бняков этот самый вид открывался только вниз по Восьмой улице, где за Колчаковской виднелись стандартные коробки 5-6-этажных жилых домов. На другой стороне улицы Григорьев увидел трехметровый глухой серый бетонный забор, венчаемый пулеметными башенками старых танков - знаменитых "сухопутных линкоров" сороковых годов. Над одной из башенок слабый ветер лениво колыхал флаг - красный соболь, натягивающий лук, на зеленом фоне. Опять Сиборко! Напротив логова мощнейшей государственной компании приютилась, скрытая с трех сторон купеческими замками и высокими деревьями парка, небольшая церквушка. Константин свернул на узенькую асфальтовую дорожку и зашагал вдоль железной решетки церковной ограды, табличка на которой гласила: "Даниловская церковь. Часы работы: с 8 утра до 7 вечера в будние дни, с 10 утра до 11 вечера в выходные дни". Через сотню шагов дорожка вывела экс-поручика на улицу Седьмую, оказавшуюся уменьшенной копией Восьмой. Те же особняки, но поскромнее и с большим архитектурным вкусом. Жили в них торговые люди средней руки, врачи, оружейных дел мастера. Спускаясь вниз по Седьмой, побелевшей от тополиного пуха, Константин заприметил стоящих на углу одного из переулков полицейских в черной форме. Его даже слегка уязвило то, что они не обратили на него никакого внимания. Но кто мог признать в этом респектабельном гражданине грозу ижской доброполиции? Мысли о своих вчерашних похождениях сменились новым удивлением, ибо экс-поручик вышел на обширную площадь, носившую имя генерала Родзаевского. В городе на краю света была площадь имени одной из мрачнейших фигур современной отечественной истории. Правда, "мятежником" и "врагом отечества" генерала перестали называть еще в последние годы регентства, но это отнюдь не означало полной реабилитации. Скорее, власти попытались просто забыть о существовании Родзаевского, ввергшего страну в самую крупную смуту со времен хаоса после Падения. Константин покрутил головой и уже совсем не удивился, обнаружив между двумя серыми одинаковыми двухэтажными домами, различавшимися только вывесками ("Дом печати" и ресторан "Ижские зори") неприметную деревянную избу, над которой лениво колыхался на ветерке флаг "Всероссийской фашисткой партии". Подойдя поближе, экс-поручик заметил приваленный к крыльцу дома бронзовый бюст самого генерала. Судя по сохранившемуся в центре площади каменному постаменту, бюст прежде располагался именно там. "Что за город бывших памятников" - подумал Константин, вспоминая похожий постамент перед полицейской управой. Сидящий на ступеньках лестницы седоусый человек, по-видимому, охранял бюст. Внешностью он сильно смахивал на обитателя "Великой сферы сопроцветания", а форма его воскрешала в памяти кавалергарда кадры хроники "енисейского мятежа". Да и сам этот немолодой мужчина пришел из той же кинохроники. Грудь его увешана была наградами Империи, среди которых сверкал и знаменитый "орёл Родзаевского", державший в своих когтях свастику. На мгновенье Константин попытался представить, что было бы с человеком, осмелившимся появится в таком виде на улицах стольного Екатеринбурга. Статью Российского уложения о "фашисткой пропаганде" ещё никто не отменял, несмотря на участившиеся в последнее время призывы к восстановлению "исторической правды". Пока Григорьев во все глаза пялился на родзаевца, тот спокойно и чинно курил, затем поглядел на кавалергарда и тихо проговорил, указывая рукой на крыльцо рядом с собой:
- В ногах правды нет. Присаживайся, что ли, служивый.
Экс-поручик очень удивился, но послушно присел на краешек крыльца, не переставая таращиться на ветерана. А тот все тем же тихим голосом продолжил свою неспешную речь:
- Ну как там доблестные гвардейцы. -
"Как он догадался?" - поразился Константин и после долгой паузы ответил:
- Да всё так же.
- Хорошие парни были в гвардии, - словно не слыша его ответа, продолжал говорить ветеран, - эх жаль, не с нами они были тогда, января 6-го,1967 года... - и умолк старый солдат. Лицо его оставалось спокойным, но за занавесом голубых глаз, казалось, снова бушевала январская метель и падали в снег черномундирные офицеры, с голыми руками штурмовавшие захваченный гвардейцами Николаевский форт. Константин попытался представить картину тех дней. Но снова, с необычайной горечью, заговорил старик:
- Но всё кончилось не тогда, а 6-ю годами раньше, когда на улице Народной обороны пал наш лебедь ...
- Лебедь?! - Григорьев прервал ветерана удивленным выкриком.
- Да, молодежь уж не помнит - ответил тот, грустно усмехнувшись, - Лебедем прозвали нашего генерала. Когда в 1955-м, после войны на Островах, его встречали во Владивостоке, хор на празднике в городском собрании пел переиначенные слова "Хованщины": "Слава, слава лебедю, князю Родзаевскому"
- Неужели Родзаевский был князем?
- Да, покойный государь-император Пётр, в честь победы на Островах, сделал генерала князем Курильским ... - мечтательно проговорил ветеран и снова умолк. Генеалогия была той единственной областью истории, в которой Григорьев разбирался. Но князя Курильского в списках высшей аристократии Империи не было, хотя князь Сахалинский(генерал Лю Бочэн) и граф Шикотанский (контр-адмирал Белькевич) были.
- А, фашист недобитый, молодежь вербуешь! - услышал Константин неприятный голос над собой. У крыльца стоял немолодой, слегка сутуловатый человек, облачённый в потёртые синие штаны, морскую тельняшку и высокую казачью папаху.
- Жив ещё "нерпач", что ли ... - протянул в ответ ветеран.
Новый собеседник склонился к Константину и, дыша ему в лицо смесью крепчайшего табака и давно нечищеных зубов, громко зашептал:
- Браток, не слушай этого старого ревуна. Вся их шарага - фуфло. Раньше было дерьмо, а нынче - фуфло. Они без генерала - ничто, даже меньше. Когда их генерал стал трупом, они все тоже подохли. И пахнет от них, как от ихнего генерала после смерти ...
- А как вы воняете, и сказать-то при людях стыдно - подал голос ветеран.
Человек в папахе повернулся к нему и, уперев руки в боки, спросил:
- Кто воняет?
- Да вы, ваша Народно-революционная партия.
- Какая НРП? - поинтересовался "папаха", - НРП великороссов, НРП России, Независимая НРП или НРП - Союз венедов?
- Хрен редьки не слаще, - махнул рукой родзаевец, - Все одинаково воняете, со стороны не различишь. Вот в ВРФП никогда не было расколов.
- Да какие расколы могут быть в морге. Вы подохли уж 20 с лишком лет назад. - Григорьеву стало скучно и немного грустно, он поднялся с крыльца, и зашагал прочь. Спорщики не заметили этого, и Константин еще долго слышал их голоса.
- Да если бы грязные "нерпачи" хоть пальцем пошевелили тогда, во Владивостоке!
- А какого хрена мы должны были шевелиться. По нам лучше регент, чем ваш сумасшедший генерал.
- Это вы все ненормальные.
- Мы то нормальные, а этот чертов мир Махагалы безумен.
- При чём здесь Махагала!
- Да ваш Родзаевский ничуть его не лучше.
- Это вы вполне сгодитесь в его гвардию ...
Константин шагал прочь, настигаемый черной тоской. Почти никто в нынешней Империи не помнит о "нерпачах", да и фигура грозного генерала понемногу скрывается в густом сумраке истории. А ведь 2-3 десятилетия назад люди сражались и умирали под их знаменами. Что такое память и что такое жизнь? И зачем всё это? Взгляд Григорьева упал на притаившийся в тени трехэтажного каменного сооружения, поразительно, до боли в сердце, напомнившего ему "большие магазины" Екатеринбурга, трактирчик. Ноги сами понесли экс-поручика туда. Но едва он ступил на первую ступеньку, как дверь трактира с шумом распахнулась, и по ступенькам кубарем скатилось что-то в черном. Кавалергард отпрыгнул в сторону и у его ног на брусчатке растянулся человек в форме доброполиции. Из трактира доносились грохот и нечленораздельные вопли.
- Что это? - оторопело спросил Константин. И услышал за спиной чей-то ехидный голос:
- Да опять наши мушкетеры с гвардейцами кардинала сцепились.
- Кто? - не понял Константин, поворачиваясь лицом к собеседнику. Невысокий плешивый рыжебородый человек в сером костюме, довольно ухмыляясь, объяснил:
- Мушкетеры - это наши казаки, а гвардейцы - доброполиция. Стоит им встретиться в трактире, как драки не избежать.
- И часто так бывает? - поинтересовался Григорьев.
- Как-то, месяцев семь назад, мои люди насчитали 11 драк за день.
- Ужасно! - воскликнул Константин, на мгновение представив себе положение с охраной правопорядка в городе, где полиция и казаки ведут такую войну. Но собеседник поспешил успокоить его:
- Ничего ужасного, смертоубийств не бывало, да и переломы редки. -
И подтверждая его слова, упавший доброполицейский вскочил на ноги и с криком: "Бог и херр Фолькофф!" - ринулся в трактир, но не замедлил снова вылететь оттуда, правда не один, а держа за шкирку какого-то казачка. Проследив за его приключениями, Григорьев снова повернулся к собеседнику и спросил:
- И чем кончают?
Взглянув на часы, тот ответил:
- Через минуту начнут петь ... Пригнитесь. - Константин последовал примеру рыжебородого и над его головой просвистел вылетевший из трактира стол, разбился об асфальт в паре метров за ними, обдав собеседников градом щепок.
- О чём петь-то? - спросил, отряхивая костюм, экс-поручик.
- Похабные песни о херре Фолькоффе. - ответил, подбирая упавшую шляпу, незнакомец.
И, подтверждая его слова, из трактира донёсся какой-то нечленораздельный вой. Рыжебородый, радостно улыбнувшись, заметил:
- Ну, вот и запели! - На что Константин ответил: - А я думал, на кошек перешли.
Глава VIII
Иж,9 июля 1989г.,суббота,около 4 часов дня.
Суббота в Иже была базарным днём. С утра с окрестных ферм и деревень тянулись в город подводы и вездеходные "барсуки". Торговля бойко шла и у Александро-Невского собора, и в рядах на Арсенальной, и в павильонах Нижней площади и ещё в десятке мест, разбросанных по всему городу. На прилавках громоздились разнообразные овощи и фрукты, вплоть до самых экзотичных арбузов и апельсинов. А мясо, а рыба!!! Да что говорить об этом.