Сигруд подходит к ней. Она видит, как шевелятся его губы, выговаривая:
— Что с ним случилось?
— Так вот что произошло в деревне и на ферме! — орет Мулагеш. Ей самой непонятно, кричит ли она от радости или потому что оглохла. — На ферме, в доме угольщика! Там нашли изувеченные тела, но рядом — рядом лежал труп мужчины, он был мертв, но тело его не изуродовали! Вот, значит, что там случилось!
— Я… я не понимаю, — признается Сигруд.
— Слушай. Вот смотри, кто-то пришел туда, принес подарок — меч, — а затем спрятался неподалеку и наблюдал! И вот хозяин дома взял в руки меч…
— …и превратился в адепта, — медленно выговаривает Сигруд. — Перебил всю свою семью, так же как Жургут хотел убить всех нас.
— Он разделал их, как адепты разделывали сайпурцев! — говорит Мулагеш. — Потому что он и был адептом! Вот, значит, что Гожа имела в виду! Человек из шипов!
— А почему тинадескит нашли только в одном месте?
— Потому что там у них не все гладко прошло, — говорит Мулагеш. — Они облажались. Зато на ферме у них даже получилось хорошенько прибрать за собой.
— Но почему адепты остановились? — спрашивает Сигруд. — Почему умерли? Почему не стали убивать дальше?
— Я не знаю! Что-то у них пошло не так. То ли мечи не смогли удержать их в нашей реальности, то ли их, как бы это ловчее выразиться, принимающая сторона — изначальные хозяева тел — умерли от стресса. Я еще тогда сказала: похоже, убийца с чем-то экспериментирует — может, одни мечи работают, а другие нет…
Она поднимает взгляд и смотрит на разоренный город.
— Но сегодня, мать их за ногу, у них получилось. Они поэкспериментировали — и добились желаемого результата.
— Но откуда они берут эти мечи? И как мечи смогли пережить смерть Вуртьи?
— И этого я тоже не знаю. Но… вуртьястанцы точно делали мечи из тинадескита! Особая руда, только они могли ею пользоваться. Мы должны сообщить в кре…
И тут она смотрит вверх и видит, как одна из пушек форта Тинадеши медленно разворачивается и нацеливается прямо на то место, где они стоят.
— Зараза! — ахает она. — Совсем забыла.
И она мчится к сторожевой башне, которая уже горит вокруг ПК-512.
— Ты куда? — окликает ее Сигруд.
— Сообщить! А то они оставят от нас мокрое место! — через плечо кричит она в ответ.
Она подбегает к рации, садится и подносит трубку к губам.
— Убит! — кричит она. — Не стреляйте, он убит!
Ей отвечает чей-то звякающий металлом голос, но она ничего не слышит.
— Что? — кричит она в трубку. — Я тут оглохла, громче говорите!
— Вы подтверждаете, генерал? — Металлический голос звучит сильнее. — Вы подтверждаете, что угроза устранена?
— Подтверждаю! — орет Мулагеш. — Подтверждаю. Угроза…
Она осекается, потому что на землю рядом с ней обрушивается горящая доска.
— Проклятье! Короче, угроза устранена!
В трубке одни помехи. Потом до нее доносится голос:
— …рое нападение?
— Что? — переспрашивает Мулагеш.
Снова шуршат помехи. Потом:
— …дение в данный мо…
Потом даже помехи стихают. Мулагеш пинает металлический ящик, но трубка молчит. Даже огромная свинцово-кислотная батарейка может разрядиться.
Турин садится на землю и нащупывает в кармане сигариллы. Находится одна, причем раздавленная, но Мулагеш все равно. Теперь бы еще зажигалку найти…
На крышу соседнего цеха опускается голубь. Дважды курлыкнув, он сидит и смотрит на Мулагеш, словно бы говоря: ну и что тут произошло, дорогая?
Леннарт Бьорк как нырнул в какую-то яму в земле, так и просидел в ней два страшно долгих часа. А потом как загрохотало! У него аж уши заложило. Громко так бахнуло, он чуть не упал где стоял, прямо там, в яме. А не вылезло ли какое другое божественное чудище? Кто ж там в городе хозяйничает, если так гремит?
Он высовывается из ямы и у самых железнодорожных путей видит подымающуюся в небо толстенную струю пара и пыли, а чуть к западу — торчащую из-за крыши дома трубу локомотива номер три. Причем паровоз, похоже, лежит на боку, как выбросившийся на берег кит.
— Какого демона…
Бьорк выбирается из ямы и бежит к месту катастрофы: только этого нам не хватало, паровоз с рельсов сошел… Он мчится мимо испытательно-сборочного цеха и… так. А это что у нас такое?
Он медленно поворачивается — нет, ему не показалось. Он краем глаза замечает проблеск света.
К тому же дверь цеха открыта — а этого не должно быть, ни в коем случае. А перед дверью кто-то лежит.
Еще одна жертва того чудовища? Да нет, тело не рассечено на куски…
Бьорк осторожно подходит к испытательно-сборочному цеху. Внутри снова мелькает свет, на мгновение озаряя помещение…
Ему бы помолчать, но он кричит:
— Эй!
Кто-то выскакивает из дверей и бежит вверх по улице. Бьорк мчится следом, но забираться вглубь города ему не с руки — там все горит и рушится.
Он присматривается к лежащему в грязи телу. Это один из охранников, причем из начальства. Карл — вроде так его звали. Из шеи у него торчит арбалетный болт.
Бьорк заходит в цех. Он знает, что там на самом деле хранится. И он специально не включает свет. Внутри странно пахнет: резко так, чем-то едким и противным. Но этот запах ему знаком: давным-давно он ездил на карнавал в Жугостан вместе с тогдашней дамой своего сердца, так вот там один человек на пристани показал им какой-то странный прибор и сказал, что может запечатлеть их вдвоем всего-то за пару дрекелей.
— Это что же… камера? — вслух произносит Бьорк.
И растерянно чешет голову.
Через некоторое время горящая сторожевая вышка начинает угрожающе скрипеть. Что случится, если ПК-512 вместе с боеприпасами рухнет вниз, в самое пекло, гадать не надо — надо прятаться в паровозе. Каждый шаг дается Мулагеш тяжело — все тело болит, причем она не помнит, где и когда она успела получить столько травм.
Сигруд сидит у двери локомотива, попыхивая трубочкой. Одну руку он держит прижатой к телу.
— Это и есть победа? — спрашивает он.
— Гавань не пострадала, — говорит она и со стоном садится рядом с ним.
— Гавань-то да. Но вот… — и он тычет трубкой в сторону города.
А что тут еще можно сказать? Такое впечатление, что по городу, и без того не слишком прекрасному, прошлись гигантскими граблями.
— А где же войска, которые обещал прислать Бисвал? — удивляется Мулагеш. — Они же вроде как целый батальон хотели отправить.
— Не знаю. Я думал… Ну-ка подожди. — И он прислушивается. — Ты это слышишь?
— Я вообще мало что слышу, представь себе. Надо было наушники надеть или затычки в уши вставить, когда стреляла. А ты что слышишь?
— Стрельбу. И… крики.
— Что? Где?
Он показывает на утесы рядом с фортом Тинадеши.
— Но это же не в городе, — удивляется она. — Что там творится?
Они оба смотрят на скалы.
Мулагеш вдруг понимает, что ей пытались сказать по рации: еще одно нападение.
— Идем туда, — говорит она, и оба, прихрамывая, шагают вверх по тропе к первому блокпосту.
В городе темно и жутко, только призраков не хватает: кругом развалины и тишина, как в ночном кошмаре. Хотя нет, издалека доносятся крики и стоны. И ветер завывает. Всего-то час назад в городе, пусть и не очень красивом, кипела жизнь. Теперь даже думать странно, что когда-то здесь жили и работали люди.
— Пахнет порохом, — вдруг подает голос Сигруд. — И кровью.
— Кровью?
— Да. Кровью. — Он поднимает голову, принюхиваясь к ветру. — Сильно пахнет.
Они подбегают к блокпосту — там никого. Дверь и стена изрешечены пулями. Мулагеш и Сигруд поднимаются на вершину холма и останавливаются, чтобы осмотреться.
Холмы заливает холодный свет луны, окрашивающий все в темно-серые тона. На идущей через предместье дороге лежат трупы, темные и неподвижные. На вершинах холмов рядом с крепостью кто-то бегает туда и сюда, оттуда же доносятся треск и хлопки выстрелов, похожие на звук электрического разряда. А еще слышны пронзительные крики: кто-то отдает приказы, а кто-то кричит от боли и страха.
— Нет, — шепчет Мулагеш.
И вдруг бросается бежать к ближайшей к ней группе солдат.
— Стой! — кричит Сигруд. — Турин, стой!
Она бежит, а в голове складывается картина того, что здесь произошло: сайпурский батальон шел по дороге, вот здесь дали первый залп — с восточной стороны, а сайпурцы, напуганные и взятые врасплох, попытались укрыться в холмах к западу от дороги. А вот здесь засели враги — и кто же это был? — засели к северу от них и так отрезали их от крепости, и сайпурцам не осталось выбора, кроме как отстреливаться в холмах или отступить к утесам. Или прорываться в Вуртьястан, где все крушил святой Жургут.
Какой простенький маневр. И какой успешный.
И тут кто-то толкает ее в спину и падает на нее сверху. Тело отзывается болью — на Мулагеш навалился Сигруд.
— Они ж тебя пристрелят, — хрипит он.
— Ну-ка слезь с меня!
Он стонет, когда она пихает его в больной бок, но с места не двигается.
— Они пристрелят тебя на месте.
— Пусти, пусти! — кричит она. — Я должна им помочь, я…
— Ты им ничем не поможешь. Враг уже отступил. А они держатся настороже. Не хотят, чтобы их снова взяли врасплох.
Мулагеш смиряется и лежит тихо, чувствуя себя несчастной и беспомощной. Он, конечно, прав: что бы тут ни случилось, помочь уже нечем. Как же она ненавидит такие ситуации…
— Найди мне тело, — говорит она.
— Что? — изумляется Сигруд.
— На каком-нибудь сайпурском солдате должна быть аптечка первой помощи. Она из желтой резины, непромокаемая. Внутри ракеты и ракетница. Принеси ее мне. Красться у тебя получается лучше, чем у меня.
— Ты слишком много требуешь от раненого.
Но он отпускает ее и исчезает в темноте. Мулагеш поднимается и садится, оглядываясь вокруг. А ведь точно, откуда-нибудь пуля только так и может прилететь… Кругом-то темно. Вдалеке мечутся тени, но она уже понимает, что там делают: пехота оцепляет периметр, перекрывая все возможные пути входа и выхода.