Турин отступает от камня — нет, не она почитает священным это место, это чужая память и это отвратительно. Это чужой благоговейный ужас, это почтение — оно чужое, это не она. Это воспоминание вуртьястанского мальчика, сто лет назад грезившего о том, и оно каким-то образом зацепилось за нее во время того происшествия в шахтах. Ни дать ни взять пересадка памяти какая-то. Интересно, что еще она подцепила там, и непонятно, как это все случилось. А все-таки хорошо, что шахты обрушились. Спокойнее. Она все отступает, ее обуревают отвращение и страх. Как они влезли к ней голову?!
Но что-то тут не так. Что-то не то. Память говорит ей, что тут появилось что-то… новое.
Мулагеш сопротивляется этому чувству — она прекрасно знает, что это чужие воспоминания, — однако ощущение, что тут что-то поменялось, причем то, что не должно было меняться, никуда не уходит.
Пытаясь разобраться, что к чему, она наконец приходит к выводу, что вот этот маленький черный булыжник футах в двадцати от стоячего камня появился тут недавно. Его тут не должно было быть, они тренировались около камня — нет, не они, а тот, кому принадлежат эти воспоминания, — они ходили туда-сюда, и они никогда бы не оставили камень такого размера здесь. Это было опасно.
Она подходит к булыжнику. Его, конечно, просто так могли сюда прикатить. Но он какой-то слишком круглый и плоский, словно его обработали специальным инструментом. Может, его кто-то не просто так здесь оставил… но зачем?
Мулагеш подходит вплотную, и звук ее шагов меняется, будто под ногами у нее пустота, а она стоит на деревянной платформе над ямой. Но этого же не может быть, у нее под ногами зеленая травка!
Она поднимает булыжник. К ее удивлению, под ним обнаруживается моток веревки. Другой конец ее уходит в мягкую почву. Мулагеш смотрит на это, потом отпихивает булыжник в сторону и берется за веревку.
На третий рывок от земли отделяется большой кусок. Под ним зияет дыра, три фута в ширину и три фута в глубину.
Мулагеш смятенно рассматривает кусок земли на веревке. Он правильной четырехугольной формы. Она переворачивает его и понимает, что это на самом деле крышка люка, которую умело замаскировали дерном. А веревка служит чем-то вроде ручки. Похоже на упрятанный от чужих глаз люк канализации.
— Какого хрена… — бормочет она.
Мулагеш смотрит в яму. А что, если это какая-то вуртьястанская могила? Однако нет, это вообще не яма, а туннель, который под большим углом уходит вниз и на юг. Туннель прекрасно укреплен деревянными балками, способными выдержать давление тонн и тонн земли.
Турин садится и смотрит на юг. Там работают экскаваторы, разгребая завал в шахте.
— Ах ты ж… — говорит она. — Шахты…
Мулагеш бежит к ближайшему блокпосту — хорошо, что продолжала тренировки в Джаврате. Приближаясь, зовет ближайшего солдата.
— Передайте генералу Бисвалу в форте Тинадеши, немедленно, — выдыхает она. — В шахты было совершено незаконное проникновение. И пусть они фонарь принесут!
Надар и Панду спускают фонарь в туннель и наклоняются, чтобы посмотреть, что там.
— Мы уверены, что он ведет в шахты? — спрашивает Бисвал, заглядывая им через плечо.
— Проклятье, я не знаю, — говорит Мулагеш. — Когда я нахожу странную дырку в земле, мне как-то не хочется сразу сигать в нее.
Панду откидывается назад, вздыхает и говорит:
— Не могли бы вы отойти чуть дальше…
Он встает, перевешивает фонарь на плечо и грациозно спрыгивает в туннель. Сначала оскальзывается, потом удерживает равновесие.
Мулагеш, Бисвал и Надар наблюдают за тем, как удаляется свет фонаря. Потом Панду доходит до поворота, и свет исчезает окончательно.
— Он ведет в шахты, Панду? — кричит Бисвал в яму.
До них доносится эхом голос Панду:
— Сэр, пожалуйста, не могли бы вы говорить потише! Туннель усиливает голос…
— О, — прочищает горло Бисвал, — прошу прощения.
— Но да, сэр… Похоже, туннель упирается в обвал. Наверное, он действительно вел в шахты.
— Демоны, — бормочет Надар. — Будь оно все проклято! Еще одно незаконное проникновение, еще одно!
— Именно так, — говорит Бисвал, — они сумели подорвать шахту.
— Видимо, да, сэр, — отвечает Надар. — Это единственная возможность. Думаю, мы не нашли вход в тоннель со стороны шахты, потому что он был замаскирован, как этот люк.
И она отвешивает крышке такого пинка, что деревяшка летит через всю поляну.
— Да, — кивает Бисвал. — Как ты сумела его найти, Турин?
— По чистой случайности, — отвечает Мулагеш. — До города идти далеко, а туалетов, увы, на дороге не предусмотрено.
Она очень надеется, что ей поверят. Потому что у нее нет никакого желания сообщать, что эти сведения она получила чудесным образом, когда ее посетило видение в шахтах.
— А, — говорит Бисвал. — Понятно.
— Но как у вас получилось найти его? — не отстает Надар.
— Я просто споткнулась об него. Оказавшись здесь, я пошла посмотреть на это, — и она кивает на иссеченный мечами камень. — Демон его знает, что это такое.
— Еще один поганый артефакт, — злится Надар.
Надар и Мулагеш присаживаются на корточки, чтобы помочь Панду выбраться из туннеля.
Тот вылезает, отряхивается — зря, пыли все равно остается много — и кивает им.
— Благодарю, капитан, генерал.
— Как ты думаешь, сколько времени понадобилось, чтобы вырыть эдакую штуку? — спрашивает Мулагеш. Она снова присаживается на корточки, чтобы заглянуть внутрь. — Полгода? Больше? Это вам не ямка в травке, скажу я вам.
— Согласен. К чему ты ведешь, Турин? — спрашивает Бисвал.
— Я хочу просто сказать, что они долго делали подкоп. И я не думаю, что они собирались использовать его только один раз, чтобы заложить бомбу. Ты видел балки крепежа, да, Панду?
— Да, мэм.
— Это серьезная штука. Они заложили здесь собственную шахту, прямо у нас под носом. И строили они ее, чтобы ею пользоваться. — Мулагеш всматривается в темноту туннеля. — Кто бы это ни был, он хотел иметь постоянный доступ к нашему руднику.
Надар фыркает:
— И зачем им это, генерал?
— Я не знаю. Но я думаю — не случайно мы нашли тинадескит на месте преступления в Гевальевке. А это убийство произошло много месяцев назад. Они непосредственно из шахты этот тинадескит украли.
— Но опять же, генерал, зачем им это?
— Зачем они убили тех фермеров? Зачем они подорвали шахты, как вы считаете? Я что-то не слышу никаких предположений насчет того, чем мотивировались эти ребята, совершая такие преступления…
— Мне абсолютно ясно зачем, генерал, — отвечает Надар. — Они дикари. Они просто стараются навредить всем, кто не на их стороне. Как угодно навредить, мэм. О другом они не думают.
Мулагеш поднимается:
— Капитан, у вас за последние месяцы случилось три утечки, причем серьезные. Кто-то выкрал у вас взрывчатку, кто-то выкрал сугубо засекреченные экспериментальные материалы, и кто-то сделал подкоп под вашу шахту в четверти мили от засекреченного объекта. И вы все еще не знаете, кто за этим стоит. Если кто и не думает здесь, капитан, это явно не вуртьястанцы.
Надар в ярости уже открывает рот, чтобы сказать что-то неприятное, но ее опережает Бисвал:
— Хватит, капитан. Я не хочу, чтобы вы произнесли что-то нарушающее субординацию. Можете идти.
Надар переводит взгляд с него на Мулагеш и обратно. Потом зло отдает честь, разворачивается на каблуках и уходит обратно в крепость.
Бисвал кивает Панду и говорит:
— Вы тоже можете идти, старший сержант.
— Да, сэр.
Панду отдает честь и бежит вслед за Надар.
Бисвал смотрит на Мулагеш с видом человека, который уже наслушался всяких бредней и не готов к их очередной порции.
— Турин, ты смущаешь умы местных. Я бы не возражал, но мне ведь с ними и дальше жить.
— Ваш капитан — прекрасный офицер, Бисвал. Но она предвзята и упряма. Сколько она уже размахивает перед тобой саблей, умоляя взяться за станцев?
— Она такая не единственная, — отвечает Бисвал. — Многие мои советники считают, что с местными не надо дипломатничать.
Мулагеш кивает на располосованный мечами камень:
— Но ты не можешь смотреть на это и не признавать: это что-то божественное.
Повисает пауза.
— Ты думаешь… ты думаешь, что это имеет какое-то отношение к божественному?
Бисвал смотрит на нее искоса, словно ожидая финальную фразу анекдота.
— Ты серьезно думаешь, что божественное вмешательство все-таки возможно? Здесь, на заднем дворе Вуртьи, о которой мы точно знаем, что она мертва?
И ведь нельзя ему правду рассказывать, нельзя. Но если она добьется от него, чтобы он запросил помощь министерства, это поможет расследованию.
— Я думаю, что кто-то считает, что творит нечто божественное. Ритуально обезображенные трупы, а рядом идет добыча тинадескита… А теперь мы и вовсе нашли не только этот странный тотем, но и туннель в шахты рядом с ним. Я не думаю, что строители туннеля планировали взорвать рудник. Я считаю, они хотели обеспечить себе доступ к тинадескиту — не знаю, с какими целями. Впрочем, с божественным никогда ничего не известно наверняка. Может, они считали, что эта штука божественная. Теперь мы знаем, что она не чудесная — в конце концов, сколько тестов провели. Может быть, они просто решили действовать исходя из того, что она чудесного происхождения, и точно воспроизводить все ритуалы. Но я не могу достучаться до твоего капитана, она отказывается видеть что-либо, кроме мятежников.
Бисвал тяжело вздыхает. Прикрывает глаза, и лицо у него принимает какое-то голодное, измученное выражение — словно несчетные заботы обгрызли его плоть. Потом садится на корточки, а затем на землю, покряхтывая от болей в позвоночнике.
— Ладно. Давай присядем.
— Э-э-э… ну ладно.
Мулагеш садится рядом.
Он лезет в карман и вынимает фляжку.
— Похоже, я профинансировал контрабандистов, прикупая это, — говорит он. — Рисовое вино.