– Так ты все-таки сюда? К Сергею Леонидычу? – ее лицо все прямо-таки светилось любопытством. – А его, видать, нету. Заходи, у меня подождешь.
– Да нет, спасибо, я в другой раз приду, я здесь недалеко живу. – Жанна нажала на кнопку лифта.
– Ну, как знаешь…
– До свидания. – И Жанна, зайдя в лифт, захлопнула дверцу.
Пока лифт ехал вниз, она судорожно раздумывала, что ей делать. Выходить на улицу не стоило, она по-прежнему не знала кода. «Придется подняться этажом выше, а потом ждать, когда лифт приедет на четвертый этаж, – решила она. – Это наверняка и будет Сергей».
Дом был довольно старый, построенный, видимо, в шестидесятых годах, когда из архитектуры уже ушла сталинская мода на помпезность, но сохранилось стремление возводить здания солидными и основательными. Жанна удобно расположилась на широком подоконнике окна, находившегося в пролете между этажами. Пролеты были большими. К тому же шахта лифта располагалась посередине подъезда, и с площадки, где находились двери квартир, ее совсем не было видно. Она вспомнила, как возмущалась, когда приезжала раньше, в начале девяностых годов в Москву, к родителям, и, поднимаясь пешком на их третий этаж – лифт тогда часто не работал, – натыкалась на бомжей, которые прочно обосновались в их доме. Дом был такой же, как у Сергея, только находился в другом районе Москвы. Сколько ни пытались жители подъезда бороться с этим злом, но ничего сделать не удавалось. Кошек и бомжей как магнитом притягивало в их дом. Теперь Жанне стало понятно, почему это происходило. В какой-нибудь блочной многоэтажке дует изо всех щелей так, что даже в квартирах вечная стужа. К тому же, разве там есть такие удобные подоконники, где можно вполне обосноваться как на кровати?
В это время внизу в подъезде хлопнула сначала входная дверь, потом металлическая дверь лифта, в шахте натужно загудело, и снизу вверх поплыла темная кабина.
«Господи! Это наверняка Сережа! Сразу выйти? Нет, там, на площадке, темно и вообще кошками воняет! Пусть уж он зайдет в квартиру, а я потом позвоню, как задумано».
Кабина остановилась чуть ниже ее, как раз на четвертом этаже.
«Сережа!» – поняла она, и сердце сорвалось и ухнуло куда-то вниз, но ей было уже не до него. Дверца лифта захлопнулась с противным металлическим лязгом.
– Осторожно, смотри опять во что-нибудь не вляпайся, – услышала она Сережин голос.
– А ты же хотел поговорить с ней, – ответил звонкий женский голос. – Что она здесь развела столовую для кошек. Ладно, блюдце с молоком, это еще ничего. А в прошлый раз по всей площадке рыбьи кости были разбросаны.
Голос показался Арине знакомым. Она осторожно выглянула из своего убежища. Внизу на площадке стоял Сергей, а рядом с ним спиной к Жанне, какая-то женщина. Как будто почувствовав что-то, она повернулась и подняла голову. Это была Александра Буренкова.
Натужно заскрипев, открылась дверь. Сергей пропустил Буренкову внутрь квартиры и вошел следом за ней. Дверь захлопнулась. И снова наступила тишина. Вернее, не совсем тишина, так как рядом что-то громко стучало. Жанна испуганно оглянулась. Но тут же поняла, что это ухает ее сердце, и этот гулкий звук отдается в висках. Жанна снова присела на подоконник и постаралась взять себя в руки.
«Вот и все! Как просто и банально! А я… Какая же идиотка! Примчалась! Все бросила! Сижу в этом вонючем подъезде. Как какая-нибудь истерическая барышня-институтка. Сюрприз ему, видите ли, решила устроить. Устроила. Себе. Интересно, давно они вместе? Хотя какое это имеет значение. Ясно, что она живет с ним здесь. Или бывает регулярно. А может, позвонить в дверь и зайти? А зачем? Только еще не хватало мелодраматических сцен. Нет. Все. Надо идти».
Оставался еще вопрос, куда идти. В Москве у нее никого не было. Родители Жанны умерли в середине девяностых, с оставшимися в живых родственниками со стороны отца она никогда не была в близких отношениях. Оставалось одно – найти место в гостинице. Остановив машину, Жанна попросила отвезти ее куда-нибудь. Водитель привез ее к «Украине». Слава богу, свободный номер нашелся.
Ей казалось, что когда она наконец окажется в номере, разденется, умоется, выпьет горячего чая, то сможет собраться с мыслями и понять, что же произошло и как ей быть дальше. Но когда она захлопнула за собой дверь номера, то вдруг почувствовал такую боль, что, не раздеваясь, присела на кровать. Там, в подъезде, и потом, когда ехала в машине, она испытала целую гамму чувств. Сначала радость – когда наконец приехал Сергей, потом удивление – он не один! Затем испуг – вдруг ее увидят и, наконец, когда захлопнулась дверь, гнев. Гнев захлестнул ее, не давал нормально вздохнуть. Гнев на Сергея, на Буренкову, на себя за то, что оказалась в такой дурацкой ситуации. Но теперь гнев ушел, и нахлынула боль. Она замечала: так с ней бывало почти всегда, когда случалось действительно что-то драматическое. Как будто сначала она не сознавала, что происходило в действительности. Так было, когда умерла мама. Она проявила чудеса энергии: организовала похороны, устроила поминки. И только после ухода гостей, она вдруг с ужасом поняла, что теперь одна на этом белом свете, и мамы, самого дорогого и близкого для нее существа, уже никогда не будет рядом с ней. И тогда пришла боль и пришли слезы.
Вот и сейчас: боль вдруг так скрутила ее, что Жанна, не раздеваясь, легла на кровать и застыла. Она долго лежала так, вся съежившись, поджав под себя ноги и прижав руки к животу, без единой мысли в голове. Пока ее не сморил сон.
Проснувшись, Жанна долго пыталась понять, где она находится и почему лежит одетая, на застеленной кровати. Потом поняла и вспомнила все, что произошло вчера. Замерла, ожидая, что сейчас ей станет больно. Прислушалась к себе. И вдруг, к своему удивлению, поняла, что боли нет, а есть просто какое-то ощущение страшной усталости. И еще почему-то болело все тело. Она вдруг вспомнила выражение, которое всегда находила непонятным. Люди, чувствовавшие себя как-то странно, говорили, что их будто бы пыльным мешком по голове ударили. Так вот, сейчас ей именно так и ощущалось. Голова была тяжелая и болела, все вокруг было расплывчатым и почему-то серым, как будто присыпанным пылью.
Жанна решила, что надо что-то съесть, ведь последний раз она ела в самолете по пути в Москву. Может, все ее ощущения от голода… Она встала, разделась, приняла душ, стало чуть легче. Снова оделась и даже полюбовалась на чудесный вид, открывавшийся из окна ее номера, выходившего на Москву-реку, и вышла в коридор. Она решила, что деньги в этой гостинице берут именно за уникальные виды, открывавшиеся из ее окон. А иначе как же объяснить стоимость ее более чем скромного номера – пятьсот долларов за ночь. Позавтракав, Жанна отправилась узнавать, когда она может вылететь обратно в Женеву. Место нашлось в самолете, вылетавшем послезавтра. Купив билет и вернувшись к себе в номер, разделась, села в кресло и набрала номер телефона Сергея. Трубку сразу же сняли, и знакомый голос ответил: «Алле!» Жанна затаила дыхание. Не получив ответа, Буренкова повторила: «Алле, вас не слышно, перезвоните, пожалуйста!» – и повесила трубку. Сердце Жанны колотилось где-то в районе левого уха, к которому она до сих пор судорожно прижимала трубку. Зачем она позвонила? На что надеялась? Даже если бы к телефону подошел Сергей, разве это означало бы, что он дома один? Нет, конечно. Чего она этим звонком добилась? Только себе еще раз больно сделала, и все.
Всю ночь Жанна почти не спала, ее мучили кошмары. Она видела Сергея, стоящего на противоположном от нее берегу небольшой речки, красивого и веселого. Он звал ее к себе. Она заходила в воду, чтобы перейти на другую сторону, но ручеек оказывался болотом, которое начинало медленно, но верно засасывать ее вглубь. Когда грязная жижа обволокла все ее тело и уже начала заливаться в рот, Жанна проснулась, она была действительно вся мокрая от пота.
Жанна встала совершенно разбитая. Приняла душ, выпила заказанный в номер кофе и стала одеваться. Она решила съездить к родителям на кладбище. Выглянув в окно, увидела, что идет сильный дождь. Она приехала в Москву с одним чемоданом, остальные вещи Мишель обещал отправить позже. Из обуви захватила лишь пару легких туфель, в которых она тут же промокла бы. Недалеко от гостиницы выстроили большой современный торговый центр. Жанна решила пойти туда и купить обувь попроще, мокроступы. Так мама называла обувь, которой не страшна была любая погода. Но купить такую обувь оказалось делом непростым. Было такое впечатление, что москвички ходят исключительно в вечерних туфлях на каблуках, причем какой-то умопомрачительной высоты. С трудом, но ей все же удалось найти простые ботинки, которым не страшен был все усиливающийся дождь.
Надев мокроступы, Жанна поехала на кладбище к родителям. Пребывание на кладбище только лишь усугубило мрачное, подавленное настроение, в котором она пребывала все это время. Вернувшись, она поняла, что не может сидеть одна целый вечер в гостиничном номере. Жанна опять вышла на улицу. Ливень затих, но было слякотно, серо, зябко. По проспекту неслись бесконечные ряды грязных машин, вокруг себя она видела неприветливые и озабоченные лица, а в легкие вливалась отвратительная едкая смесь, лишь отдаленно напоминавшая воздух. Гулять ей быстро расхотелось. Она вернулась в гостиницу разбитая, усталая.
Опять набрала номер телефона Сергея. Услышав его голос, вздрогнула и даже хотела повесить трубку. Но потом поняла, что это автоответчик. Пока Сергей отвечал, что его в данный момент нет дома, и предлагал всем желающим оставить сообщение, Жанна судорожно думала, сказать что-то или нет. А потом все же решилась и, дождавшись сигнала, сказала первое, что пришло в голову: «Привет! Это я. Надеюсь, ты еще узнаешь мой голос. Но на всякий случай уточняю – Жанна. Приезжала по делам в Москву. Завтра улетаю. Жаль, что не застала. Вернее, застала, но не совсем того, с кем хотела встретиться. Желаю всего наилучшего». Еще даже не повесив трубки, уже пожалела о том, что оставила послание. Что за идиотизм! Он же ничего не поймет. Он никогда не поверит, что она приезжала по делам. И тем более не поймет, почему она не встретилась с ним. И еще эти дурацкие слова о том, что она застала «не совсем того». Что он подумает? Но что толку переживать? Послание не сотрешь. Что подумает, то и подумает. Все равно уже ничего не изменишь. Она опять взяла телефонную трубку. На этот раз набрала женевский номер приятельницы – единственной, которая была в курсе ее отъезда в Москву. Та оказалась, слава богу, дома. Разговор был предельно кратким, пожалуй, самым кратким за всю историю их общения.