Сигруд и Мулагеш переглядываются.
— В смысле? — удивляется Мулагеш.
— Такие, как вы, — заявляет Сигню, — такие, как вы, считают, что судьбы мира решаются в крепостях, за высокими стенами и рядами колючей проволоки! Так вот, это не так! Теперь судьбы мира решаются в бухгалтерии! Мы не желаем слушать топот сапог — мы хотим слышать стрекот пишущих машинок! Щелканье калькуляторов, подсчитывающих наши прибыли и дивиденды! Вот это — это поступь цивилизации: мы внедряем изобретения, которые меняют мир! Да какое там меняют, они диктуют миру свои условия, и мир им покоряется! Достаточно одного толчка — и все пойдет по накатанной, набирая скорость! Тинадеши прекрасно понимала это, она хотела изменить судьбы мира. И сейчас мы обязаны продолжить ее работу!
Сигруд качает головой:
— Я… я в тебе не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты поступаешь правильно. Я тобой горжусь, Сигню.
— Тогда в чем дело?
— Я просто… я просто хочу, чтобы ты поняла: в жизни есть много чего, кроме работы. Кроме этих самых великих дел и великих планов…
Сигню медленно гасит сигарету в пепельнице.
— Ты неправильно меня понял.
— Я так не думаю.
— Ты вообще меня не знаешь. А мог бы узнать поближе. Если бы захотел.
— Если бы я только мог обрушить стены тюрьмы, я бы…
— Я знаю, что ты почти десять лет провел на Континенте! — кричит Сигню. — Я знаю, что тебя давно освободили, а ты… ты как привязанный бегал за Комайд, делал за нее всю грязную работу! Так что не надо! Ты мог в любой момент вернуться домой, мог, если бы только захотел! Ты мог бы приехать к нам в любой момент, но ты — ты не захотел. Ты просто бросил нас в этом… этом аду!
— Я не хотел, чтобы с вами что-нибудь случилось! А оно могло случиться из-за моей работы! Я… я слишком многое повидал в тюрьме… И я… я натворил дел, они натворили дел… Одним словом, вам без меня было лучше, чем со мной.
— Да-да-да! А потом Комайд сказала — вольно, беги, домашних повидай! — Сигню разражается горьким смехом. — А правда, папочка, такова, что ты храбрый, только когда у тебя нож в руке. А когда надо поддержать своих, ты как последний трус…
Она осекается — в гавани воют сирены, все громче и громче.
— Какого хрена там происходит? — вскидывается Мулагеш.
Сигню смотрит в окно.
— Тревога, — говорит она. — Что-то случилось! На нас напали!
Сигню, Сигруд и Мулагеш бегом спускаются на первый этаж штаб-квартиры. Навстречу им спешит зам по безопасности Сигню Лем.
— Вот вы где, — говорит он, задыхаясь. — У нас тут… у нас тут инцидент.
— Где? — встревоженно спрашивает Сигню. — Что случилось?
— Да тут, напротив. Напротив маяка. Нужно ли сообщить в крепость?
Сигню смотрит на Мулагеш, та кивает.
— Да, — приказывает Сигню. — Лучше подстраховаться, а то мало ли что. Теперь веди нас туда.
На ходу Лем рассказывает, что случилось:
— Замдиректора Оскарссон остановил его вот тут неподалеку, чтобы осмотреть посылку, и обнаружил, что это какой-то… меч.
— Меч? — переспрашивает Мулагеш.
— Да. Какой-то церемониальный меч, что ли. — Он искоса смотрит на нее. — Я так понимаю, вы об этом первый раз слышите?
Мулагеш очень мрачно кивает.
Лем открывает перед ними дверь, и они выбегают наружу.
— Это плохо.
— Ну и что? — удивляется Сигруд. — Кто-то пытался передать Мулагеш меч? Это поэтому вы нас всех по тревоге подняли? Серьезно?
— Ну… просто потом случилось… это.
И он показывает на дорогу вдоль волнолома. Там стоят два грузовика ЮДК, а рядом толпятся вооруженные дрейлинги. И что-то рассматривают на земле. Завидев Лема и Сигню, они расступаются и отходят.
На дороге пятна чего-то темного и густого. Сигруд принюхивается.
— Кровь, — тихо говорит он.
— Да, — откликается Лем, подводя их поближе.
— Кого-то ранили? — спрашивает Мулагеш.
— А вот это… не очень понятно, мэм, — отвечает Лем.
И показывает на группку охранников, жмущихся к другой стороне дороги. И кого-то подзывает жестом. К ним подводят высокого, нервно косящегося дрейлинга. Лицо у него белее снега, дыхание пахнет рвотой.
— Бьорк, — обращается Сигню к бледному дрейлингу. — Что тут произошло?
Он качает головой:
— Якоб… в смысле замдиректора Оскарссон… он открыл ящик, дотронулся до меча, а потом… изменился.
Слушая рассказ, Мулагеш и Сигруд обмениваются многозначительными взглядами. Мулагеш заламывает бровь — божественное?
Сигруд кивает. Абсолютно точно — оно.
Бьорк трясет головой:
— Он такой звук издавал… ужасный! Я запаниковал. И толкнул его. А он перелетел через стену и упал. В воду. Этот меч… он что-то с ним сделал… Я еще посмотрел на его отражение в клинке… ну, до того как толкнул… и там был не он! Кто-то другой там был! Или что-то другое, оно вместо него появилось…
Сигруд и Мулагеш заглядывают за волнолом. Бурлит темная вода, волны накатывают на маленькую бетонную пристань в пятнадцати футах под ними.
— Я так понимаю, это случилось бы со мной, дотронься я до меча, — говорит Мулагеш. — Кто передал вам посылку? Женщина?
Дрейлинг кивает.
— Как она выглядела? — спрашивает Мулагеш.
— Я не смог ее разглядеть. На ней был плащ и шарф еще такой… И дождь шел.
Сигруд наклоняется над водой и обеспокоенно хмурится. Хотя с чего ему беспокоиться? Ничего же не видно…
— Какой у нее был голос? — спрашивает Мулагеш. — Она молодая? Старая?
— Голос… не знаю какой. Обычный голос. Говорила без акцента. Ничего особенного. А, она была невысокая. В темной одежде. Принесла, а потом ушла по той улице.
И он показывает, куда направилась женщина.
Сигруд склоняет голову к плечу, все еще не отрывая взгляда от перекатывающихся под стеной волн.
— Мы можем организовать поиски в городе, — говорит Сигню. — Но ничего путного из этого не выйдет. Столько народу приходит и…
Сигруд сообщает:
— Там, внизу, что-то есть.
— Что? Там океан вообще-то. Или там еще что-то есть? — удивляется Сигню.
— Да… там что-то такое поднимается…
От воды вдруг доносится шумный плеск, и что-то большое взлетает к ночному небу, словно вспугнутая голубка. Толпа дрейлингов ахает и завороженно смотрит, как блестящая сталь со свистом описывает в воздухе дугу и летит прямо к одному из кранов…
Это меч! Но кто его кинул?
…и перерубает опоры крана, как будто те из масла сделаны.
Повисает пауза, пока силы природы решают, как им поступить с несколькими тоннами железа, неожиданно повисшими в воздухе. Затем кран вздрагивает, кренится и с кряхтением выбирающегося из кровати старика начинает медленно заваливаться на землю.
— Бегите! — кричит Сигню. — Бегите же! Спасайтесь!
Все происходит как в замедленной съемке: чудовищных размеров конструкция обрушивается на них с небес, ударяясь о землю с такой силой, что люди не удерживаются на ногах и падают, их накрывает волной пыли и соленых брызг — и это притом что кран упал в нескольких сотнях футов от них. Мулагеш с немым ужасом видит, как на стоящих у стены бедолаг обрушивается дождь смертоносной шрапнели.
А где же меч? Он все еще в воздухе, летит вверх, вверх, поднимаясь над тучей пыли, а потом разворачивается и со свистом мчится обратно, словно намереваясь разрубить напополам целый мир.
Но не разрубает. Вместо этого его рукоять точно ложится в чью-то раскрытую ладонь, поднимающуюся из морской воды.
Мулагеш смотрит на руку, затем на того, кому она принадлежит. Этот кто-то уже шагает по пристани, и с плеч его ливнем стекает вода.
Поначалу кажется, что волны выбросили на берег что-то давно ими смытое — отвратительного вида клубок кораллов, металла и костей. Однако вода наконец стекает, Мулагеш различает плечи, руки и грубо намеченное, скелетообразное лицо. Из спины твари торчат рога, клыки и клинки, на запястьях топорщатся острые, как у пилы, зубья, и каждый дюйм этого чудовищного доспеха призван убивать, разрушать и калечить, словно предназначение твари — самим своим существованием терзать живую плоть мира.
Зажатый в руке твари меч торжествующе поет. Существо смотрит на клинок, склоняя голову, словно глядит и не может наглядеться на такую красоту.
Это адепт Вуртьи. Только он выше и крупнее тех адептов, что приходили к Турин в видениях, и доспех у него богаче украшен и страшнее выглядит.
Меч вибрирует и гудит, и в его песне слышен голос — голос, обращенный не к слуху и не к разуму, а к самой сердцевине души, голос, вещающий в торжествующем кличе: смерть и война! Последняя битва, последняя битва!
И тут Мулагеш понимает, что за существо стоит на пристани. Понимает, что — или, точнее, кто — шагает по этой земле.
— Тудыть твою в качель, — ахает Мулагеш. — Я, конечно, могу ошибаться… но это, мать его, святой Жургут!
— Кто? — переспрашивает Сигруд.
— Этого не может быть! — вскрикивает Сигню. — Как это вообще мог…
Она не успевает договорить: святой Жургут оглядывается, поднимает меч и снова подбрасывает его в воздух. Все тут же падают на землю, несколько футов стали со свистом вспарывают воздух над людьми и вонзаются в грузовики — меч пробивает насквозь одну машину и взрезает другую. Грузовик медленно кренится и распадается на части.
Люди смотрят, как меч несется над ними с низким гудящим звуком — как раз таким, как описывал Бьорк. Меч возвращается в руку святого, который разворачивается и спокойно начинает подниматься к ним.
Мулагеш делает глубокий вдох и орет:
— Огонь!
Она им не командир, но дрейлингская охрана мгновенно подчиняется — люди выстраиваются вдоль волнолома и стреляют в Жургута. Знакомый до жути звук — бесчисленное множество пуль ударяется о божественный доспех и бессильно падает на землю. Этот звук преследует Мулагеш во сне — эхом Мирградской битвы; и хотя в руках у дрейлингов современные винташи, они не могут пробить доспех. Святой Жургут на мгновение останавливается, словно для того, чтобы познакомиться с новым для себя явлением: закрытое маской лицо поворачивается — чудище наблюдает за искрами, которые высекают пули, бьющиеся о его грудь и руки. Затем он пригибается и прыгает.