Я перенеслась туда и набросилась на утесы со всей подаренной мне мощью. Я обрушила могилу, я колотила по земле, я раз за разом полосовала ее мечом Вуртьи. Это действие исчерпало мои силы — я едва не умерла тогда. Ибо я совершила то, что по силам только Божеству. Но я это сделала.
— Зачем?
— Они хотели вернуться туда, где лежали их мечи. Но что, если этих мечей больше не будет? Что тогда они станут делать? Клинки — они как маяк для них, они связывают мир мертвых и мир живых. Уничтожив их, я оборвала связи и отправила этот остров дрейфовать на грани между явью и сном. Я осталась вместе с ними здесь, обряженная в доспехи их мертвого бога, но хотя бы миру ничего уже не угрожало. По крайней мере, Сайпуру ничего не угрожало. Моим детям уже ничто не грозило, и перед ними открылась возможность жить спокойной мирной жизнью.
— Но как вам удалось провести столько времени здесь? — спрашивает Мулагеш. — Я не вижу здесь ни еды. Ни питья…
— Я сама не знаю как, — отвечает Тинадеши. — Но здесь я не испытываю ни голода, ни жажды. Подозреваю, что это место — что-то вроде лимба. Когда Вуртья умерла, оно перестало быть в полной мере реальным… а когда я уничтожила мечи и оборвала последнюю связь с миром живых, оно стало еще менее реальным. Здесь время не властно, а если оно тут и идет, то не так, как должно идти.
Тинадеши надолго замолкает. Потом шумно втягивает в себя воздух.
— Но тогда… — хрипловато выговаривает она. — Но тогда, но тогда, но тогда… я почувствовала это. Почувствовала в мире смертных. Каким-то образом нас притягивают обратно. Кто-то отыскал могилу — или то, что от нее осталось. Кто-то нашел мечи. И они вмешались…
Мулагеш резко выпрямляется, и все мышцы в теле разом напрягаются до боли.
— Сукин сын! Сукин сын!
Тинадеши отодвигается от нее и встревоженно спрашивает:
— Что? Что это? Что с тобой?
— Это тинадескит! — кричит Мулагеш.
— Что?
— Тинадескит! Это не обычная рудная жила! Это то, что осталось от их демоновых мечей!
— Тина… дескит? — переспрашивает Тинадеши. — Что ты имеешь в виду?
— Эта рудная жила, — говорит Мулагеш. — Точнее, то, что они приняли за нее… нашли рядом с фортом Ти… — Тут она запинается, понимая, что практически все, что она хочет упомянуть, названо по имени хворой женщины, которая сидит перед ней. — Неважно. Но они подумали, что это обычное месторождение, пусть и обладающее необычными свойствами. И начали его разрабатывать! Но к природе это не имеет никакого отношения! Это то, что осталось от мечей после того, как вы уничтожили могилу и в прах расколотили все! Вот почему Чудри была так заинтересована в геоморфологии! Она поняла, что что-то здесь не то! Видимо, она увидела какой-то знак, что-то, что подсказало ей: это не природное образование!
Тинадеши косится на нее:
— Ладно, я не буду делать вид, что хоть что-нибудь понимаю в этом, но ты продолжай рассказывать.
Мулагеш чешет в голове — ее одолевают радость и тревога одновременно:
— Вот почему металл не показал, что он божественного происхождения! Его не Божество поддерживает, а мертвые! Если вы правы, то все, связанное с мертвыми, так и будет существовать! Это все объясняет: и почему тот старик на Клыке до сих пор жив, почему памятники, поднятые со дна моря, не разрушились и почему все чудеса, связанные с миром мертвых, прекрасно работают! И вот почему в туннеле меня одолели свои и чужие воспоминания — я же в буквальном смысле шла через море душ и памяти.
— Я так поняла, что речь о шахте, которую я обрушила, — говорит Тинадеши.
Мулагеш осекается:
— Ох. Точно. Так это были вы?
— Я, — сердито отвечает Тинадеши. — Именно тогда ты меня и подстрелила.
— Да, но это мое действие было вполне оправданным! Вы выглядели весьма реальной!
— Естественно! — резко отвечает Тинадеши. — Если кто-то наделен хоть частичкой божественной силы, эта сила сама выбирает, как тебя одеть! И следует собственным правилам!
— Что, и в сто раз больше может сделать?
— Это все игра образов и восприятия, когда реальность деформируется! Чудеса — дело такое, точно следующее инструкции! Я-то думала, ты в курсе! — Мулагеш продолжает обрабатывать рану, и Тинадеши морщится. — Но, к сожалению, неуязвимости они не дают.
— Как так вышло, что вас, кроме меня, никто не видел?
— Потому что я не хотела им показываться, — отрезает Тинадеши. — Я обратилась к силе меча, чтобы скрыть себя от смертных глаз. Но… когда я взбиралась по утесу, меч стал сопротивляться, его куда-то тянуло, как лозу, что нашла воду. Что-то пошло не так. Возможно, он почувствовал тебя — может, какое-то твое качество, пришедшееся ему по душе. Зачем же скрывать себя от духа, с которым чувствуешь родство?
Мулагеш молчит, осмысляя, какие жуткие из этого можно сделать выводы.
Наконец она спрашивает:
— Как вы узнали о шахтах?
— Кто-то открыл окно в них, — отвечает Тинадеши. — Я почувствовала, что кто-то пытается попасть туда из нескольких разных мест. Я не знала, что способна ощущать такие вещи, но, видимо, могу. Они пытались проникнуть туда раз за разом. Я отправилась посмотреть, что там происходит, опасаясь, что кто-нибудь, ну не знаю, попробует пробудить все эти души. И тут я увидела зависшую в воздухе дыру, зеркало или окно… куда-то еще. Что-то вроде туннеля, и в этом туннеле копошились какие-то грязные людишки. Меня они не видели, но я подслушала, что они говорили, копаясь в земле и отправляя на поверхность фрагменты мечей, которые я давным-давно уничтожила. Я подумала, что, может, именно это притягивает Город Клинков в нашу реальность, связывает его с миром живых. Поэтому и сделала то, что было необходимо.
— И вы уничтожили шахты, — говорит Мулагеш.
Смысл сообщать ей о том, что она в процессе убила троих солдат? Теперь уж ничего не поделаешь…
— Но это не сработало, — горько признается Тинадеши. — Я все равно чувствую, что мы сближаемся. Я так ослабла, делая все это, — и никакого результата. Мертвые припоминают все четче то, что им было обещано. Что-то такое случилось в Вуртьястане, и для них это как слабый свет для слепого — они идут на него, на ощупь идут к миру живых, к тому, что должно быть исполнено. А что вы делали с этой шахтой, кстати?
Мулагеш кратко излагает, что ей известно об основных свойствах тинадескита. Тинадеши приходит от этого в ужас.
— Они что, назвали его в честь меня? — ахает она. — Назвали эту адскую штуку по имени человека, который пытался ее уничтожить?
— Ну, они же ничего этого не знали, — оправдывается Мулагеш. — Вы личность известная, и они думали, что это открытие перевернет весь мир… Они говорили, что произойдет настоящая революция в электротехнике…
— Естественно, это будет революция! — сердито восклицает Тинадеши. — Если этот металл способен хранить душу и ее воспоминания в течение сотен лет, тогда пара фотонов вообще не проблема! Каждый атом этого металла — вместилище ярости миллионов людей, которым отказано в обещанном! Я не сомневаюсь, что это будет проявляться множеством самых ужасных способов!
— Пока они ничего такого с ним не делают, — говорит Мулагеш. — Просто изготавливают из них провода там, кабели всякие… И если вы говорите, что, обрушив шахты, вы ничего не добились… значит, всю эту кашу заварил кто-то другой. Не мы.
— Но что? — удивляется Тинадеши. — Что еще может будить мертвых?
Мулагеш вспоминает тот вечер на скалах: как она наткнулась на туннель, как нашла письмо Чудри, где та описывала таинственного человека, который проник в тинадескитовые шахты…
— А что, если… Что, если все это связано не только с рудой? Вы сами сказали, что мертвые не примут абы кого за Вуртью, им нужен кто-то… не знаю… соответствующей формы. Правильно одетый.
— Да?
— А правильная форма для тинадес…
— Пожалуйста, перестань его так называть.
— Хорошо. Правильная форма для металла — это… это меч. — И смотрит на Тинадеши. — Возможно ли, что кто-то начал отковывать новые клинки из этого металла?
— Я… я думаю, да, — говорит Тинадеши. — Но откуда ему знать о том, как это делается? Как он вообще узнал, что ему необходимо? Я очень постаралась, чтобы в мире живых не осталось ни одного вуртьястанского меча.
— Нет, вы просто уничтожили одну могилу, — говорит Мулагеш. — А у святых были отдельные захоронения. В них, я так понимаю, клали только их мечи. Мы нашли одно такое на Клыках Мира, и в могиле уже не оказалось меча. Возможно, там уже кто-то побывал и забрал его, чтобы…
— Чтобы использовать как оригинал, — говорит Тинадеши, — и скопировать его. Но для такой работы нужно обладать обширными познаниями в кузнечном деле.
Мулагеш задумывается. Время замедляет бег для нее.
Как это было? Она пришла в дом, а там было очень холодно… но, когда она уходила, из трубы поднимался толстый столб дыма…
Голос в ее голове: «Вам когда-нибудь приходилось слышать о святом Петренко?»
И слова Стража: «Именно святой Петренко изобрел технологию, которой древние пользовались для изготовления мечей».
— Я знаю, кто это, — тихо говорит Мулагеш. — Но, проклятие, я не знаю, почему и зачем. — Она переводит взгляд на Тинадеши. — Вы можете уйти со мной? У вас хватит сил на это?
Тинадеши горько смеется.
— Уйду я — уйдут и они, — и она кивает на окно. — Только я их здесь удерживаю. Ты со мной разговариваешь, а одновременно я веду войну вот здесь, — она стучит себе по виску. — Это убивает меня. Разрушив шахту, я очень, очень ослабла. Но мне нужно сражаться с ними, говоря: еще не время, пока рано… Поэтому я не могу уйти, генерал. А главное — я не хочу уходить.
Мулагеш и Тинадеши замолкают: женщины смотрят друг на друга, каждая с холодной решимостью в глазах, и Мулагеш понимает: она не может убедить Тинадеши покинуть пост. Это будет пустая трата времени. Она приняла решение, и Мулагеш должна с уважением отнестись к нему.
— Сколько времени у вас осталось? — спрашивает Мулагеш.