Мулагеш снова слышит низкое гудение. Это меч. Меч его тянет за собой. Это он поднял его в воздух.
Святой с лязгом приземляется, меч стонет и верещит. И снова Мулагеш различает в его голосе слова: «Я — воплощенная битва. Я — оружие в Ее руке».
Жургут взмахивает мечом, и один из охранников окутывается кровавым облаком — его рассекли от ключицы до паха. Мулагеш в ужасе наблюдает, как человек пытается понять, что с ним — болтающаяся голова склоняется к плечу, глаза широко открыты, — а потом распадается на две половинки и валится на землю. Святой атакует — точнее, атакует тянущий его за собой меч: клинок мелькает в воздухе, прорубаясь через заслон охранников. Шестеро сильных мужчин складываются и падают, словно марионетки, которых перестали дергать за ниточки.
— Мать твою за ногу! — орет Мулагеш. — Все в укрытие!
Сигруд и Сигню мчатся к лачуге рыбака на ближайшем холме, а Мулагеш, Лем и остальные бегут вниз по улице, прячутся за старую шиферную стену, отгораживающую какой-то пустырь, и тут же прицеливаются. Дула винташей следуют за металлической фигурой, шагающей по усыпанной битыми ракушками улице.
— Не стрелять! — кричит Мулагеш. — Не привлекайте его вни…
Слишком поздно: в воздухе раздаются хлопки выстрелов. Святой Жургут обращает свою жуткую личину к ним. Потом поднимает меч, раздается знакомое гудение, и…
Стена словно взрывается. На Мулагеш обрушивается дождь каменных осколков. Глаза заволакивает пыль. А потом все проваливается в чернильную темноту.
Кричат дети. Под ночным небом пляшет пламя. В небе яркая холодная луна, внизу ледяной, заползающий под одежду туман.
Она всегда знала, что сюда придется вернуться. Именно сюда, ведь здесь мы убивали особенно охотно…
Веки припухли, но она все равно все видит: маленький мальчик в лохмотьях идет мимо горящих домов и зовет маму.
Все правильно. Она умрет здесь. Она это заслужила. Заслужила.
— Генерал? Генерал?
Мулагеш пытается ответить. Но губы не слушаются, во рту — вкус крови.
— Г-где я?
— С вами все в порядке, генерал?
Она открывает глаза и видит над собой незнакомое лицо: молодой сайпурский офицер, похоже капитан, с туго повязанным тюрбаном и аккуратной ухоженной бородкой. Он похож на поэта — в больших темных глазах чувствуется какая-то мечтательность. Интересно, кто это? Возможно, один из ее давно забытых сослуживцев, погибших в очередной горячей точке.
— Я умерла? — хрипит она.
Капитан слабо улыбается:
— Нет, генерал. Вы не умерли. Я — капитан Сакти. Меня прислали из крепости.
За его спиной слышится грохот и шум обвала.
— Что происходит? — спрашивает Мулагеш.
— Главный инженер Харквальдссон прислала в крепость сообщение о возможной атаке… И, похоже, эта атака… мгм… имеет место быть.
Мулагеш медленно садится. Руки и бока тут же отзываются болью. Еще бы, ее хорошо поколотило дождем из каменюк: нос, уже не помнится в который раз, сломан, но в целом никаких увечий нет. Она находится в каком-то строении, явно временном. Наверное, здесь рассчитывали кого-то поселить, но не успели. У окон стоят четырнадцать сайпурских солдат с винташами наготове. Они явно испуганы. Рядом с ней — Лем, зам по безопасности Сигню, он просто сидит у двери, глядя в пространство. Лицо его — один сплошной синяк. Впрочем, она сама сейчас, судя по ощущениям, выглядит немногим лучше.
— Как долго я была без сознания?
— Боюсь, я не смогу ответить, мэм. Вас перенес сюда мистер Лем, и он же позвал нас. Мы пока не пытались вступить в бой с… э-э-э… врагом. С ним… мгм… достаточно трудно вступить в бой, как вы можете понять.
Он помогает ей дойти до двери. Капитан показывает, куда смотреть, но она и так все понимает.
Вуртьястан в осаде. Выглядит город так, словно его целый день обстреливали из крупного калибра. Пламя радостно танцует на бессчетных руинах и обгорелых остовах юрт и шатров. На глазах Мулагеш проваливается внутрь себя дом с шиферной крышей. Осколки катятся по склону, сыплются на дома внизу.
Она с первого взгляда понимает, кто все это учинил: святой Жургут стоит на углу высокого обветшавшего дома, раз за разом забрасывая свой меч в город. И каждый раз клинок возвращается, оставляя после себя руины и трупы. Воздух дрожит от песни меча, тот довольно гудит, а Мулагеш смотрит в ужасе, как клинок сравнивает с землей почти целый квартал меньше чем за полминуты.
Во имя всех морей! Такое впечатление, что в бухте встал на якорь дредноут и принялся расстреливать город из всех орудий!
А потом она различает голос, голос святого Жургута, который поет в унисон с мечом, подбрасывая клинок в воздух:
Я принес в жертву жизнь и разум,
Удар за ударом,
Прочь, мысли, прочь,
Я отдал руку сына,
Я — Ее оружие. Я — Ее клинок.
И я рассеку мечом этот мир.
Она смотрит, как меч разрубает одну из полуразбитых статуй на берегу Солды. Каменная фигура — судя по всему, она изображает человека, натягивающего лук, — вздрагивает, разламывается по линии пояса и обрушивается вниз по склону, снося на своем пути дома и здания, сминая их, как зубочистки…
— Во имя всех гребаных морей, — шепчет она. — Да он хочет нас всех поголовно истребить!
— И похоже, у него достанет сил это сделать, — говорит Лем.
— Я запросил подкрепления из крепости, — говорит Сакти. И похлопывает ладонью по огромному радиопередатчику на свинцово-кислотной батарее. Экий монстр, он фунтов сорок весит, не меньше. — Они как можно скорее пришлют сюда целый батальон. Вся крепость поднята по тревоге.
— И что они смогут сделать? — уныло спрашивает Лем. — Он просто стряхнул с себя наши пули! Ему это как слону дробина…
— Никто пока ничего более умного не предложил, — отрезает Сакти.
Мулагеш сплевывает кровь на пол.
— Божественных существ трудно убить, — говорит она. — Но можно. У нас есть что-нибудь побольше калибром, чем винташи?
— В грузовике лежат горные ружья, — отвечает Сакти. — Может, их попробовать?
— Понжи? — радуется Мулагеш. — Вы привезли их?
— По приказу генерала это стандартная процедура действий для любого отряда, который покидает крепость, — сообщает Сакти.
Естественно, как же иначе. Тут как раз может пригодиться винташ Понжа: он отстреливает пули полудюймового калибра, которые пробивают стены, легкую броню и прочие вещи, включая камни. Именно потому он так хорошо себя зарекомендовал в боях с мятежными горцами. Его взяли на вооружение все обозы, которым приходилось идти через горные перевалы, и Понжа произвел на них такое впечатление, что его ласково назвали горным ружьем. Естественно, Бисвал позаботился, чтобы его солдаты обзавелись такими штуками.
Остался один вопрос: сможет ли Понжа пробить божественный доспех, как он пробивает камень?
Снова слышится гудение, потом грохот обвала — проседает и рушится очередной дом.
— Твою мать, — злится Мулагеш. — Да он тут все изничтожит, изорвет в клочья, как папиросную бумажку! Надо его остановить!
— Как только мы откроем по нему огонь, он бросится на нас! Как мы отобьемся от этой циркулярной пилы?
— Те божественные воины, с которыми вы сражались в Мирграде… — говорит Сакти.
— Да? — настораживается Мулагеш.
— Они погибали, когда в них стреляли из пушек?
— Да. Погибали. К чему вы ведете?
Сакти смотрит на рацию у себя под рукой, а потом выразительно поглядывает на форт Тинадеши, ощетинившийся сотнями пушек.
— Одну секундочку, — говорит Мулагеш. — Вы это серьезно? Вы предлагаете открыть артиллерийский огонь по городу? Пока мы в нем находимся?
— Мы можем эвакуироваться, — говорит Сакти. — Мы можем попытаться остановить его. А потом расстрелять прямой наводкой.
— Но это унесет жизни тысяч гражданских! — злится Мулагеш. — Не говоря уж о гавани, которая тоже пострадает! А ведь в нее миллиарды уже вложены!
— А если Понжи не сработают? — с неожиданной настойчивостью гнет свою линию Сакти. — Тогда что нам делать, генерал?
Мулагеш задумывается. Нет, проливать кровь гражданских она не станет — и так она уже в ней по горло. Во всяком случае, не будет проливать, пока не испробует все остальные способы справиться с ситуацией…
И тут вдруг она вспоминает: Шара, ее лицо на стекле окна… Как там она сказала? У тебя в распоряжении целая крепость. А также огромный флот. Они не горят желанием оказать тебе помощь, но все равно ими можно будет в случае чего воспользоваться…
И тут ей приходит в голову идея: так, гавань — она же самая настоящая фабрика. А что опаснее, чем попасть между шестернями какого-нибудь механизма?
— Где Сигруд и Сигню? — спрашивает она.
— Довкинд и его дочь? — уточняет Сакти. — Мне кажется, они укрылись среди ангаров. В той стороне.
И он показывает в какой.
— А у нас есть кто-нибудь, кто хорошо стреляет из Понжи?
— Я бы сказал, что сержант Бурдар — прекрасный стрелок, — отвечает Сакти, указывая на невысокого человечка с пышными усами.
Тот коротко кивает.
— Отлично, — говорит Мулагеш. — Я думаю… думаю, у нас есть еще один выход из ситуации.
— Вы уверены, мэм? — спрашивает Сакти.
— Да. — Потом она задумывается и добавляет: — Наверное.
Мулагеш бежит по улицам Вуртьястана, изнемогая под весом винташа Понжа в руках. Сержант Бурдар не отстает, хотя при нем два винташа под мышками по одному. Когда она поделилась с ним своей идеей, он отнесся к плану охоты на святого совершенно спокойно, словно речь шла о том, чтобы голубей пострелять.
— Танцор-то из него никакой, — сообщил он Мулагеш. — Он там попрыгивает, конечно, но двигается-то медленно. Так что я без проблем всажу в него пулю, мэм. Если, конечно, смогу прицелиться.
Да. Прицелиться в нужном месте в нужное время. Они уже подбегают к воротам цеха.
Справа, в северной стороне города, слышится гудение, а потом пронзительные крики. И выстрелы щелкают непрерывно. Она ждет паузы — даже святому Жургуту требуется отдышаться, — но ничего подобного: это самая настоящая машина, она прет вперед и уничтожает все подряд, причем умело и качественно.