— Дрожкин пришел ко мне прощения просить. — Женщина переступает порог. — Разболтал вам, что я видела, и зря разболтал. Предал соседку… Такой уж человек: что в голове, то и на языке. Непонятно, как мозги у него в голове еще держатся.
— А что вы видели в ту ночь, мэм?
Гожа останавливается рядом с ней и смотрит на пятно на полу.
— Он, в сущности, неплохой человек был, этот Богдан. Не слишком умный, невезучий — но неплохой.
— Правда?
— Он на случай пожара подвал выкопал, если вдруг дом займется. Даже трубу вывел на склон холма, чтобы не задохнуться без воздуха.
Она переводит взгляд на Мулагеш:
— Знаете — он любил ее. Хотел защитить. Все время доктора звал, чтобы посмотрел ее. На всякий случай. Заботился о ней, вот. Но… не большого ума он был: ну спрятались бы они в погребе, когда дом загорелся, ну так и что — он же на них бы и рухнул, дом этот, и завалил их там в подвале. Я же и говорю — не великого ума был этот Богдан.
Мулагеш поднимается:
— Так что здесь произошло?
— А зачем спрашиваешь? Тебе до этого какое дело?
— То, что случилось здесь, случилось снова в другом месте. И может случиться опять.
— И все равно. Тебе до этого какое дело?
— Я думаю, они стали лучше готовиться. Поднаторели. В этот раз все обернулось гораздо хуже, чем здесь. А следующий будет еще хуже.
— И все равно. Скажи, тебе лично до этого какое дело?
— А почему бы и нет? — отвечает вопросом на вопрос Мулагеш.
— Почему? Потому что ты с востока, ты сайпурка. А мы вуртьястанцы. Мы ж для вас не лучше свиней или коз. Думаешь, я не знаю?
— Я видела кровь сайпурцев и кровь вуртьястанцев. Она одинаковая. И я хочу, чтобы эта кровь текла в жилах, а не на пол.
— Ни к чему не обязывающая болтовня, — говорит Гожа. — Так дипломаты разглагольствуют — а потом раз тебя по горлу, и он уже тащит в постель твою дочку.
Мулагеш смотрит ей в глаза:
— Я что, похожа на какого-то сраного дипломата?
Гожа некоторое время выдерживает ее взгляд, потом отворачивается.
— Я не видела, как их убивали.
— Так что же вы видели?
— Так, самую малость. — И она смотрит в окно. — Вот там я шла, где деревья начинаются. Темно было, уже ночь наступила, а луна светила ярко. Я вела своего пони в поводу по лесу… А он у меня чуткий такой. Все запахи чует. И вот пони как сбесился, и я поняла: кровь где-то близко пролилась. — Гожа подходит к дверному проему. — Я вышла на полянку, чтобы посмотреть, что там да как. И я увидела женщину. Она стояла там, где угли заложены.
— Вы видели жену Богдана?
Гожа качает головой:
— Нет. Та женщина была пониже ростом. Ну я так думаю. Так мне показалось — невысокая она. А смотрела я не туда. Я глаза не могла оторвать от того, что на пороге дома стояло.
— А что это было?
— Вы решите, что я рехнулась.
— Я видела много такого, от чего можно рехнуться. Можете смело рассказывать, я вас слушаю.
Гожа склоняет голову к плечу, задумавшись, а потом выговаривает — странным, сонным голосом:
— Сначала я подумала, что это пугало. Не человек. А так, подобие человека, сделанное из всяких… штук.
— Штук?
— Да, штук. Обрывков, да. Гвоздей. Лохмотьев и шипов. Человек из шипов, шесть или семь футов ростом, темный и безликий… А еще он держал в руках блестящий меч, яркий такой, серебристый. Я не верила своим глазам, пока он не развернулся и не вошел в дом.
Между ними повисает молчание.
Гожа поворачивается.
— Вы мне не верите. Думаете, я с ума сошла. Правда?
Мулагеш после паузы отвечает:
— Я не… ладно. Твою мать. Я не знаю, чему верить. На нем была такая одежда? Из лохмотьев и… и шипов?
— Я не знаю. Я даже не знаю, мужчина то был или женщина. Ночь, не разглядеть. Но он и та женщина переглянулись, как будто говорили без слов. А потом он вошел в дом.
— Расскажите мне об этой женщине.
— Ну, как я уже сказала — невысокая. В темном плаще — фиолетовом или зеленом, точно не скажу. И она накинула капюшон на голову. Так что я ни лица, ни даже рук не разглядела.
Осторожная, значит, если с ног до головы замоталась.
— А что случилось после того, как мужчина в одежде из шипов вошел в дом?
— Я привязала пони на просеке к востоку отсюда. Он начал ржать и дергаться — напуган, видать, был. И я испугалась: а вдруг та женщина и человек из шипов увидят меня. Вот я и убежала. А через два дня услышала, что Богдана с женой нашли мертвыми.
— А вы не думаете, что это Богдан был в одежде из шипов?
— Богдан — он как все здешние мужчины, сайпурка, — еду в детстве нечасто видел. Я бы не сказала, что он был, как это говорится, здоровяк.
— А вот мужчина в той одежде — крепко сложенный?
— Да уж, выглядел он впечатляюще, я аж испугалась, — тихо говорит Гожа. — Он как из кошмара вышел. — И она смотрит на Мулагеш. — Вы думаете, эти люди и убили Богдана с женой?
— Похоже на то.
— Но почему? Зачем убивать угольщика деревни Гевальевки? Кому он был нужен, бедолага?
— А вот это хороший вопрос, — кивает Мулагеш. — Убить легче тех, кто никому не нужен: угольщика с женой, семью на одиноком хуторе…
— Но зачем вообще это делать?
— Выглядит так, словно это… ритуал, что ли, — отвечает Мулагеш. — Церемония. Тела разрезаны особым образом, одежду вот специально подобрали. А кто-то стоит неподалеку — чтобы удостовериться, что ритуал совершился.
— У вуртьястанцев много церемоний, — говорит Гожа. — А до Мига было еще больше, я уверена. Но о такой церемонии я никогда не слышала.
— Это не значит, что ее не существует, — пожимает плечами Мулагеш. — Но для чего она нужна — не понимаю.
Гожа разворачивается и идет к двери. На пороге останавливается и говорит:
— Странно, конечно, что я говорю это восточнице. Но я надеюсь, что вы поймаете этих людей.
И она сердито прищуривается:
— Мы не свиньи и не козы, генерал Мулагеш.
— Я это знаю.
— Надеюсь, остальные, кто форму носит, думают так же.
Мулагеш стоит на пороге и смотрит, как Гожа идет через лес. Затем глядит вверх — где там солнце, который час? Судя по всему, уже сильно за полдень. А ей нужно быть в городе вечером. Пропустит назначенное Сигню время — пиши пропало, ждать следующего свободного ее часа можно до самой старости. И Мулагеш оглядывает напоследок хижину.
А это что такое? Мулагеш склоняет голову к плечу, всматриваясь. Вот это, в углу?
Что-то там такое серебристо поблескивает. Мулагеш трогает это что-то пальцами и выносит на свет.
Немного похоже на графит — такой же мягкий и рассыпчатый.
— Вот дерьмо, — тихо говорит Мулагеш. — Не может быть…
Где же эта дверь в погреб? Мулагеш резко дергает ее на себя и прыгает вниз.
Там тесно, темно и влажно. Она зажигает спичку, на стенах тут же принимаются плясать теплые отблески. Богдан снес сюда только самое необходимое — горшки с водой и шкуры, на которых можно спать. Она смотрит вверх: где там угол, в котором она нашла серебристый след?
В углу погреба земля чуть поблескивает. Мулагеш присаживается на корточки: ну-ка, что это такое? Похоже на руду, легкую и мелкую как пыль. Она явно просыпалась сюда из угла через щели в полу. Турин дотрагивается до блестящей кучки пальцем — та тут же рассыпается, как сахарный песок.
Мулагеш знает, что это. Еще вчера она видела целые кучи этой руды.
— Тинадескит, — шепчет она. — Проклятье, это действительно он.
Взгляд Надар мечется по офису Бисвала — она напряженно думает:
— Это… это невозможно.
— Я тоже не знаю, как такое могло произойти, — говорит Мулагеш. — Я надеюсь, если честно, что я ошиблась. Но я вылила воду и накидала туда этой штуки — чтобы мы могли проверить, так это или нет.
И она протягивает свою объемистую флягу.
— Сколько времени понадобится Пратде, чтобы провести анализ?
Надар берет флягу — судя по ее виду, она до сих пор не пришла в себя от изумления. Мимо окна вороньего гнезда Бисвала пролетает голубь. Голубь удостаивает трех странных существ на вершине башни лишь мимолетного взгляда.
— Самое большее — час, — говорит Надар. — Его легко определить.
— Тогда начнем, — командует Бисвал. Он сидит, сцепив руки под подбородком, и смотрит на восток, где высятся Тарсилы. Судя по всему, генерал погружен в свои мысли. — Если у нас утечка — это очень плохо…
— Вы совершенно правы, сэр. — По виску Надар ползет блестящая струйка пота. — Если этот металл действительно попал в руки вуртьястанцев…
— Плюс был обнаружен на месте жестокого убийства, — добавляет Мулагеш.
— Да, и если вы правильно все поняли, — говорит Бисвал, — на месте преступления, о котором пропавшая без вести оперативница министерства что-то знала.
— Может быть, — уточняет Мулагеш. — В этом деле очень много «может быть». Мы до сих пор не понимаем, как Чудри смогла предсказать эти убийства.
Бисвал откидывается в кресле, не отводя глаз от далекой Солды.
— Других месторождений тинадескита в этом районе нет. Мы разрабатываем единственную жилу. И металл каким-то образом попал отсюда туда. А теперь я вот думаю — что еще могло попасть отсюда туда. Или наоборот. Собранная спецслужбами информация, оружие — что угодно. Может быть, здесь, в форте Тинадеши, у кого-то есть осведомитель? А может, кто-то внедрил оперативника? Этот кто-то вполне мог рассказать мятежникам, как прорвать периметр, открыть ворота изнутри и обойти наши патрули?
— Разобраться с этим — моя первоочередная задача, сэр, — говорит Надар.
Лицо у нее бледное. И понятно почему: возможна утечка, причем у нее из-под носа. Начальство такие вещи не забывает.
— Я рад это слышать. Пусть самые надежные ваши люди протестируют то, что привезла генерал Мулагеш, — приказывает Бисвал. — А затем разберитесь со всей цепочкой, по которой тинадескит попадает к нам: кто занимается добычей, кто исследованиями — я хочу знать о каждом нашем шаге и обо всех, кто имеет к тинадескиту отношение. Посмотрите, может, вы надавите, и кто-то сознается. И пусть генерал Мулагеш осмотрит шахты.