— Я знаю. Я понимаю, что ты ждала другого. Но, боюсь, это все, чем я могу тебе помочь. Известно, что у вуртьястанцев был ритуал, позволявший заглянуть в жизнь после смерти, в Город Клинков, — «Окно на Белые Берега». А если есть ритуал, дающий возможность полностью переместиться туда, то это должен быть какой-то сплав вуртьястанского и аханастанского ритуалов. И из-за этого его никогда не описывали. Единственный человек, могущий знать про него наверняка, — тот самый старик, о котором писала Чудри.
— И он рассказал Чудри, как можно перенестись туда. И она отправилась туда, чтобы… в общем, чтобы остановить то, что могло случиться. Но она, похоже, не сумела это сделать.
— Я знаю, — говорит Шара. — Но у тебя — у тебя получится.
— Я и без твоих слов знаю, что должна сделать!
— Я не сказала, что у тебя должно получиться, — говорит Шара. — Я сказала, что у тебя получится. Я совершенно не сомневаюсь, Турин, что ты сможешь. Ты попадала в гораздо более серьезные передряги и справлялась с ситуациями сложнее нынешней. У тебя в распоряжении — целая крепость с солдатами. Плюс огромный флот в гавани. Они не горят желанием тебе помочь, но все равно это ресурс, на который ты можешь рассчитывать.
— Ну и как, проклятье, я сумею их использовать? — злится Мулагеш.
— Помнишь, как в Мирграде, — отвечает Шара, — ты убедила меня обрушить туннель, ведущий к Престолу Мира. А ведь это было величайшее открытие в новейшей истории, и я только что его совершила…
— Я… проклятье, да я не помню!
— А я помню. Ты была несносна и агрессивна.
Мулагеш смотрит на нее неверящим взглядом:
— Ну… ну спасибо тебе, задери тебя демоны целым взводом!
— У тебя талант, — говорит Шара, — талант знать и чувствовать, что ты на правильном пути. Даже если остальные тебя не поддерживают. И ты следуешь своим чувствам не потому, что тебе так хочется, а потому, что все другие пути тебе отвратительны. С тобой поэтому невероятно сложно иметь дело. Зато ты можешь отыскать выход из ситуации, когда остальные просто бы сдались.
— Но… но мы же про Божество, хреново Божество с тобой говорим! Уверена, если ты скажешь министерству, что тут назревает…
— У нас нет доказательств, — уточняет Шара. — Никакой конкретики, никаких улик — лишь твое свидетельство и записка от Чудри. Только несвязное письмо от сошедшего с ума агента, который ко всему прочему еще неизвестно куда делся, и то, что ты видела — вот только ты здесь с секретным заданием, о котором никто даже подозревать не должен. Если я использую ту малость, что у нас есть, ради мобилизации наших сил для противостояния Божеству, которое что-то там себе думает, есть немалый шанс, что случится нечто вроде государственного переворота.
— Переворот? — ахает Мулагеш. — В Сайпуре?
— Я уверена, что начнется это как импичмент, — устало говорит Шара. — Или что-нибудь похожее — мало ли цивилизованных предлогов у цивилизованных людей… Но я точно знаю: в армии и в промышленности есть люди, которые это будут лоббировать и в конце концов протолкнут. Чтобы закинуть тебя сюда, я нарушила слишком много правил, Турин. Без неопровержимых доказательств мои оппоненты в Галадеше скажут, что я все сфабриковала, пытаясь найти поддержку, в которой мне уже отказано. А когда все уляжется, эти люди придут к власти, причем не только над Сайпуром. И это будет совсем не на пользу ни Сайпуру, ни миру в целом.
Мулагеш потирает лоб:
— Я-то думала, что ты этих жеваных кротов на фиг отовсюду повыкидывала… Ну, после того как тебя премьером избрали…
Шара горько улыбается:
— Увы, но жеваных кротов оказалось слишком много.
— Значит, помощи не будет, — вздыхает Мулагеш. — Даже после того, что у нас тут случилось.
— Нет, нет. Ты не одна. Напротив, у тебя есть Сиг…
Она осекается и заглядывает Мулагеш за плечо. Та поворачивается и видит, что Сигруд вскочил на ноги и тихонько подкрадывается к стене. Он изучает голую стену снизу доверху, смотрит на Шару и тихонько качает головой.
Шара одними губами произносит:
— Удачи…
Потом проводит пальцами по стеклу и исчезает. Стекло снова становится прозрачным.
Сигруд разворачивается к стене и ощупывает лепной герб. Его пальцы находят зуб кита. Он нажимает на него, и с громким щелканьем стена открывается. Тайная дверь!
Сигруд тут же бросается внутрь. Раздается крик то ли удивления, то ли боли. Мулагеш уже выхватила «карусель» и нацелила ее на тайную дверь. Палец она пока не кладет на спусковой крючок, отходит к стене, в которой открылась дверь, и держит пистолет на уровне головы.
Кто-то вываливается в комнату — этому кому-то дали хорошего пинка. Мулагеш инстинктивно прицеливается в голову и через несколько секунд понимает, что у этого кого-то, которого она держит на мушке, светлые волосы, элегантная стрижка, голубые глаза и сурового вида очки. И глаза эти смотрят на нее с нескрываемой яростью.
— Демон вас забери, — говорит Мулагеш. — Сигню, я тут смотрю на папу твоего и думаю: у вас в семье что, дверью не принято пользоваться?
Сигруд делает шаг к тайному ходу и захлопывает створку.
— Да как ты смеешь! — вскрикивает Сигню. — Как ты смеешь так обращаться со мной!
Не обращая на нее внимания, он снова садится на кушетку спиной к ним и раскуривает трубку.
Мулагеш смотрит на стену:
— Я так понимаю, ты просто забыла мне сказать, что у меня в комнате есть вторая дверка.
— А ты не спрашивала, — сердито отзывается Сигню. — Хотя ты прекрасно знала, что у нас в штаб-квартире везде есть двери для персонала. И в этом номере тоже, поскольку это вице-президентский сьют. — Тут она осматривается и, видя разбросанные куриные кости и табак, замечает: — Впрочем, ты и здесь в своем репертуаре.
— А зачем мне такая дверь в комнате, не подскажешь?
— Если бы ты заказала еду в номер, ее бы принесли как раз через эту дверь! Что здесь такого-то?
— Я могу заказывать еду в номер?
— А для чего, по-твоему, в углу есть кнопка с надписью: «Позвоните, если вам что-то нужно»? — Она снова смотрит на Мулагеш, которая продолжает нацеливать пистолет. — Пожалуйста, опусти оружие.
— Что ты слышала? — спрашивает Мулагеш.
Сигню оглядывается — видно, ищет третьего собеседника, голос которого слышался из-за двери.
— Ничего.
— Наглая ложь.
— Я сюда не подслушивать пришла!
— Возможно. Но именно за этим мы тебя застукали. — Мулагеш опускает пистолет и ставит друг против друга два кресла. Садится в одно и жестом приглашает Сигню занять другое. Та медленно опускается на сиденье. — Итак. Что ты слышала?
— Вы не можете в меня выстрелить, — хорохорится Сигню. — Это собственность моей компании. Я могу встать и уйти, когда захочу. Даже прямо сейчас.
— А ты попытайся, — отзывается Мулагеш. — Может, у меня и одна рука, однако я очень хорошо знаю, как удержать человека и не оставить следов на теле.
Сигню смотрит на отца:
— И ты позволишь ей это сделать?
— Я припоминаю, — говорит он, — что сегодня ты представила меня сварщикам, а потом ушла и бросила одного. Знаешь, это не слишком приятно — отдуваться за всех, притом что разговор был непростой.
— Я… я клянусь, — говорит Сигню, — вы двое меня доведете до ручки! Пользы от вас никакой, одни проблемы! Естественно, вы объединились против меня — вы же давно друг друга знаете…
Мулагеш произносит одно слово:
— Посмертие.
Услышав его, Сигню замирает на секунду и отводит глаза. Затем берет себя в руки и снова смотрит на Мулагеш.
— Так, — говорит Мулагеш. — Ты все слышала. Почему бы нам не поговорить об этом как двум цивилизованным людям?
Сигню задумывается. Затем вынимает серебряный портсигар со своими тонкими черными сигаретами. Зажигает спичку, чиркнув о ноготь — голову можно прозакладывать, что она долго репетировала этот фокус, — глубоко затягивается и выпускает длинную, практически бесконечную струю дыма.
— Хорошо. Скажу прямо. Ты… ты думаешь, что Сумитра Чудри — бедненькая сумасшедшая Сумитра Чудри — каким-то образом перенеслась в Город Клинков Вуртьи?
— Во всяком случае, она писала, что собирается это сделать, — отвечает Мулагеш.
— И я так понимаю, что вы добываете этот самый, как его, тинадескит, да?
Мулагеш кривит губы. Вот тебе и государственная тайна, ага.
— Да.
— И обе вы, в смысле ты и Чудри, думаете, что этот металл имеет какое-то отношение к посмертию для последователей Вуртьи?
— Мы пока не можем утверждать это со всей уверенностью.
— Ну, по крайней мере, — говорит Сигню, — вы думаете, что он как-то связан с Вуртьей… которую ты вроде бы видела. То есть… да, ты ее видела.
Мулагеш чувствует на себе пристальный взгляд Сигню. Та осматривает ее с ног до головы, вбирая в себя каждую черточку. А эта девушка — она вовсе не промах, нет, давно Турин не встречала таких умниц…
— Ты действительно в это веришь?
— Я не знаю, во что я верю. Но я знаю, что я видела.
Мулагеш совсем не нравится снисходительная, жалостливая улыбка, скривившая рот Сигню.
— Вы с ума сошли, — говорит она. — Оба вы сошли с ума, если он тебе верит. Или все трое — если считать Чудри. Я даже рада, что все услышала: теперь я уверена, что имею дело с тремя психами. Я подозревала, что так оно и есть, зато теперь знаю наверняка.
— Я была там, — тихо произносит Мулагеш. — Я все видела. Помнишь, как я едва не упала в обморок перед статуей Вуртьи? Там, в цехе? На меня там нашло. Вот это, незнамо что. И что-то мне показало. Сумитра Чудри на том самом месте провела ритуал, а я подошла, и меня накрыло!
— Даже вуртьястанцы уже не верят в посмертие! — восклицает Сигню. — Все теперь считают, что после смерти ты просто гниешь в гробу, вот и все! Если уж они в это не верят, тебе-то это зачем?
— Им раньше не приходилось видеть богов, — жестко произносит Мулагеш. — А я — видела. Я едва не погибла, сражаясь с ними. Ты еще очень молода. Ты умна — и невероятно нахальна. Но я, детка, прожила на свете гораздо дольше тебя и многое повидала. Я по опыту знаю, что такое божественное присутствие. Я его нюхом чую. Так вот, я чую его и здесь. Прямо сейчас.