Желтая рота отступала ночью, хотя отступала — сильно сказано, их гнал по пересеченной местности многажды превосходивший силами противник, к тому же преследовавший их на территории, которую знал как свои пять пальцев. В лесах слышались вопли, ржание лошадей, вдалеке мелькали огни. А когда солнце взошло, оборванные и уставшие сайпурские солдаты поняли, что не знают, где находятся.
Им никогда прежде не приходилось видеть эту линию холмов на горизонте. Разведка донесла: вблизи есть люди — но никаких укреплений, просто отдельно стоящие фермы.
Бисвал мгновенно все понял. «Мы обошли их укрепления! — вскричал он, сидя верхом на своем боевом скакуне. — Во имя всех морей, мы у них в тылу!» Желтая рота не знала, что преследовать ее была отправлена целая бригада, которую, по счастью, отвлек генерал Пранда, далеко на юге бросивший в бой основные силы по всей линии соприкосновения. Это значило, что Желтую роту никто более не преследует и сражаться с ними на континентской территории некому.
Так не должно было случиться. Но случилось.
Мулагеш до сих пор помнит вечер первого дня, когда Бисвал подошел к ней и отвел в сторону. На холмы наползал туман, из лагеря доносились стоны и рыдания. Зажигать костры Бисвал запретил — дым мог их выдать, — поэтому все, обхватив себя руками и дрожа, довольствовались сухпайком, которого было в обрез, потому что они не готовились к длительному маневру и к тому же растеряли много провизии во время спешного отступления.
Он привел ее на маленькую лесную полянку.
— Лейтенант Панкадж умер от ран сегодня утром, — сказал он.
— Мне очень жаль, сэр.
— Спасибо, сержант. Я сегодня много раз слышал эти слова. Не знаю, значат ли они для меня что-либо сейчас. — Он вздохнул. — Мы не можем отыскать ни Наранджана, ни Капила, ни Рама. А это значит, что ночью я потерял бо́льшую часть офицерского состава. У меня нет полномочий, чтобы повышать в звании, однако вы, Мулагеш, так или иначе будете моим лейтенантом. Так я и стану называть вас в дальнейшем. Если мы доживем до того, чтобы получить за это нагоняй, я буду благодарен судьбе.
— Да, сэр.
— Вы молоды, и я видел вас в деле. Вы не глупы, солдаты прислушиваются к вам. Это весьма ценно.
— Спасибо, сэр.
Бисвал повернулся к холмам.
— Итак. Похоже, у нас есть три стратегии на выбор. Мы можем повернуть к югу, осуществить рекогносцировку и зайти противнику с фланга — как нам изначально приказывали. Или пойти на восток, попытаться форсировать Лужницу, обойти противника и соединиться с основными силами Пранды.
Тут он замолчал.
— А третья опция?
Он посмотрел на нее — пристально.
— Как вы считаете, у нас есть шансы на успех с одним и другим маневром?
— Минимальные, сэр.
— А почему?
— Континентцы не идиоты. В какой-то момент они поймут, что мы здесь. Сейчас нас не преследуют, но они готовы к нашему возвращению. И они будут наблюдать за рекой. В общем, от нас ждут именно этого.
И она искоса посмотрела на оборванных, раненых солдат, сидевших под соснами.
— Я не думаю, что мы способны принять серьезный бой, сэр. У нас нет провизии. И я не уверена, что мы сможем продержаться больше нескольких дней.
— Я согласен.
И он снова обратил свой взгляд на гряду холмов перед ними.
— Сэр?
— Да?
— Вы говорили, что у нас есть три опции. Какова третья?
— Да, я так сказал. — И он втянул воздух сквозь зубы. — Вы знаете, что поддерживает противника, лейтенант? Почему они так крепко держат свои позиции?
Она была слишком умна, чтобы отвечать на риторические вопросы командования.
— Не знаю, сэр.
— Фермы, — проговорил Бисвал. Он подошел к дереву, оперся на него спиной и посмотрел на крохотный хутор далеко в долине. — Провизия и фермы. Мы сейчас в самой середке хлебной корзины Континента, Мулагеш. Конечно, мы оказались здесь случайно, но мы здесь. — Он примолк на мгновение. — Есть много способов выиграть войну. А это война — не между армиями, а между странами. — Он поджал губы, вздохнул и покачал головой. — Во имя всех морей, ну что это будет за война…
— Вы предлагаете нам…
Он обернулся к ней через плечо:
— Продолжайте, лейтенант.
— Вы предлагаете нам драться с мирными жителями?
— Я предлагаю уничтожить их фермы, инфраструктуру, их ирригационную систему. Забрать то, что нам нужно для выживания, а остальное уничтожить. Продвинуться к следующему пункту, сделать то же самое. Мы отрежем их от поставок продовольствия. Это отвратительно, не спорю.
Бисвал посмотрел на нее, и она поняла: он хочет, чтобы она вынесла какое-либо суждение. Что-то сказала. Возможно, одобрила его предложение. А между ними висела так и не высказанная, но подразумеваемая правда: сейчас они воюют с теми, кто некогда держал их в рабстве.
Но она сумела лишь выдавить:
— Мы умираем, сэр.
Он кивнул:
— Да.
— Умираем от голода.
— Да.
— Я думаю, что мы все равно умрем. Что бы мы ни делали.
Он долго молчал. Потом сказал:
— Да. Я согласен.
— Тогда я делаю такой вывод, сэр, если не будет слишком смело с моей стороны. Почему бы нам не попытаться и не выполнить свой долг, — тихо сказала она. — Продержимся, сколько продержимся.
Он кивнул и снова отвернулся, глубоко задумавшись. А потом сказал:
— Соберите людей. Сколько сможете. Прочешите лес, прочешите холмы. Найдите всех выживших. Завтра утром мы выступаем.
Он вытащил подзорную трубу и навел ее на хуторок в долине.
— Мы подойдем с юго-запада, через лес. Идти придется медленно, но зато мы застанем их врасплох. И будь оно все проклято, Мулагеш… — Он быстро убрал от глаз подзорную трубу и крепко вцепился в нее, словно в мыслях своих душил кого-то. И она поняла — Бисвал в ярости. — Если… если мы возьмемся за это, нужно все делать правильно. Мы будем действовать… мирно. Организованно, дисциплинированно. Никаких потерь — только если они окажутся неизбежны. Я не позволю проливать невинную кровь — даже континентцев. Естественно, мы не тронем женщин и детей. Мы солдаты — не мародеры, мы преследуем стратегические цели. Это понятно?
— Совершенно понятно, сэр.
— Как вы полагаете, мы сможем это сделать?
— Да, сэр.
— Тогда выполняйте приказ, лейтенант. Можете идти.
Она отдала честь и быстро пошла по лесу прочь.
Мулагеш лежит на кровати в штаб-квартире ЮДК: голова как в тумане и кружится, но она вспоминает тот момент и понимает: вот какие безумные обещания мы даем, лишь бы оправдать худшие свои решения.
Тело наливается тяжестью, руки-ноги немеют, и лишь одна мысль настойчиво стучится в голове.
Что-то не так с тем, что она сегодня наблюдала.
Эти трупы на ферме… Где-то она такое уже видела. Где-то такое видела…
Континентская глубинка, трупы. Да. Такое она видела не раз.
«Но все же. Нет. Нет. Я видела эти тела совсем недавно, сегодня, перед тем, как ехать на ту ферму…»
А ведь да, так и есть.
Мулагеш пытается сесть, но тело ее не слушается. Она изо всех сил тянется рукой за папкой — ничего не выходит. Только задевает и роняет с тумбочки бумаги. А потом проваливается во тьму.
«Не забыть. Не забыть бы…»
Утром Мулагеш просыпается с ощущением, что глаза замазаны подсохшей грязью. Очень долго она не может понять, где находится. И почему рука болит. Что у нее с головой, проклятье… Она с трудом садится и трет лицо — на большее сил не хватает.
— Никаких побочных эффектов, конечно, — бормочет она.
Еще и поверила в эту чушь.
Все тело болит: спина, ноги, руки. А ведь могла бы принять бо́льшую дозу и вовсе скопытиться.
И тут ее озаряет.
— В бога в душу! — говорит она.
Хватает папку и несется к двери.
Телефон ЮДК занят: идут работы в гавани, дел невпроворот. Еще дольше она ждет, пока сержант подзывает капитана Надар.
— Что надо? — Надар даже не пытается быть любезной. — Что вам нужно? И кто вы?
— Это генерал Мулагеш. Слушайте, до меня дошло. Ну, насчет тел на ферме.
— Ага. — Надар откашливается, недовольство сменяется официальным тоном. — Да, генерал?
— Мы видели их раньше. Обе мы их видели. В тот же день. Мы видели их до того, как поехали на ферму.
В трубке повисает молчание.
— Что?! — после паузы, вне себя от изумления, восклицает Надар.
— Я кое-какие наброски Чудри перерисовала, — говорит Мулагеш, перерывая документы в папке. — В одном углу я видела это, только не могла понять, что это значит. Оно выглядело словно куриные крылышки, наколотые на шампур, — что-то вроде этого. Но это никакие не крылышки. Это человеческие тела. Над ними точно так же надругались!
Дрейлингский прораб, говорящий по соседнему телефону, медленно поворачивается к ней и смотрит круглыми глазами.
— Что вы хотите сказать, генерал? — спрашивает Надар.
— Я хочу сказать, что Сумитра Чудри нарисовала эту сцену до того, как все вчера случилось! А ведь рисовала она несколько месяцев тому назад. Выходит, она предсказала произошедшее!
— Но как? Как такое возможно?
— Я не знаю. Но этот рисунок у меня перед глазами, я на него смотрю.
— Но Чудри сошла с ума! Может, это какое-то совпадение?
— Ничего себе совпадение! Ритуально обезображенные тела на рисунке, потом на ферме ритуально обезображенные тела! Это слишком даже для безумицы…
Дрейлингский прораб аж вспотел и отодвинулся от нее на всю длину телефонного провода.
— Так что же вы предлагаете?
— У вас наверняка нет времени, а у меня есть, — говорит Мулагеш. — Я хочу поехать туда, где было совершено первое убийство, и посмотреть, как там и что. Если Чудри действительно связана с этим, мы должны узнать как.
— Первое убийство произошло на спорных территориях, генерал. Там опасно.
— Я тоже опасна, знаете ли. Я сумею туда добраться.
— Я восхищена вашей уверенностью в себе, генерал, но что делать, если вы не сумеете?