У Мулагеш падает челюсть. И чуть не валится из рук винташ.
Лицо женщины ей знакомо — а как ему быть не знакомым, если Мулагеш видела его на портретах и фресках в школах, в судах и ратушах, где холодными стальными глазами оно взирало на все официальные процедуры? А еще она видела эту женщину в бесчисленных учебниках, где та представляла один из самых важных периодов сайпурской истории. А совсем недавно Мулагеш видела это лицо каждый раз, когда перелистывала досье Сумитры Чудри.
— Мать твою за ногу… — бормочет Мулагеш. — Валлайша… Тинадеши?
Тинадеши свирепо смотрит на нее. Это действительно она — вот высокие аристократические скулы, острый нос, пронзительные глаза, это действительно лицо женщины, которая отстроила Сайпур и подчинила себе бо́льшую часть Континента.
Тинадеши меряет ее злым взглядом:
— Ты! — рычит она. — Ты в меня стреляла!
14. Юридически обязательный договор
Мир Божественного для нас большей частью непонятен, ибо в том мире, где властвуют произвол и каприз — поистине такова природа чудес. Однако у него были правила, притом бесчисленные. Их установили Божества, и зачастую они сами не могли нарушить созданные ими же правила.
То, что Божество произносило, было неопровержимой правдой и сразу претворялось в жизнь. Говоря, они преобразовывали всякую реальность — включая личную. В какой-то мере Божества были собственными рабами.
Доктор Ефрем Панъюй. «Неожиданная гегемония»
— Э-э-э-э… что? — Мулагеш не сразу находится с ответом. — Стреляла в вас?
— Да! Проклятье, ты стреляла в меня! — рычит Тинадеши.
У нее необычный голос и акцент: видимо, она говорит на диалекте, который уже лет пятьдесят как не используется.
— Я тут из сил выбиваюсь и едва не гибну в попытке предотвратить жуткую катастрофу — и что же я вижу? Какую-то безумную женщину на пригорке! Она вынимает свою пушечку и стреляет в меня! С ума сойти! Да просто смешно! А сейчас ты зачем здесь? Пришла довести дело до конца? Ты самая настоящая убийца, этого не отнимешь! Что случилось с Сайпурскими островами, что они посылают за мной кого-то вроде тебя?
У Мулагеш голова кругом идет. Сам по себе факт, что она стоит перед одной из основательниц Сайпурского государства, с трудом умещается в ее мозгу, но еще менее там умещается факт, что эта самая основательница свирепо орет на нее. Потом мозг Мулагеш справляется с задачей, и она наконец осмысляет, что там орет Тинадеши: безумная женщина на пригорке… В смысле? Это когда шахты обрушились?
— Но я… э-э-э… не стреляла в вас, мэм, — оправдывается Мулагеш. — Если я правильно понимаю вас, мэм, — а я не очень уверена, что это так, — то я стреляла в Вуртью! Божество!
Взгляд Тинадеши способен пробить дыру в борту боевого корабля. Она вытягивает руки — то есть одну руку, потому что левой ей двигать больно:
— Ты что, не видишь, как я одета? Ты узнаешь доспех? Нет, конечно, судя по твоему вопиющему акценту, понятно, что с образованием у тебя не очень, но сложить два и два — это тоже непосильная задача?
— Вы… вы хотите сказать, что вы — Вуртья? Божество?
Тинадеши вздыхает и закатывает глаза:
— Ох, во имя всех… Нет. Я хочу сказать, что, когда я пользуюсь силой этого места, оно меня проецирует в образе… ах-х-х! — И она замолкает, видимо, от сильнейшей боли. Из-под кольчуги вытекает еще одна струйка крови. — Будь ты проклята! — кричит Тинадеши. — Может быть, ты меня уже убила! Я отравлена?
— Э-э-э-э… нет, я не думаю, — отвечает Мулагеш. Она расстегивает кольцо на винташе и откладывает его в сторону. — И послушайте, я, конечно, не очень понимаю, что тут к чему, но я по крайней мере знаю, как перевязать рану от огнестрела. У меня с собой аптечка, и я вполне смогу с этим управиться, даже одной рукой.
Тинадеши хмурится и подозрительно смотрит на нее:
— Ты уверена, что ты не должна убить меня?
— Нет. Я здесь для того, чтобы этого не случилось. — И она показывает на окно башни, которое выходит на толпы вуртьястанских адептов. — Всеми возможными средствами. Я даже не знала, что вы здесь.
Тинадеши немного смягчается. Сглатывает слюну. Похоже, она очень слаба.
— Х-хорошо. Задача у тебя сложная, ничего не скажешь.
И тут ее глаза гаснут и она начинает заваливаться. Мулагеш кидается к ней и успевает подхватить до того, как та падает на пол.
За двадцать следующих минут Мулагеш успевает освободить от доспеха руку Тинадеши и срезать кожаный рукав под ним.
— Он появится снова через несколько часов, — бормочет Тинадеши. — Все мои одеяния возвращаются ко мне со временем. Я пыталась снять их, можешь мне поверить.
Мулагеш не прислушивается — тут нет кровати, только гигантское мраморное кресло на три размера больше, чем положено человеческому существу, поэтому она усадила Тинадеши на трон, обрабатывая рану в плече.
В аптечке у нее три шприца с опиумом — каждый не больше ее ногтя длиной, и Мулагеш вколола Тинадеши один из них. Поэтому Тинадеши даже писка не издает, когда Мулагеш начинает ковыряться в ране пинцетом. Пулю она нащупала — та засела у грудины и, к счастью, не расщепила и не сломала кость. Очень хорошо. А то ведь придется возвращаться с новостью: так и так, ребята, я тут встретила великого исторического деятеля, но так вышло, что она померла, потому что я ее подстрелила.
— Кто ты такая? — сонно спрашивает Тинадеши. — Как тебя зовут? Ты мне ничего не сказала…
Мулагеш закусывает губу, прощупывая рану Тинадеши.
— Я — Турин Мулагеш, генерал четвертого класса сайпурской армии.
— Ты из военных? Как там Сайпурские острова, они еще существуют как государство? Дефолта не было?
В голосе ее звучит удивление, и это понятно: ей достался невероятно тяжелый период национальной истории, когда мировая экономика находилась еще в самом зачатке.
— Да, но они некоторое время назад убрали из названия «острова», — говорит Мулагеш. — В основном потому, что Сайпур присоединял к себе регион за регионом и это были не острова. Или, может быть, им хотелось сделать это название короче удобства ради.
— Понятно.
Мулагеш чувствует, как Тинадеши напрягается, и знает наперед, какой вопрос та готова ей задать.
— Значит, — говорит Тинадеши, — какой сейчас… год?
Мулагеш смотрит на нее:
— А что?
— Не пытайтесь меня развеселить, генерал. Когда я увидела людей в шахтах, то сразу поняла, что время другое. Я отсутствовала дольше, чем думала, правда?
«Людей в шахтах?»
— Да. Да. Не шевелитесь.
Женщина тихо спрашивает:
— Скажи мне… только честно… мои дети мертвы?
Мулагеш замирает с пинцетом в руке. Она уже практически ухватила пулю, но надо обязательно ответить на этот вопрос:
— Я знаю одного, кто до сих пор входит в состав правительства. Падвал.
— Падвал? — удивленно переспрашивает Тинадеши. — В правительстве?
— Да. Он МП.
— Чего?
— Министр по делам парламента.
— Парламент… — говорит Тинадеши. — Вы оставили парламент? Никто не читал мой план пропорционально отобрать представителей от каждого региона, чтобы они голосовали по каждому вопросу?
— Эм… я не знаю, мэм, — отвечает Мулагеш. — Я солдат, а не ученый.
— А хороший был трактат, подробный. — Тут Тинадеши стискивает зубы — Мулагеш тянет из раны пулю. — А что с Крисаппой? И Родмалом? Что с ними?
— Боюсь, я не знаю, мэм.
— Ты не знаешь, живы они или нет? — горько спрашивает она.
— Нет. Извините. Не знаю.
— Но сколько им лет было бы сейчас? Если они живы, конечно.
Мулагеш молчит, лихорадочно соображая, как бы это лучше сказать.
— Вас не было более шестидесяти лет.
Тинадеши выпрямляется:
— Больше шестидесяти лет?
— Хм, да. Я думаю, что точная цифра — шестьдесят четыре.
— Меня не было шестьдесят четыре года? — Тинадеши ошеломленно смотрит в окно. — Ох, мамочки… Я… я думаю… я думаю, что тогда они вряд ли еще живы… — подавленно говорит она. — Падвал был одним из самых младших. Как это невероятно горько — пережить своих же детей. Если, конечно, это странное состояние можно назвать жизнью… И я даже не знала, что они умерли…
Мулагеш разворачивает пинцет:
— Вы не могли бы посидеть неподвижно? Я сейчас буду вытаскивать из вас эту штуку.
— А… А… Пожалуйста, давайте быстрее!
— Я стараюсь! — отвечает Мулагеш. — Так, я ее держу, держу…
Наконец из раны выскальзывает кусок металла.
— Ну вот.
Она выкидывает его без дальнейших размышлений в окно, потом принимается за перевязку.
— Мне понадобится ваша помощь, чтобы зашить это. Одной рукой я не управлюсь. Вы сможете помочь?
Тинадеши выглядит так, что краше в гроб кладут.
— Ты слишком многого требуешь от пожилой женщины.
— Мы можем подождать и попробовать еще раз.
Она вздыхает:
— О нет. Не беспокойся. Мое плечо — это не самая важная вещь на сегодня. Кроме того, я думаю, что так и так скоро умру.
Повисает неловкая пауза.
— В смысле? — наконец спрашивает Мулагеш. — Эта рана — вовсе не смертельная. Если, конечно, вы не больны или что-то в этом роде.
— Больна ли я… Да. Именно так и обстоит дело. — Тинадеши снова вздыхает и прикрывает глаза. — Я не погибну от раны, нанесенной моему телу, моему смертному естеству. Но они убивают меня, разве вы не видите? Все эти души в городе. Они рвут меня на части.
— Что вы имеете в виду?
— Вот. Посмотри. Помоги мне снять правую перчатку.
Мулагеш стягивает перчатку. Тинадеши поднимает руку и подносит к окну:
— Смотри.
— Хорошо…
Мулагеш присаживается рядом, не очень понимая, на что, собственно, здесь смотреть: ручка маленькая, с хорошим маникюром — вот и все, так что…
Но тут…
Мулагеш видит это, хотя и не слишком отчетливо: через ладонь Тинадеши просвечивает окно, словно плоть ее стала чуточку прозрачной.
Мулагеш удивляется:
— Какого… какого демона?