я наших систем восприятия тактильно-визуальная когниция особенно сильна. Сканирование мозга показывает, что тактильные ощущения стимулируют участки визуальной и слуховой коры, а визуальные впечатления стимулируют области слуховой и соматосенсорной коры.
Это предпоследнее из множества откровений, которые принесла когнитивная революция как непрофессионалам, так и дизайнерам: поверхности, а следовательно, материалы, имеют сильное воздействие на наши неосознаваемые и осознанные когниции, касающиеся строительных сред. Один из выводов, которые из этого следуют: любая поверхность, не усиливающая нужное впечатление, ослабляет его. Поскольку тактильные ощущения включают движение или воображаемое движение (например, вы проводите рукой по фасаду), они заставляют нас чувствовать себя полностью погруженными в наши среды – особенно с учетом того, что мы можем контролировать то, к чему прикасаемся, в большей степени, чем то, что видим.
Зрение, бесспорно, остается главной из человеческих систем сенсорного восприятия. Наш мозг тратит примерно столько же производительных возможностей на обработку данных о том, что мы видим, сколько на всю информацию от остальных органов чувств, вместе взятых. Однако наше восприятие MAS показывет, что наши глаза никогда не воспринимают информацию из окружающего мира без помощи других чувств а также ассоциативных схем, метафор и других воспоминаний. Нойтлингс и Ридейк в своем дизайне исходят из предпосылки, что в восприятии архитектуры то, что мы видим, также активирует части наших сенсомоторных систем, связанных с осязанием. Архитекторы втягивают все наше тело во взаимодействие с MAS, применяя техники дизайна, которые вызывают наши неосознаваемые реакции на здание в целом и на музейные экспозиции, вновь прославляющие Антверпен как международного арбитра и центр международной торговли.
Амьенский собор. Оркестр чувств: «ощущение» присутствия высшего существа
800 лет назад, строя Амьенский кафедральный собор, мастера-каменщики демонстрировали меньше заботы о создании отчетливого чувства сиюминутного телесного отклика, чем о строительстве объекта, который будет приводить в духовный восторг любого, кто в него войдет. Умело манипулируя нашими способностями находить направление с помощью проприоцепции и слуха, каменщики построили один из красивейших (и наиболее хорошо сохранившихся) образцов французской готической архитектуры XIII века, в то же время усилив наше впечатление от Амьенского собора как от великолепного – просто уникального – дома Господа. Меньше чем за десять минут можно пересечь городскую площадь, на которой стоит одно из величайших на земле творений архитектуры. Прохладный голубовато-серый западный фасад Амьенского собора, фланкированный башнями, взмывает к небу на 358 футов, заставляя чувствовать ничтожность вашего тела; вы инстинктивно отступаете на несколько шагов назад, надеясь на небольшое уменьшение масштаба, которое позволит охватить взглядом это массивное сооружение. Свет и тени вплетают скульптурный фасад в гобелен, оживляемый шпилями, грифонами, трилистниками и квадрифолиями, полуколонками и рядами стоящих знакомых святых, благосклонно взирающих сверху на туристов и, по видимости, паломников. Компактная трехчастная композиция как по вертикали, так и по горизонтали организует монументальный фасад, и тема Троицы, представленная здесь, продолжается в плане здания. Трехчастный портал соответствует организации внутреннего пространства – центральному и двум боковым нефам. Скульптуры с украшенными лиственным орнаментом капителями, столпившиеся святые облегчают переход от массивного фасада к другому масштабу дверей, манящих нас внутрь.
Внутри перед нами расстилается величественное пространство, обволакивающее нас в огромном затененном нефе приглушенными звуками, застоявшимися запахами многовековой извести, деревянных скамей и льющимся сверху светом. (Витражи существенно приглушали свет, попадавший в собор, до Второй мировой войны; бомбы союзников Германии разрушили средневековые витражные окна, которые были заменены простыми стеклами.) Семь массивных столбов сложной формы ведут наш взгляд от одного обрамленного колоннами исполина до другого короткими отрезками вечности, направляя шаги к парящему трансепту. Подчеркивает ширину главных колонн соразмерная руке толщина колонн тонких. Кожей вы чувствуете холод: из-за чрезмерной дороговизны отопления в соборе круглый год прохладно, а в морозные зимние дни изо рта с дыханием выходит пар. Впечатляющий размах нефа и вертикальная линия колонн неудержимо влекут наш взгляд вверх, к арочным сводам, теряющимся в вышине, когда мы пытаемся оценить размеры этого здания. Прямая ось направляет наш взгляд и ноги вперед, к трансепту, но размеры нефа кажутся такими необъятными, что мы вместо этого сворачиваем в более низкий боковой неф церкви, по которому медленно шагаем, иногда рассматривая скульптуру и горящие свечи по пути к середине трансепта и хорам.
Перемотайте пленку назад. А теперь представьте, как вы приближаетесь к Амьенскому собору, а затем входите в него и осматриваете. Но на этот раз сосредоточьтесь на звуках. Когда вы идете по соборной площади, звучание, или звуковой ландшафт, Амьена, французского города среднего размера (ок. 140 000 жителей), представляет собой звон и шум: мусорщики кричат и гремят металлическими баками, пока их грузовики работают на холостых оборотах, автомоторы гудят, водители сигналят, осторожные велосипедисты звонят в свои звонки. Дойдя до портала, вы входите, и в момент, когда дверь собора закрывается за вами, все эти звуки исчезают. Вы пришли. Вас омывает безграничное, полное воздуха пространство, где от каменных поверхностей отражаются приглушенные звуки шагов.
Ваше восприятие Амьенского собора, как и любого объекта строительной среды, состоит не только из того, что вы видите, но и из того, что вы слышите: люди крайне восприимчивы к звукам. Мы отличаем шуршание бумаги от шуршания листвы. Мы слышим разницу между шуршанием и трением, а также между скоблением и чесанием. Кажущийся бесконечным мир звуков порождается ограниченным определенным набором акустических факторов: громкость звучащей ноты, ее высота, или число физических колебаний в единицу времени (высокочастотные колебания дают высокие ноты, а низкочастотные – соответственно, низкие); тембр, или качество и частоты обертонов; длительность – как долго продолжаются акустические колебания, прежде чем затухнуть. А поскольку большинство звуков приходят не поодиночке, а во множестве, издаваемые через какие-то промежутки времени, ритм и вариативность часто становятся центральными характеристиками звукового события.
Соборы создают весьма необычные звуковые ландшафты. В обширных интерьерах, таких как Амьенский собор, звуки замедляются. Фактически продолжительность времени затухания звука приближается к нашему восприятию звука, затухающего в открытом поле. Но в Амьенском соборе, в отличие от открытого поля, ровные и неровные внутренние поверхности в деамбулатории, центральном и боковых нефах, боковых часовнях и трансепте поглощают, отражают и рассеивают звуковые волны по-разному. Строительные материалы здания – камень и стекло – гораздо интенсивнее отражают звук, чем поглощают его. Большое пространство, ограниченное преимущественно звукоотражающими материалами, создает неповторимый звуковой ландшафт Амьенского собора, потому что в таких пространствах звуковые волны реверберируют необычно долго – от шести до десяти секунд. В результате образуется то, что акустики называют рассеянным звучанием, когда из-за долгой реверберации звуковых отражений кажется, будто звуки приходят отовсюду и ниоткуда, заставляя нас гадать, где же находятся их источники.
Рассеянное звучание в этих огромных пространствах не сравнимо почти ни с каким другим звуковым впечатлением в строительной среде.
Поскольку наши уши расположены по обе стороны головы, звуковые волны достигают их не совсем одновременно и с чуть разной интенсивностью. Как бинокулярное зрение, которое позволяет видеть вещи объемно, биакустический слух помогает локализовать звук в пространстве по отношению к нашему телу; это называется эхолокацией. Люди сочетают эхолокацию со своим чувством проприоцепции, чтобы мысленно оценить свое окружение и определить движения, которые могут сулить опасность. Наши ощущения внутри Амьенского собора не только ни на что не похожи, но и тревожны, что мы смутно осознаем: мы стоим посреди теряющегося в вышине нефа, проникаем взглядом всюду вокруг себя, но когда пытаемся определить источники звуков, которые слышим, – шаги людей, шуршание страниц путеводителей, сладкозвучное хоровое пение, – не можем этого сделать. Поскольку мы в церкви, логика нам подсказывает, что мы в безопасности. Но размытый звуковой ландшафт интерьера Амьенского собора вынуждает нас до некоторой степени отказаться от контроля, переуступив его чему-то аморфному и трудно определимому, а также более могущественному, чем мы, – чему-то, иными словами, вроде высшего существа.
Люди также осмысливают время, соотнося его со своим воплощенным восприятием пространства, когда говорят о жизни как о путешествии и о несчастных эпизодах в своей жизни – как о мрачных моментах или местах. Малые пространства, кажется им, ускоряют время, обширные же, наоборот, замедляют его течение. Из-за его громадности, неповторимости и его впечатляющего звукового ландшафта войти в Амьенский собор – значит переступить порог навстречу иным времени и пространству, наполняющим вас чувством благоговения, которое возносит над повседневными мыслями и, возможно, глубинными персеверациями, сосредоточивая на экзистенциальной общности со всем человечеством, с живыми и мертвыми. Вот почему полчаса в месте, подобном Амьенскому собору, по ощущению равноценны целому хорошо проведенному дню и обладают потенциалом, способным преобразить жизнь.
В человеческом восприятии дизайн играет большую роль. Мы восхищаемся тем, как Облачная арка трансформирует наше ощущение себя в сопоставлении с чикагским городским пейзажем. Тем, как целенаправленно вовлекает нас