Она откинула раздраженно волосы со лба, как будто пыталась отогнать надоевшую мысль. Жанна уже собралась сесть на автобус, чтобы ехать домой, но тут увидела впереди темный силуэт памятника, проглядывавший сквозь развесистые ивы. Она сама не заметила, как оказалась около острова Руссо, на котором иногда любила посидеть и полюбоваться на Женеву. С него открывался прекрасный вид на обе части города, разделенные озером. Она подумала, что, возможно, памятник Руссо поставили здесь, поскольку французский философ, любивший Женеву, приходил сюда посмотреть на город, а заодно и поразмышлять над проблемами бытия.
«Самое подходящее место, чтобы решать глобальные проблемы. И, возможно, не только Руссо размышлял здесь над ними. А моя проблема – чем не мировая? – с иронией подумала Жанна. – Что для меня лучше – Россия или Швейцария? Где жить – в Женеве или в Москве? Кто ближе – Сергей или Мишель?»
Она села на лавочку, стоявшую возле памятника, и посмотрела на озеро. Оно было очень красиво в этот вечерний час. В нем яркими разноцветными огнями переливалась вечерняя Женева. В памяти всплывали картинки старого города, по которому она бродила сегодня днем, – тесные извилистые улочки, низкие дома, простоватые, почти без украшений. Все такое маленькое, но уютное, незамысловатое, но знакомое. Вспомнила, как легко дышалось ей сегодня в парке. И как, несмотря на свое дурное состояние, увидев розовеющий вдали, за неправдоподобно синим озером, еще более неправдоподобно красивый в предзакатный час Монблан, она не могла не восхититься в тысячу первый раз. Вспомнив все это, Жанна поняла, что на первые два вопроса она уже ответила. А если у нее и были сомнения, то она оставила их там, в задымленной Москве вместе с выброшенными за ненадобностью мокроступами. А раз есть ответ на два первых вопроса, то очевиден ответ и на третий.
Придя домой, сразу села за стол и написала обещанное письмо.
«Милый мой Сереженька!
Только что вернулась с острова Руссо – помнишь, последний раз мы там сидели до поздней ночи как-то в июле? Ты еще все уговаривал меня вместе поехать в Москву, я почти согласилась, и мы мечтали, как там все замечательно устроим.
Наверное, этот остров располагает не только к философским размышлениям, но и к мечтаниям. А может, присутствие Руссо так действует? Ведь он тоже был не только философом, но и завзятым мечтателем. Кто еще, как не мечтатель, мог всерьез рассуждать о равенстве, справедливости, надеяться на построение государства разума?
Я сегодня подумала: сколько же русских, наверное, мечтали здесь же о возвращении в Россию? Может быть, конечно, не на этом острове, но где-то в Женеве. Первая волна эмиграции еще в девятнадцатом веке, после революции вторая, потом третья… И вообще, сколько было этих волн? А мы кто – тоже очередная эмигрантская волна? Наверное… Но в любом случае нам проще – у нас есть возможность выбора. Хотя, кто сказал, что это проще? Я имею в виду, когда можно выбирать: остаться здесь или вернуться на родину. Мы, по-моему, с тобой и на эту тему спорили. О чем мы только не разговаривали тогда, когда ты был здесь со мной!
Вроде бы совсем недавно, а кажется – это было в другой жизни. Тогда у нас была одна жизнь на двоих или хотя бы ее видимость. Теперь наши жизни разделились на две. Навсегда. Я окончательно поняла это сегодня. Для того, чтобы объяснить тебе почему, мне опять придется вспомнить о волнах.
Помнишь тот обед, когда мы сидели в ресторане в Коппе – последний безоблачный день наших отношений. Так вот, там у тебя вдруг резко и беспричинно изменилось настроение. И ты, пытаясь объяснить свои ощущения, сказал, что тебя будто бы накрыло волной и все стало зыбко, серо и неуютно. И даже немного страшно – а вдруг не выплывешь? Я еще тогда посмеялась над твоими страхами и напомнила эпизод, который произошел незадолго до этого.
Мы выбрались с тобой на уик-энд на юг, под Ниццу. Было уже совсем не жарко, и на море штормило. Но ты все равно полез купаться и затащил меня. Вода была холодной, но тебе было – напрашивается банальное, но в данном случае очень верное сравнение – море по колено. А мне было очень страшно. Я вообще не большая любительница купаться, а уж в такую погоду… Но все-таки полезла за тобой – не хотелось ударить в грязь лицом. Нет, определенно, сегодня меня тянет исключительно на банальные сравнения. Наверное, потому, что хочется сказать о самом важном, а не тратить время на литературные изыски. Короче, ты мне объяснил, что главное – это преодолеть волну: поднырнуть под нее, набрав воздух в легкие, и вынырнуть подальше. А там – уже относительно гладкое море, волны небольшие и плавать не опасно. Ты все это и проделал на моих глазах. У тебя здорово получилось. И ты плавал там, за большой волной, резвясь как мальчишка. Я все боялась, а ты сердился и призывно махал мне рукой. Наконец я все-таки нырнула под очередную накатившую волну. Сделала я это только потому, что ты так хотел, ты меня заставил. Сама бы я не решилась.
Ну и что же произошло? Меня покрутило, повертело под водой, поскребло по песку и выбросило туда же, откуда я и стартовала – на берег. Только состояние мое было таково, что меня до сих пор в дрожь бросает, когда я подумаю о купании в море.
Я думаю, ты все понял. Ты у меня настоящий пловец. Сейчас вдруг подумала еще о твоем увлечении серфингом. Вспомнила, как лихо ты носился под раздувавшимся парусом на своем любимом озере. Это все одно к одному. Ты не боишься волн. Ты их умеешь обуздывать. Может, тебя когда-то и накрыла волна. Но ты уже преодолел ее, и наиболее опасный, штормовой, участок моря позади. Теперь перед тобой, возможно, и не гладкие, однако уже не такие страшные водные просторы. Я желаю, чтобы ты доплыл до своего заветного острова – все мы в итоге надеемся его найти. А я уж останусь на том, на который когда-то, довольно давно, меня вынесла волна и куда на днях меня опять прибило. Видно, навсегда. Ведь я по-прежнему боюсь плавать.
Не сердись на меня, хотя глупо так говорить. Прости, что разочаровала тебя. Но я уверена, это к лучшему, ты сможешь побыстрее забыть меня. Тому, кто в пути, не стоит обременять себя воспоминаниями. Они нужны лишь тем, кто тихо сидит на берегу, любуется на морские дали и греет остывающую душу, припоминая времена, когда и они куда-то стремились, о чем-то мечтали. Хотя лучше, если будет казаться, что все это приснилось во сне. Тогда не будут мучить сожаления.
У меня теперь будет свой сон. Прекрасный. И уже за одно это я навсегда благодарна тебе.
Вскоре вернулся с работы Мишель. Жанна сидела в гостиной с книгой. И когда он, раздевшись, вошел в комнату, она сказала:
– Знаешь что, я никуда не пойду. Ни в какой ресторан. Я все подготовила, обойдутся без меня. А мы с тобой проведем этот вечер вдвоем.
А потом сделала то, чего не делала очень и очень давно: встала, подошла к мужу и, преодолев его удивленный взгляд, не очень ловко прижалась к нему и поцеловала в уже немного колючую щеку. Мишель сначала как-то неестественно застыл, а потом, видимо что-то почувствовав и поняв, расслабился и обнял Жанну. Они так и стояли, обнявшись и вновь привыкая друг к другу. Потом Мишель начал тихонько, слегка касаясь волос, как она и любила, гладить ее по голове и приговаривать: «Все будет хорошо, вот увидишь. Все будет хорошо». А Жанна, услышав его слова, подумала: «Как странно, ведь именно это я почувствовала, когда прижалась к нему».
Когда Арина уже смирилась с тем, что ей не дозвониться до Жанны, та вдруг позвонила сама. Узнав о решении Жанны не идти на вечер, Арина обрадовалась – решалась проблема места для Олега. Это было главным в тот момент, а выяснение причин столь странного решения Жанны она могла отложить и до завтра. Тем более что времени на сборы оставалось совсем мало. Было уже шесть часов, а на ужин в Шато Пранжэн все собирались к семи.
Из всех замков, увиденных Ариной за последнее время, Шато Пранжэн единственный действительно заслуживал этого названия. Он был построен в тридцатых годах восемнадцатого века Изначально был королевским имением (здесь жил брат Наполеона, король Испании), потом, сменив множество владельцев, стал национальным музеем истории Швейцарии XVIII–XIX веков.
Увидев замок, Арина вспомнила о Вере: уже которую неделю подруга напоминала ей об обещании подготовить тур под названием «Женева – город изгнанников». Ведь она сама предложила эту тему и сначала активно к ней готовилась. Но потом все так закрутилось и завертелось в комиссии, что у нее не было ни сил, ни времени заниматься туристическими делами. А дата приезда главы туристической фирмы, партнера Веры из Москвы, неумолимо приближалась. После возвращения из Бангладеш Арина клятвенно заверила Веру, что в комиссии она дела завершила и начинает заниматься туром. Но так и не начала. Олег как будто подслушал мысли Арины.
– Вчера, уже около двенадцати, когда вы изволили в ООН заночевать, звонила ВВВ, – так Олег в шутку иногда называл Веру, – ваша верная Вера. Очень возмущалась. Говорит, ты ж ее обманула, ты же ее подвела.
Последнее слово Олег произнес на хохляцкий манер – «пидвила», – имитируя припев известной в свое время украинской песни.
– Она тебе как, всю песню исполнила или только припев? – впервые за эти дни рассмеялась Арина.
– Все интересовалась, где ты? Как так? Полночь, а ее нет дома. Никак не мог отвязаться. Пришлось повздыхать и признаться, что у тебя хахаль появился и ты дома теперь не ночуешь. – Олег усмехнулся, посмотрев искоса на жену. – А что? Не говорить же, что ты по ночам по подвалам шастаешь.
– Ну ты даешь. – Арина хотела было возмутиться выдумке Олега, но, представив лицо подруги, услышавшей такую новость, не выдержала и опять рассмеялась. – Ладно, позвоню ей завтра же, все объясню.
Ресторана при музее не было, а было кафе, которое Жанне и удалось снять для комиссии. Все было очень просто: в помещении был устроен шведский стол, а за столики можно было сесть внутри или на улице, на веранде, примыкавшей к зданию. Вечер выдался замечательный, и Арина, положив еду на тарелку, вышла на веранду. Олег вышел вслед за ней. Увидев их, к ним подошла Казанцева. Когда Арина, обойдя веранду, наконец присела за один из столов, Людмила тоже села за этот стол.