Тинадеши испытывает явное облегчение от того, что они сменили тему беседы.
— Не очень много. Чем ближе мы оказываемся к миру живых, тем быстрее они просыпаются. Мне все труднее становится удержать их.
— Я думаю, что надо отправиться обратно в Вуртьястан, отыскать мечи и уничтожить их, — говорит Мулагеш. — Но что, если вы умрете до того, как у меня получится это сделать?
— Тогда они вторгнутся в мир живых, — говорит Тинадеши. — И ты умрешь.
— Проклятье, — расстраивается Мулагеш и потирает губы. — И что, нет никакого плана Б? Никакого запасного варианта?
Тинадеши молчит. Затем медленно переводит взгляд на меч в своей руке.
— Есть тут… один вариант.
И она с мрачным видом протягивает меч Мулагеш.
— Ты можешь взять вот это.
— Что? Чтобы я взяла меч Вуртьи? Да что вы такое, демон побери, говорите? Разве это не убьет вас?
— Я уже мертва, — отвечает Тинадеши. — Этот странный артефакт не продлит мне жизнь. Но минует некоторое время, прежде чем его сила покинет меня: на самом деле, пройдет время, прежде чем это место поймет, что я вышла из роли. Возможно, это займет столько же времени, сколько у меня оставалось бы, если бы меч был при мне. Ты можешь взять его на случай, если ничего не выйдет.
— И что, демон побери, мне с ним делать?
— Это знак, — говорит Тинадеши. — Символ. Его можно отпереть, развернуть, спроецировать как самые разные вещи. Ты многое сможешь сделать с его помощью, если будешь правильно им пользоваться и правильно о нем думать. Вуртья была богиней войны, генерал. И вы как никто знаете, что война — это искусство со своими жесткими правилами и приличиями. Война очень любит законы и традиции — и это можно использовать против нее. Берите меч!
Мулагеш с сомнениями протягивает руку, потом смыкает пальцы на черной отрубленной руке и забирает меч у Тинадеши. Призрачный клинок тут же исчезает, и у Мулагеш в руке остается черная тяжелая рукоять с необычной гардой. И все — никаких намеков на пальцы или на плоть, никаких молний, никакого пламени. Просто вещь, а не божественное чудо, обретшее форму.
— Для меня все эти слова — разные способы сказать «я не знаю», — вздыхает Мулагеш.
— Разным людям он отвечает по-разному, — говорит Тинадеши. — А мертвые все еще верят, что я Вуртья. Когда я умру, он проснется для тебя — но я не знаю как. И я бы предпочла, чтобы мы вообще бы от этого никак не зависели.
— Я тоже, — кивает Мулагеш. — Так как мне выбраться отсюда?
— Я могу вытолкнуть тебя обратно, — отвечает Тинадеши. — Надеюсь, на это уйдет не слишком много силы. — Она прикрывает глаза. — Я вижу вход — он в воде. Мое лицо отражается в нем. Нет, нет… Это лицо Вуртьи, естественно. И там стоит и ждет молодая женщина. — Она открывает глаза. — Это правильно? Она должна там быть?
— Она светловолосая и на лице у нее написано «не подходи — убью»?
— Она светловолосая, да. И вид у нее… да, словно она готовится вступить в бой…
— Значит, все в порядке. — Турин собирает свои вещи. — Могли бы вы сделать это… ну прямо сейчас?
— Могу, — кивает Тинадеши. Она протягивает руку Мулагеш, потом замирает, в чем-то сомневаясь. — Я так понимаю, что это последний мой шанс узнать, что там случилось с миром, пока меня там не было?
— Да. Хотите, чтобы я что-то сказала или сделала? — спрашивает Мулагеш. — Что-то, может, передать семье?
С момента, когда Турин впервые увидела Тинадеши, та выглядела суровой и решительной, словно ее душа была наковальней, на которой можно было бы перековать весь мир, но этот вопрос приоткрыл в ее душе какую-то щелку, и она вздрагивает.
— Я думаю… Я думаю, лучше будет считать, что я и вправду умерла тогда. В конце концов, разве я не покинула мир живых? Разве это не смерть? Но я думаю, что избрала такой путь еще раньше. Когда я решила поехать на Континент и взять с собой детей… Когда я предпочла достижения своим обязанностям… Я смотрю на то, что сделала, и не чувствую абсолютно ничего. Ни гордости, ни радости, ни утешения. Я ощущаю только неутолимую жажду.
— Жажду чего?
Она бледно улыбается:
— Сказать моим детям, что я, несмотря на все, их любила. И я жалею, что не любила их больше. Жалею, что не выказывала им эту любовь чаще.
— Я им передам, если увижу, — говорит Мулагеш.
Лицо Тинадеши каменеет.
— Тогда иди, — велит она. — И покончи с этим.
И она стукает Мулагеш пальцем по лбу, та невольно откидывается назад и падает, падает навзничь, чтобы оказаться на полу…
…Но нет, ничего такого не случается. Потому что пола нет. Вокруг нее спокойная, холодная, темная вода, и она падает в нее, погружаясь все быстрее и быстрее. Над Мулагеш сжимается белая цитадель Города Клинков, уменьшаясь и уменьшаясь, пока не становится полоской света, а потом и та исчезает.
Турин знает, что должно произойти в этот раз, но легче ей не становится: давление все возрастает, пока голова ее не готова уже треснуть, как яйцо. Даже ребра скрипят и сжимаются. Но в этот раз Мулагеш не сопротивляется, а сворачивается комочком. И тут появляется сила тяжести, и она крутится вокруг нее, словно мир никак не может решить, что должно быть наверху, а что внизу, и когда Турин открывает глаза, то видит над собой темную черную дыру.
Мулагеш вылетает на поверхность, колотя руками и ногами. Руки ее наконец-то нащупывают края купели. Она все еще смаргивает воду с ресниц, но уже различает над головой брезентовую крышу цеха со статуями.
— Осторожно! Осторожно! — слышит она голос Сигню. Та берет ее за руки и вытаскивает из купели.
Турин отталкивается ногами от каменного края, и они с Сигню обе падают в грязь.
— Боже правый, — говорит Сигню. — Что с тобой случилось? Ты… ты попала туда? И почему… почему ты вся… красная?
Мулагеш откашливает воду — по ее мнению, пара пинт из нее точно вылилась.
— Я знаю, кто это! — выдыхает она. — Я знаю, кто это!
— Кто? И что?
Мулагеш перекатывается на живот и встает на четвереньки. Белые, как отмытая кость, лица статуй смотрят на нее выжидательно.
— Это Рада Смолиск, — тихо говорит она. — Это Рада Смолиск пробуждает мертвых.
15. Тень забвения
И он спел им: «Матерь наша Вуртья танцует всегда!
Танцует на вершинах холмов, и так и сверкает Ее меч!
Она танцует на сердцах людей,
Ибо битва — истинное наше состояние!
Открой человеческое сердце,
Загляни в него,
И увидишь двоих,
Что, сцепившись, кричат и бьются в грязи!»
Из «О Великой Матери Вуртье, что взирает на нас с вершин Клыков Мира», около 556 г.
— Отсюда не так-то легко будет выбраться, — говорит Сигню. — Отряды Бисвала возвращаются, и мне сообщили, что они в гавани уже повсюду. Они будут здесь с минуты на минуту.
Мулагеш морщится, проверяя, все ли при ней. Она все так же вымазана красным с ног до головы, хотя цвет уже постепенно отходит. Она не рассказала Сигню всего — просто нет времени объяснять, как Тинадеши превратилась в заместителя богини войны, — но подробно поведала, как пробуждается Город Клинков.
— К сожалению, дом Рады находится между Галереями и крепостью, — говорит Мулагеш. — К нему трудно будет подойти незаметно.
— Он стоит в роще, — замечает Сигню. — Возможно, мы сможем укрыться там.
— Если доберемся до деревьев, в чем я сомневаюсь. Если люди Бисвала вошли в гавань, это значит, что все ведущие из нее дороги будут под наблюдением.
— Вы уверены, что это она?
— Больше некому. Она при мне цитировала Петренко, а потом Страж сказала, что к ней приходил его ученик. А Рада прекрасно знала, какие семьи живут на отшибе, и опробовала на них свои клинки. Один из погибших мальчиков в Пошоке страдал от какой-то жуткой сыпи, а в Гевальевке мне сказали, что угольщик очень переживал из-за здоровья своей жены… Она, видимо, побывала в каждом из этих домов как врач.
Сигню морщится от отвращения:
— Просто поверить не могу.
— А Петренко — это тот святой, что изобрел технологию изготовления вуртьястанских клинков, — добавляет Мулагеш. — Рада, наверное, отправилась на Клыки Мира, нашла могилу…
— Видимо, это была могила самого Петренко…
— Точно. А меч Петренко — образец, по которому изготовляются остальные клинки. Ну и вот.
Мулагеш смотрит на меч Вуртьи — правда, сейчас от него видна только рукоять. Она запихивает его за пояс, чтобы удобнее было выхватить, но зачем он мог бы ей понадобиться, ей до сих пор невдомек. Так, меч при ней, теперь нужно осмотреться.
— У вас тут веревки не найдется?
— Наверняка где-нибудь отыщется, но…
— И лазать ты тоже умеешь, правильно?
— Что вы предлагаете?
— Я предлагаю использовать вот ту арку, — говорит она, указывая на призрачно белеющую скульптуру, похожую на кости кита, — она почти достает до края стены. Это значит, что нам не придется выходить через дверь. А дом Рады стоит на вершине соседнего холма. Мы туда в два счета доберемся, если перелезем через стену.
Сигню вздыхает, примеряясь к арке.
— У тебя удивительный талант загребать жар чужими руками.
— Напоминаю, что я только что улетела в мир мертвых, чтобы чужие руки не добрались до города.
— Туше.
Сигню берет несколько мотков веревки в кладовой при цехе, и они вдвоем бегут к стене.
— После того как переправишь меня через стену, — спрашивает Мулагеш, — что дальше будешь делать?
— Что дальше? Я полезу вслед за тобой, естественно. Если уж ты заставила меня лезть на демонову стену, я и до дома Рады готова с тобой прогуляться.
Мулагеш втайне надеялась на именно такой ответ, просто не хотела задавать прямой вопрос. Вмешивать других людей в собственные грязные делишки всегда казалось ей неправильным.
— Ты уверена?
— Тебе понадобится напарник, разве нет?
— Да. Но я бы предпочла, чтобы ты была уверена, что этого хочешь. Возможно, там случится заварушка. Я не могу гарантировать тебе безопасность.