Несолоно хлебавши, Арина отправилась домой. Когда она вошла в квартиру, то почувствовала сильный запах жареного лука, чеснока и специй. Олег был на кухне.
– Это ты? А что так рано? – Олег продолжал колдовать у плиты. – Сказала, не раньше половины десятого. А сейчас только восемь. У меня еще не готово.
Олег готовил очень редко, но если брался за дело, то на столе появлялись какие-то сложные блюда, требовавшие, как он говорил, исключительно мужской руки. Вот и сейчас на плите что-то кипело, в духовке – томилось, а Олег, надев очки, изучал рецепт в любимой книге Похлебкина «Национальные кухни наших народов».
– Сколько времени тебе еще надо?
– Минут двадцать.
– Прекрасно, я как раз приму душ и приведу себя в порядок.
– И то правда. А то вид у тебя – хоть сейчас сажай в телегу и вози по городу народу в назиданье! – Олег наконец оторвался от готовки и взглянул на нее.
– В телегу? В назидание? У тебя, дорогой друг, не температура ли? Или ты тут на кухне перегрелся, – подойдя к мужу, Арина пощупала его лоб.
– Ничего не перегрелся, отстань. А по городу возили провинившихся женщин, измазав их дегтем и вываляв в перьях. Ты посмотри на себя! Где это тебя так угораздило?
Арина взглянула в зеркало. Ее одежда во многих местах была вымазана в земле, а к влажной после дождя земле прилип тополиный пух, обильно припорошивший парк в это время года. Арина сняла одежду, скептически осмотрела ее и, свернув, сунула в мусорный мешок: и брюки и свитер были не только измазаны, но она умудрилась еще и порвать их в нескольких местах, лазая под кустами.
– Вот накормишь, тогда расскажу.
Через полчаса раздался радостный призыв Олега: «Le diné est servi!»
– Это что, чахортма?
– Не чахортма, а чихиртма, портняжка!
За Ариной наблюдалось странное свойство – коверкать слова. Даже когда она знала, как правильно сказать, все равно умудрялась, как говорил муж, вывернуть слово наизнанку. За это он и называл Арину горе-портняжкой. Вот и сейчас она неправильно назвала одно из своих самых любимых блюд.
– Да, на ночь есть баранину, это, конечно, то, что нужно для здоровья, – не удержалась Арина.
– Не ешь, отдай мне свою порцию и иди делай свой круг вокруг озера, – возмутился он. – Вы, мадам, редкостная зануда и неблагодарная свинья. Муж, падая от усталости, устраивает вам пиршество, а вы, вместо того чтобы сказать «спасибо, мой дорогой», читаете ему нотации.
– Ты прав, я бестактная свинья, признаю, – не стала спорить Арина, опасаясь, как бы Олег и взаправду не отобрал у нее тарелку.
Некоторое время они молча ели, смакуя еду.
– Ух, вкуснотища! – Арина взяла еще кусочек хлеба и доела остатки соуса. – Убери немедленно, а то я еще положу!
– Ты лучше иди на террасу, я сейчас приду. А то вдруг действительно съешь еще порцию, тогда неделю будешь меня пилить. Иди, иди отсюда.
Олег взял Арину за плечи, развернул в сторону террасы и подтолкнул.
– Подожди, дай я возьму свой бокал с вином. И твой туда отне с у.
Убравшись на кухне, Олег пришел на веранду, сел рядом с Ариной и в течение получаса выслушивал ее рассказ о ранении Сергея, о дурацком перезвоне, который она устроила, войдя в невыключенную раму, о непрочитанных личных делах и, наконец, о бесплодных поисках вокруг могилы Ревийо.
– Бедный Эрнст Неизвестный! Разве подозревал он, создавая свой памятник, что его будут использовать вместо банального ориентира при поисках клада! А Ревийо! Небось десять раз в своем саркофаге перевернулся. Мог ли он ожидать, что там, где он надеялся обрести покой и счастье, перероют всю землю! Фи, мадам. Как это все неэлегантно!
Олег произнес эту тираду с самым серьезным видом. Арина посмотрела на мужа и вдруг, вместо того чтобы возмутиться, начала хохотать. Смеялась она долго, но когда закончила, то почувствовала себя замечательно. Все напряжение этого дня высмеялось, выхохоталось.
– Кстати, о памятниках. – Олег дождался, когда Арина окончательно успокоится. – Как-то я услышал забавную историю, связанную с ним. Это было на обеде у постоянного представителя России при ООН – Рыкова. Так вот Рыков пришел к главе комитета ООН по выставкам – у него было указание из Москвы добиться установления памятника Эрнста Неизвестного. Кстати, он называется «Большой Кентавр». Он показывает фотографию скульптуры председателю. А тот криво так усмехается: «Вы, русские, просто помешаны на символике мужской силы – на фаллосе». «При чем здесь фаллос?» – искренне недоумевает Рыков. «Как при чем? А ваша стелла, посвященная покорителям космоса? Это что? Фаллос в стадии эрекции». Рыков возмутился: «Это извращение творческого замысла скульптора! А потом, при чем здесь фаллос и кентавр, которого мы сейчас предлагаем?» «Как же, – не задумываясь, ответил председатель. – А что же такое кентавр, как не воплощение мужской силы? Я имею в виду, конечно, истинную мужскую силу», – скромно потупив взор, закончил он. Рыков признал, что в тот момент не нашелся, что возразить.
– А ты не думаешь, что кентавр может указывать направление не рукой, а чем-то иным? В конце концов, тем самым оплодотворяющим органом, – весьма неожиданно закончил историю Олег.
– В этом и проблема. Рука указывает только на саркофаг и никуда более. Никаких других памятников в этом направлении нет. Поэтому я об этом тоже подумала. Но того органа, о котором ты говоришь, у кентавра нет, он у него отруб лен. Как, впрочем, и яички, а также вторая рука и обе ноги. Так что ничем другим он указывать никуда не может.
– Прямо не большой кентавр, а какой-то обрезанный!
– Как ты сказал? Обрезанный? Надо же, именно так его обозвал Кондратович, – вспомнила Арина, – Может, он и написал это последнее послание? Ты знаешь, он заговорил о кентавре еще до анонимки.
– Все может быть. Только зачем ему писать анонимки? Логично предположить, что анонимки пишет тот, кому безразлична судьба комиссии.
– Почему?
– Ну как же! Весь шум вокруг анонимок наносит ущерб репутации комиссии. Ведь так?
– Да, ты прав. Но Кондратович не пропадет даже после закрытия комиссии. Формально его пост принадлежит ООН, а не комиссии. Он поэтому и перешел на эту должность.
– А я на твоем месте присмотрелся бы к твоему любимчику. Как его, Сергей, что ли? Ведь ты говорила, что его уволили. Вот ему и все равно.
– Но его уволили только что!
– Но он мог уже чувствовать, что к этому идет. А потом он молод, у него хорошая профессия. Он легче других найдет работу, – не сдавался Олег.
– Сегодня на озере на него налетел катер, сильно поранил спину. Сергей решил, что это случайность. А вдруг это покушение? Кто-то решил его убрать.
– Вот видишь! С чего бы покушались на человека, ни в чем не замешанного? Ясно, что он в курсе каких-то махинаций. Или сам же их и проворачивал. И ещё эта его пассия, Жанна. Она тоже не много потеряет, если комиссию прикроют. У нее муж адвокат. Что, если они на пару пишут? Анонимки – это вполне в духе советского менталитета. А они все-таки советского духа понюхали.
– А зачем им это понадобилось?
– Чтобы комиссию закрыли. Тогда все концы в воду. Ты исключаешь такую версию? Арина, ты меня слышишь!
Арина сидела задумавшись.
– А? Что ты сказал? Сергей? Жанна? Не думаю, они слишком поглощены друг другом. Им сейчас не до разборок с чужими, им бы между собой разобраться, – отмахнулась Арина. – Послушай, мне сейчас пришло в голову другое. Я смотрела, куда указывает рука памятника. А может, из здания другой ракурс? Надо будет проверить. Не указывает ли она на самом деле немного правее? Если да, то это может быть шале Монбовон. И ты знаешь, я как-то видела очень странную сцену. Кондратович там поставил машину на стоянку. Я еще удивилась, почему так далеко от виллы Пелуз, где мы работаем. А минут через десять – пятнадцать, когда я подошла к вилле Пелуз, он тоже туда подъехал на машине.
– И что из этого?
– Ты что, не понимаешь? Он зачем-то остановился около шале. Сегодня вечером я там видела женщину. Что они там делали? Я подумала, свидание, но, может, у них там тайник. Придется завтра там посмотреть.
– Послушай, завтра же суббота!
– Я только вечером ненадолго съезжу! Пока ты будешь ужин готовить, я и смотаюсь.
– Фигушки вам! Сегодня готовил и завтра опять?!
– Ну, хорошо, я сама приготовлю, успокойся.
Приехав на следующий день вечером в ООН, Арина поднялась на третий этаж и прошла, миновав злополучную, на сей раз выключенную, раму к площадке, откуда открывался вид на парк. Так и есть! Отсюда ракурс был немного иной. В зависимости от того, сдвигались вы левее или правее, рука кентавра указывала либо на памятник покорителям космоса, либо, если продолжить линию вглубь парка, на швейцарское шале.
Арина решила начать с памятника космонавтам. Было тихо, из города сюда не доносилось почти никаких звуков. Темнота наступала. Все вокруг казалось таким таинственным и незнакомым. Едва подойдя к монументу, Арина поняла, что никакой тайник зарыть здесь невозможно. Стела стояла на большой каменной площадке – по женевским меркам почти площади – из серо-розового гранита. Спрятать здесь что-либо могло прийти в голову лишь инопланетянам, способным беззвучно дробить камень, а потом, не оставляя следа, заделывать швы. Арина хотела идти дальше, но остановилась, любуясь неожиданным зрелищем. Здание ООН, ослепительно белое на солнце, сейчас потемнело и почти сливалось с серо-голубым небом. Последние лучи солнца освещали монумент покорителям космоса. Его скучная серая металлическая поверхность отражала лучи заходящего солнца, и грани устремленной ввысь стелы играли всеми оттенками сиреневого цвета. Через несколько минут сиреневый цвет сменился лиловым, потом желтым и, наконец, оранжевым. Зрелище было захватывающим. Казалось, кто-то забавлялся, направляя на памятник разноцветные лучи прожектора. «Может быть, скульптор, задумавший памятник космонавтам, был настолько гениален, что предвидел, как солнце будет играть на его гранях? Тогда это гениальный памятник. Жаль только, что этого никто не видит», – подумала Арина. Солнце зашло, памятник опять стал просто темно-серой глыбой металла.