— Ну, у вас большой опыт по части похорон мертвых генералов. Так что вы с этим справитесь, безо всякого сомнения.
Надар вздыхает:
— Я поговорю с Панду, он все подготовит.
— Отлично, — говорит Мулагеш. — Благодарю за помощь, капитан Надар.
— Всегда готова помочь, генерал, — отвечает Надар.
Отвечает после такой красноречивой паузы, что становится понятно: не желает она ей помогать от слова «совсем».
Далее Мулагеш, при оружии и припасах — на случай, если она заблудится, — едет по той же самой дороге, по которой они двигались вчера, — к северу от форта Тинадеши. Однако в одной из речных долин она резко разворачивается к Тарсильским горам, которые постепенно вырастают на горизонте розово-зеленой стеной.
Она снова заглядывает в карту. Ей нужна деревня Гевальевка, та стоит глубоко в лесу, на берегу одной из многочисленных речек. Вокруг все покрыто влажным светло-зеленым мхом: ветви деревьев, камни, даже сама дорога. Интересно, а сама она мхом не покроется, если перестанет двигаться? Но уже через несколько миль подо мхом просматриваются не обычные камни, а стены, изгороди и ворота — остатки прежней цивилизации.
Мулагеш снова смотрит на карту:
— Я уже почти на месте, фух…
Она снова заглядывает в рапорт, который Панду положил вместе с картой. Скупые строки его не оставляют сомнений: военные посчитали это обычным убийством, пусть и совершенным с особой жестокостью. А еще там есть пометка, что погибший был местным угольщиком.
Она едет вперед, и вот показываются понатыканные среди пихт юрты и халупы. У дороги сидит мальчишка лет одиннадцати, грязный и рахитичный. Вокруг него пасется какое-то невероятное количество худых мелких коз. И козы, и мальчишка смотрят на Мулагеш с одинаковым выражением лица и морд — с тупым любопытством.
Мулагеш оглядывает мальчика, потом спрашивает:
— Это Гевальевка?
Мальчик с открытым ртом таращится на нее — интересно, он очень удивлен или просто у него всегда такое лицо?
— Я так поняла, у вас пару месяцев назад был угольщик, — говорит она. — Ты знаешь, куда он ходил?
Мальчишка продолжает таращиться. Затем из юрты за его спиной доносится голос:
— Вим, ты что творишь? Я тебя для чего сюда отправил? Чтобы ты их сюда не пускал! Чтобы козы здесь не ходили!
С жалобным мемеканьем из юрты выскакивает крохотная козочка и мчится вниз по грязной дороге.
— А теперь у меня на полу дерьмо, а еще она уперла несколько репо…
Здоровенный и высокий мужчина выбирается из юрты — и тут же замирает, увидев Мулагеш верхом на лошади.
— Ух ты, — произносит он наконец.
Она внимательно следит, как мужчина разглядывает ее оружие: «карусель», винташ и меч. Слишком долго и пристально он смотрит.
— Могу я чем-нибудь… помочь?
Мулагеш широко улыбается.
— Доброе утро, — с наигранной веселостью говорит она. — Я генерал сайпурской армии Турин Мулагеш.
— Генерал? — искренне удивляется тот. — Здесь?
— Похоже на то.
— О! Ну ладно. Я — Дрожкин, — сообщает верзила. — А это Вим.
И он отвешивает легенького пинка мальчику. Тот, как и следовало ожидать, не реагирует.
— Доброе утро вам обоим! — говорит она. — Мне сказали, что тут когда-то жил угольщик.
— «Когда-то» и «был» — вот это правильные слова, — пожимает плечами мужчина. — Помер сумасшедший говнюк.
— Сумасшедший?
— О да! Как заяц в схлопывающемся туннеле сумасшедший. Угольщики — они такие… Ремесло у них такое.
— А почему?
— Почему? — переспрашивает он — вопрос ему явно кажется абсурдным. — Да он целыми днями не спал — следил за лесом, чтоб пожар не занялся. Бедняга даже изобрел такой стул, на одной ножке. Чтобы, если уснет, перекинуться и свалиться на землю. Неудивительно, что он свою жену убил. Я бы тоже рехнулся, если б так долго не спал.
— Думаю, вы удивитесь, но я скажу: мы теперь считаем, что он никого не убивал, — говорит Мулагеш.
— Мы — это… — он кивает на ее военную форму, — это вы.
За этим крайне выразительным «вы» стоит много чего, в том числе и главный вопрос: нам-то какое дело, что вы там себе думаете?
— К юго-западу отсюда убили целую семью. Очень похожим способом. Четыре трупа мы нашли.
— Целую семью? — Мужчина на глазах бледнеет. — Жургутовы слезы… Мерзость какая… Значит, тут у нас убийца завелся, так?
— Кто-нибудь видел, как он убивает свою жену?
— Да никто с ним рядом жить не хотел, с угольщиком-то. Хотя… слыхал я, что вроде как Гожа что-то такое видела. В ту ночь, когда они все померли.
— Гожа?
— Старуха здешняя. Грибами приторговывает. Тоже на голову больная. Может, потому она и пошла к Богдану, может, о чем с ним поговорить хотела…
Мулагеш быстро записывает:
— А кто такой Богдан?
— Кто? Да угольщик же. Вы чего, вообще ничего не знаете?
— Похоже, что нет, — невозмутимо отвечает Мулагеш. — Значит, Гожа говорит, что кое-что видела той ночью, когда Богдана-угольщика убили. Правильно я поняла?
— Не, ничего подобного она не говорила! — спешно добавляет Дрожкин. — Я только слышал, что она вроде о таком рассказывала. И вообще — я тут ни при чем. Я… я даже не знаю, зачем на ваши вопросы отвечаю. В смысле… — тут он делает жест в ее сторону, — я тут с вами болтаю, и это плохо, да.
— Скажи мне, где жили Богдан и Гожа, — говорит она. — И тебе больше не придется отвечать на вопросы.
Еще двадцать минут верхом по лесу — и деревьев становится меньше, только кругом пеньки торчат. И вскоре понятно почему: впереди — грязная поляна, по которой разбросаны непонятные кучки земли. Такие странные, похожие на гигантские муравейники или пчелиные гнезда. Кругом воняет дымом и углями. А, это же угольные кучи: сначала складывают поленья пирамидкой, насыпают сверху земли, а потом поджигают полено, что остается торчать из кучи. И так дрова медленно-медленно прогорают. За всем этим нужно присматривать: полено сдвинется — и земля рассыплется, внутрь кучи попадет слишком много воздуха, и тогда поленница вспыхнет — и хорошо еще, если не вместе с лесом. Отвратительное, грязное ремесло. Хотя и так можно зарабатывать на жизнь, что тут поделать…
Впереди Мулагеш видит что-то похожее на жилье, хотя это слово трудно применить к покосившемуся, грубо сколоченному каркасу из дерева, что торчит на вершине грязного холма. Видно, угольщик не слишком-то заботился о своей лачужке — все равно ведь может вспыхнуть в любой момент. Или дом уже горел, и ему пришлось заново строиться.
Ну-ка, присмотримся, что тут у нас на полянке может быть интересного. Мулагеш привязывает коня, примеривается взглядом к домику — как бы в окрестном лесу не потеряться и подойти так, чтобы и зад, и перед видеть.
Интересное она находит быстро: другое охотничье укрытие из пихтового лапника. Лапник уже порыжел — потому-то она так быстро на него вышла. А поначалу был зеленый и полностью сливался с окружающим лесом. Неудивительно, что тогда укрытие не сумели найти. Ну и плюс они не туда смотрели.
Мулагеш отводит ветви и снова видит: кто-то тщательно убрал осыпавшиеся иголки. Почему интересно? У этого таинственного охотника очень чувствительная задница. Может, он оставил здесь какой-нибудь след или знак? Но нет, ничего такого не видать. Уже собираясь уходить, она оглядывается и… а это что еще такое?
Наклонившись, она видит вырезанный на коре дерева необычный знак. Впрочем, она такой уже видела, только точнее прорисованный: меч с рукоятью из отрезанной руки.
— Меч Вуртьи, — бормочет Мулагеш, проводя двумя пальцами по коре.
Вот так он здесь и сидел, этот человек, сидел в своем укрытии и вырезал меч на стволе дерева… Похоже, вырезал не из благоговения, а от скуки, лишь бы занять время. И этот кто-то был очень терпелив и ждал, ждал, когда наступит нужный момент.
Пора возвращаться в хижину на куче грязи. Двери нет — ее кто-то сорвал с петель. Ну что ж, вперед. Халупка смотрится одинаково что внутри, что снаружи: деревянный каркас и стены из дранки. Пол из досок, потолок подбит шкурами. Так, а почему пол такой темный? Вот оно что — это пятна. Пятна крови Богдановой жены. Другому человеку могло бы показаться, что пятна слишком большие, однако Мулагеш знает: в человеческом теле много, очень много крови.
Какое печальное все-таки зрелище эта халупа. Ничего напоминающего прежних жильцов в ней нет. Неприятный, голый домишко. Кровать из плетеных прутьев, сверху наброшены меха и шкуры. Очаг скалится поваленными кирпичами… Как он в такой дыре сумел женой обзавестись, неужели какая-то женщина пожелала жить такой жизнью? Впрочем, не будет лишним вспомнить: у некоторых особого выбора-то нет…
Выходя из домика, Мулагеш чувствует, что отзвук ее шагов какой-то не такой — словно под ногами пустота. Она покачивается с носка на пятку и прислушивается к скрипам и стонам досок. Сев на корточки, вглядывается в щель между половицами. Трудно сказать наверняка, но похоже, под досками действительно пусто.
— Он вырыл это, чтобы спастись от огня в случае чего, — доносится с порога голос.
Мулагеш вскакивает на ноги, одна рука на кобуре с «каруселью» — стоп, ложная тревога. На пороге стоит какая-то пожилая женщина. Старуху, к чести ее нужно сказать, совершенно не тревожит вид оружия. Смуглая от загара, крепко сбитая, но гибкая — словно кто-то вырезал из старого, подгоревшего дерева человеческий силуэт. На старухе болтаются лохмотья из шкур и меха. И она пристально смотрит на Мулагеш темными и блестящими глазами.
— Леди, — говорит Мулагеш. — Я знаю, что тут двери нет, однако кругом полно дерева — стучись не хочу.
— Военные, значит. Ты из армии, — произносит старуха. И это не вопрос, а утверждение. — Из восточных людей.
— А вы кто?
— Я Гожа.
— Вот оно что, — и Мулагеш выдыхает. Впрочем, с этой Гожей тоже надо быть настороже. — А что вам здесь понадобилось, Гожа? Я как раз собиралась нанести вам визит. У меня к вам есть пара вопросов.