«Ни за что не сяду».
– Вас подвезти? – раздался из полутемного нутра машины хорошо поставленный мужской голос. – В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгоняет, а вы даже без зонта.
Действительно, Князев только сейчас обратил внимание на накрапывающий, мелкий, как пудра, дождик.
– Спасибо, – Евгений отвернулся с независимым видом. – Мне недалеко.
– И все равно садитесь, – широкая дверь авто распахнулась, преграждая ему дорогу. – Мне кажется, что вы не откажитесь прокатиться именно со мной.
– А чем же это вы так знамениты? – начал раздражаться Князев: «Подумаешь, какой-нибудь местный нувориш…»
– Да ничем, собственно… – сник, судя по изменившемуся тону, невидимый обитатель авто. – Разве что фамилия у меня многим здесь известная. Мельник. Не слыхали часом?..
«Сам Мельник? Похоже, в ход пошла тяжелая артиллерия…»
Не отдавая себе отчета в том, что делает, повинуясь гипнозу незнакомца, Женя нырнул в теплое уютное нутро автомобиля, тут же мягко тронувшегося с места, едва он захлопнул дверь…
Знаменитый Мельник, по слухам, повелевавший Краснобалтском чуть ли не с пятидесятых годов, выглядел неожиданно моложаво и совсем не так, как представлял себе Евгений чиновников его разряда. Чисто по прессе и телевидению, конечно, поскольку за свою жизнь лично еще ни с одним не встречался.
Лысоватый мужичок лет пятидесяти, на вид примерно такого типа, представителей которого можно встретить возле недорогих пивных или за доминошным столом, где-нибудь в тенистом дворике. Словом, почти такой же маргинальный индивидуум, как и тот, которого только что провел мимо задумавшегося Князева сумрачный старшина с фонарем под глазом. Разве что вместо кургузого пиджачка и «треников» градоначальник был одет в очень приличный серый с искрой костюм и белую рубашку при столь любимом всеми выходцами из советской номенклатуры красном галстуке.
– У меня пятно на рубашке? – осведомился, сверкнув безупречными зубами, мэр. – Или ус отклеился?
Сообразив, что пялиться так открыто на незнакомого человека более чем бестактно, искусствовед покраснел.
– Что вы хотели? – спросил он нарочито грубо, чтобы скрыть неловкость. – Это что: похищение?
– Боже упаси! – всплеснул розовыми ладошками «народный избранник». – Это у вас шутки такие в Ленинграде… пардон, в Санкт-Петербурге?
– А откуда вы знаете, что я из Питера?
– Я обязан такое знать, молодой человек. Это входит в число моих прерогатив. К тому же городок наш маленький, все всех знают… Кстати, передавайте привет Татьяне Михайловне. Вам у нее не тесновато?
– Почему?
– Как же? Три человека в одной квартире… Могу предоставить вам другое жилище.
– Камеру?
– Вам никогда не говорили, что у вас своеобразный юмор, Евгений Григорьевич?
– Но ведь единственная гостиница…
– Да, это печально. Но город располагает и другими помещениями. Мы не из бедных, знаете ли.
Мягкий говорок Мельника с легким, едва уловимым акцентом обволакивал, гипнотизировал…
«Чего ему от меня нужно? – с трудом боролся с дремотой Женя. – Тоже будет запугивать?»
– Скажите прямо, – потребовал он, усилием воли стряхивая сон. – Что вам от меня нужно? Вы тоже хотите, чтобы я уехал? Как этот…
– Кто?
– Не важно. Хотите или нет?
– Побойтесь Бога! – Степан Ильич даже отшатнулся. – Вы нелогичны. Стал бы я предлагать вам служебное жилье, если бы хотел выставить из города!
– Тогда что?
Градоначальник промолчал, глядя в окно, за которым как раз неторопливо проплывал так испугавший Женю и Веру памятник фон Мюльхейму.
– Я не буду вас спрашивать, молодой человек, – печально промолвил он, – видели ли вы, сколько в городе монументальной скульптуры, доставшейся в наследство от прошлого… Вы приехали сюда именно из-за нее. И конечно же, вы в курсе, что многие из статуй находятся в плачевном состоянии…
– Я не реставратор.
– Неправда. В том числе и реставратор, – мягко возразил Мельник. – Но в первую очередь вы скульптор.
– Я весьма посредственный скульптор.
– Опять неправда… Скульптор вы весьма одаренный, я наводил справки. Ну, к чему вам этот зачуханный музей? Это же не Эрмитаж!
«Что верно, то верно».
– А тут вам огромный музей под открытым небом. Это ли не мечта ученого? Да вы здесь не только кандидатскую диссертацию напишете, но и докторскую! – горячо убеждал молодого человека мэр. – Да и сколько вы там в своем музее получаете? Десять тысяч в месяц? Пятнадцать?
– Двенадцать… – пробормотал Женя.
– Вот видите? А я вам сразу положу тридцать.
– За что? В качестве кого я здесь буду?
– Пока – в качестве заведующего городским отделом культуры. Потом – больше.
– Как же я буду изучать статуи? – начал понемногу сдаваться Князев, уступая и напору чиновника, и замаячившим вдали перспективам. Вроде детального анализа камня безо всяких помех. – У меня же нет никаких материалов!
– Это не проблема… Так вы согласны?
– М-м-м… Можно мне немного подумать?
– Думайте на здоровье. Кстати, мы приехали… Евгений вышел у «своего» дома, и авто бесшумно тронулось дальше.
Последними до него донеслись слова, которые он принял за игру воображения:
– До свидания, господин Виллендорф…
– Понимаешь, Вера, я чуть было не согласился…
Молодые люди сидели в комнате Веры подавленные.
Без слов было понятно, что нужно убираться отсюда подобру-поздорову, как предлагал доброхот-милиционер. Да и в самом деле, командировки обоих провалились, и делать здесь больше было нечего. Тем более что вокруг их интереса к оживающим статуям (обоим до сих пор не верилось, что одну из них они видели собственными глазами) заваривается какая-то некрасивая история, чреватая осложнениями.
Женя предлагал позвонить на станцию, заказать билеты, но Вера лишь пристально поглядела на него и покрутила пальцем у виска:
– Да через пять минут об этом звонке будет известно этому следователю Сальскому! Эх ты – гений конспирации!
По ее плану, и Евгений его после некоторого раздумья одобрил, нужно было осторожно собрать вещички, а потом, быстро подкатив к московскому поезду, просто влезть в вагон, и все. Сунуть проводнице денег и проехаться «зайцами».
– А как на границе? Там же паспортный контроль и все такое… Без билетов не пустят.
– Ты даун, Женя! – проникновенно взглянула ему в глаза девушка. – Мы же не в сторону Москвы поедем, а как раз наоборот – в Калининград!
– А там куда?
– В аэропорт. Я – в Москву, ты – в Питер. И все. Пока этот Сальский прочухает, что мы вообще смылись. Пока выяснит, что не брали билеты на поезд. Пока поймет, в какую сторону направились… Ап! А мы уже дома.
– Знаешь… – опустил он голову.
– Ну, можем оба в Москву или к тебе, в Питер. Я сто лет не была в Питере!
Князев просиял. Он боялся, что из-за треволнений последних дней Вера охладеет к нему, отдалится. Все его переживания, видимо, были написаны у него на лбу аршинными буквами, потому что девушка вдруг расхохоталась и чмокнула его в щеку:
– Какой все-таки дуралей ты у меня! Я же тебя… Фу! Какой ты колючий!..
– Что ты меня?
– Все! Проехали! Бриться нужно было с утра!..
– Ах, бриться!..
Их возню прервал деликатный стук в дверь.
– Войдите!
В дверь просунулась голова Татьяны Михайловны в черном кружевном платочке, по-старушечьи повязанном под подбородком. За два дня она немного отошла от удара, но все равно выглядела не самым лучшим образом.
– А-а, ребята!.. – приветливо улыбнулась она сухими бескровными губами. – Я не помешала?
– Да что вы, теть Тань! – Вера все эти дни не отходила от хозяйки, и они еще больше сблизились. – Проходите!
– Нет-нет! Я на секундочку заглянула… Я вот на похороны Сережины собралась… Вы со мной не съездите?
Молодые люди переглянулись.
– Конечно, – решительно заявила девушка, красноречиво впившись ноготками в Женину ладонь. – Прямо сейчас?
– Да нет. К двум назначено… Вы пока приготовьтесь, а я, как Петрович подъедет, вам в дверь стукну…
Татьяна Михайловна осторожно прикрыла дверь и удалилась шаркающей походкой.
– А зачем нам на кладбище? – недоуменно спросил Женя.
– Чудак! Может быть, еще хоть что-нибудь узнаем перед отъездом. Тем более до поезда еще целые сутки. Ты, кстати, был на здешнем кладбище?
– Зачем?
– Тупица! Там же полно памятников!
– Точно!
Евгений готов был оторвать себе уши за то, что даже не подумал о местном кладбище, посчитав, по снобистскому убеждению музейного работника, что тамошние памятники, надгробия и стелы даже ставить рядом нельзя с произведениями искусства… И благополучно забыл при этом, что даже ночной горшок, вышедший из рук гениального мастера, сам по себе становится произведением искусства вне зависимости от утилитарного назначения. Вон, знаменитый Бенвенуто Челлини[38] тоже отливал, на зависть Владимиру Ильичу, золотые ночные вазы для венценосных особ, и любая из них – желанная находка для всех храмов искусств в мире, будь то Лувр, Эрмитаж или Британский музей.
– И между прочим, – Вера уже извлекла из сумочки прозрачный файл с планом Тейфелькирхена, – кладбище находится вот здесь… – Аккуратный ноготок, тронутый розово-перламутровым лаком, указывал на ту окраину города, где оба до сих пор почему-то не удосужились побывать.
«Ласточка» Петровича остановилась в ряду автомобилей, сопровождавших потрепанный пазик и бортовую машину с гробом, – расщедрилась заводская администрация.
На похороны Сергея Алексеевича явилось неожиданно много народу. Глядя на солидную, все прибывавшую и прибывавшую толпу, можно было подумать, что хоронят какую-нибудь местную знаменитость. Среди черных траурных платков мелькали дорогие костюмы, а рядом с жигуленком, на котором прибыли сюда наши герои, тут же встал сверкающий лаком автомобиль с щедро затененными стеклами. Кто-то помахал с другой стороны людского скопления, и Женя, приглядевшись, узнал старшего лейтенанта, одетого в гражданское.