красными патлами и Снежная королева с голубыми локонами и пирсингом в носу. — Отпусти ее. Кругом народ.
Принц резко разжимает руки и, смачно сматерившись, встает. Отходит в сторонку, элегантно отряхивает совершенно чистые черные джинсы и нервно заправляет за уши и без того идеальное каре.
Томная порнозвезда участливо снимает соринку с его локтя и приторно ухмыляется.
Такого невыносимого, эпичного, катастрофического позора со мной доселе не случалось... Лежу на асфальте под сенью ветвей, машинально считаю сизых голубей, на манер бусин нанизанных на провода, и страстно желаю умереть. Исчезнуть без следа. Испариться. Никогда не существовать...
Мне всего-то нужно было поесть. Подкрепиться, набрать недостающие калории, не сдохнуть от голода. Я не подписывалась на прилюдное унижение и проигрыш в драке. Пусть эти жлобы поскорее уйдут.
Сейчас я встану, вернусь на скамейку и продолжу наблюдение за жрущими личностями. Плевать на них, речь идет о моем выживании.
Рюкзак камнем упирается в лопатки, по небу пролетает черная птица, к вечеру точно пойдет дождь...
— Эй, ты как? — Снежная королева садится на корточки и участливо прищуривает прозрачные, еще более жуткие, чем у ее красноволосого кавалера, глаза. Она не ушла. Прекращаю себя жалеть, но от неожиданного проявления заботы хочется плакать, и я поспешно отворачиваюсь — фокусируюсь на колесах машин, проезжающих по шоссе, молодой травке у кромки тротуара и раздавленных бычках.
Эти двое — тоже гребаные инопланетяне. Все они чересчур, до неприличия, красивые, загадочные, великодушные, не то что я.
— Вставай, пока менты не нагрянули... — девчонка протягивает руку. Железный довод действует — я принимаю помощь и наконец поднимаюсь. Возвращаю на место шапку, застегиваю потрепанный олимпос. Не отказываюсь и от пачки влажных салфеток: из-за фотогеничного идиота парадно-выходные штаны испачкались в швах.
— Не обращай внимания, у него тяжелые дни. — Она переминается с ноги на ногу и задумчиво наблюдает за моими попытками оттереть грязь. Бросаю бесполезное занятие, комкаю использованную салфетку и метко отправляю в урну.
— Месячные, что ли? Теперь ясно, почему ваш дружок такой нервный.
Красноволосый обнимает девчонку за талию, оба искренне улыбаются. И, пожалуй, располагают к себе.
— У него нервная работа. Забей. Это Элина. Я — Ярик. А ты? — с обезоруживающей простотой спрашивает парень, и я подвисаю. От него можно было ожидать чего угодно, только не дружелюбия.
— Кирилла...
— Говорю же: пацан! — Язвит внезапно обретший дар речи аристократ.
— Говорю же: мудак! — огрызаюсь в ответ.
Он срезает меня ледяным острым взглядом — острее, чем мое лезвие, и я в ужасе затыкаюсь.
То есть, в реальном ужасе.
В нем есть что-то демоническое, то, что подавляет на раз.
Здоровяк, откликающийся на милое прозвище Дейзи, предостерегающе опускает огромную граблю на его плечо, но красавчик резко поводит им и, запрокинув голову, глядит в вечерние небеса. Четко очерченный профиль на фоне зловещих туч завораживает. Жаль, что его обладатель — придурок.
— Возмести девочке моральный вред. Пригласи на ужин, — Ярик явно лезет на рожон, но шестое чувство подсказывает: скандала не будет. Для него не существует табу, красных линий и запретных тем.
— Оул, твою мать! Ты охренел? — взвивается аристократ, и красноволосый, прикусив дернувшуюся губу, одной фразой охлаждает его пыл:
— Помогать не стыдно, чувак.
Остальные тоже оживляются:
— Вернемся, хавчик стынет. Кстати, Юрок, гони бабло. Одно нецензурное выражение — стольник. Не забывай про уговор.
«Юра. Всего лишь Юра... — я фыркаю и смеюсь про себя. — Не Леголас, не Джаспер, не Эрен Йегер...»
Он запускает руку в карман куртки, в сердцах швыряет нежному мальчику по кличке Ками тысячу и, повернувшись к обществу спиной, исступленно матерится в пустоту.
— Он совсем дурной, да? — закономерный вопрос срывается с моего языка.
Спасительница, ледяная красотка Элина, пожимает плечами:
— Пошли поедим. Он платит.
Видит бог: я собиралась отказаться, но Ярик настойчиво подталкивает меня в спину, обгоняет и, поравнявшись с томной сисястой девахой, что-то быстро шепчет ей на ухо.
Возможно, они продадут меня на органы. Но я так хочу есть, что готова к любой участи.
Откуда-то из воздуха материализуется еще один стул, потеснившись, странные типы рассаживаются по местам и радостно представляются.
...Ками, Дейзи, Никодим, Ярик (он же Оул), Элина и, мать ее, Света.
Виновник переполоха, скрестив на груди руки, демонстративно молчит.
Подошедший официант вручает меню, и я, скорчившись от спазма в желудке, вдохновенно заказываю два салата, целую пиццу, спагетти, картошку, бургер и колу. Этого много, но придурок раскошелится. Он должен извиниться. Хотя бы так.
Мною движет не злорадство, а обида.
На него и, главным образом, на себя.
Как он мог не увидеть во мне девчонку. Как он мог увидеть во мне меня... И почему, черт возьми, я это допустила?
Оперативно приносят заказ, и я, отринув душевные терзания, накидываюсь на салат. В мгновение ока приканчиваю порцию, не разжевывая, глотаю куски пиццы и запиваю холодной колой.
Кровь приливает к голове, одолевает легкая дурнота, клонит в сон.
Сейчас наемся до отвала, двину на вокзал и больше никогда не увижу этих людей. Повезло, что сказать. Однако мысли о закономерном исходе нашего мимолетного знакомства отчего-то вызывают горечь и тревогу.