Это срабатывает: лучи света судорожно полосуют деревья — солдаты убегают. Мулагеш обнимает Сигню и ставит ее на ноги — сначала надо спрятаться, а уж потом выяснять, куда ее ранили.
Они хромают сквозь рощу, Мулагеш то и дело спотыкается, шатается и пытается не упасть. Звучат еще выстрелы, но пальба далеко.
— Куда попали? — спрашивает Турин.
— В икру, — отвечает Сигню. — Мне… не очень больно.
Судя по тому, что она говорит это сквозь зубы, ей очень больно.
Мулагеш поворачивает и прячется за дерево. Потом выглядывает из-за него, чтобы оценить обстановку. Трое солдат осторожно пробираются через папоротники прямо в ее сторону. Она тщательно прицеливается в дерево над ними и стреляет. Кора сыплется им прямо на головы, и троица снова падает на землю.
— Это явно не лучшие наши солдаты, — замечает Мулагеш, таща Сигню к дому Рады, — иначе ты была бы не раненой, а мертвой.
— Положи меня на землю, — шепчет Сигню.
— Что?
— Положи меня на землю и оставь здесь, — велит она, — я тебе сейчас лишь помеха!
— Я тебя не оставлю, демон подери!
— Ты не дойдешь до дома Рады вовремя, — говорит Сигню. — Они нагонят нас и либо подстрелят, либо арестуют! В том и в другом случае нам конец. Если нас арестуют и адепты прорвутся в нашу реальность, мы покойники, Турин. Ты сама это знаешь!
Мулагеш останавливается. Потом осматривается и обнаруживает приличные заросли папоротника-орляка под одной сосной.
— Как ты считаешь: справишься с раной, если я тебе оставлю аптечку?
— Я справлюсь с раненой ногой, — говорит Сигню, морщась от боли. — Оставь мне винташ, я могу отвлечь их стрельбой и тем выиграть для тебя больше времени.
— Не хочу, чтобы ты убила сайпурского солдата из-за меня! Стреляй, только если другого выбора не останется.
Она опускает Сигню на землю. На той лица нет от боли. Увидев рану, Мулагеш понимает: прострелено навылет, если кость и повреждена, то незначительно. Она вынимает аптечку.
— Я бы перевязала тебя сама, но…
— Я знаю, — отвечает Сигню, забирая аптечку. — А теперь иди! Уходи и постарайся остановить ее.
Мулагеш поворачивается и со всех ног бежит к дому Рады.
Мулагеш мчится вверх по склону к другой стороне — той, где вход в жилые комнаты Рады. Потом падает в папоротники и, раздвинув их листья, наблюдает за домом. Солдаты перекликаются, прочесывая рощу. Но они далеко от нее и навряд ли смогут ее увидеть.
Турин начинает подкрадываться к дому. Вокруг темно, но не настолько, чтобы чувствовать себя в безопасности. Наконец она добирается до дома. Из эркерного окна на деревья падает золотой свет. Дверь Мулагеш тоже видит, но, если она к ней пойдет, ее тут же заметят. Она садится на корточки, перезаряжает «карусель», смотрит на лес, но там вроде бы никого. И мчится к двери.
У нее получается добежать незамеченной — ни окриков, ни выстрелов. Но она слышит звуки из нижнего этажа дома: тихий звон металла о металл.
Теперь она прекрасно знает, что это за звук.
Мулагеш опускает руку и пробует ручку двери. Заперто. Она ощупывает косяк — так и есть, петли находятся с той стороны. Потом она делает шаг назад, встает напротив и бьет ногой рядом с ручкой.
Створка со треском приоткрывается. Один из солдат кричит:
— Это что такое было?
Но Мулагеш уже внутри с «каруселью» на изготовку.
В доме включен свет, но не слышно, чтобы кто-то ходил. Она закрывает дверь и задвигает ее шкафом — впрочем, толку от этого мало, шкафчик солдат не остановит. Она тихо крадется через весь дом, осматривая комнату за комнатой.
Рады Смолиск, похоже, нет: никого ни на кухне, ни в гостиной, ни в комнатах врачебной половины дома. Мулагеш подходит к камину и трогает угли — те совсем остыли, и камни тоже холодные. Однако же она видела поднимающийся из трубы дым и слышала внизу этот звук…
Мулагеш присматривается к камину. Времени мало, но Рада явно где-то прячется. Стены рядом с камином гладкие. Никаких щелей или панелей. Но вот Турин идет по ковру — и резко останавливается. Задумывается и смотрит себе под ноги. Один из углов ковра завернулся, словно кто-то пытался подвинуть его из крайне неудобного положения.
Она берется за ковер и оттаскивает его в сторону.
Под ним обнаруживается крышка люка с металлической ручкой. Мулагеш возвращает «карусель» в кобуру. Поднимает крышку. Под ней — спиральная, ведущая вниз лестница.
В дверь, через которую она вошла в дом, уже молотят. Шкафчик, забаррикадировавший дверь, скрипит и трещит. Мулагеш оглядывается кругом, берет кочергу из камина и идет к лестнице. Спустившись немного, она захлопывает крышку и просовывает кочергу через ручку, запирая вход. Утерев со лба пот, она снова вынимает оружие и начинает спускаться по лестнице.
Здесь должно быть темно, но нет: хотя ламп нет, спиральная лестница освещена слабым золотистым сиянием, пробивающимся сквозь щели в ступенях. А еще, спускаясь, Мулагеш слышит все то же звонкое тинь-тинь-тинь — звук, с каким металл ударяется о металл.
Или молот о наковальню.
И уже через несколько ступенек она начинает слышать в своей голове голоса — они шепчут и бормочут, шепчут и бормочут…
— …Мы преследовали их по мелкой речке, пели их стрелы, но мы выпрыгнули на берег с клинками наготове, и сердца наши довольно сверкали, и мы ударили по ним, и падали они, подобные куклам из лоскутов, и возрадовались мы, увидев, как с воплями они отступают…
— …сражался со мной день и ночь, четыре дня, мой учитель и я, мы бились на вершине холма, ибо она сказала, что покажет мне изначального зверя, что таится в сердце мира, и зверь этот — питомец Матери, и когда я отрубил ее руку от ее тела и вонзил меч свой ей в горло, она умерла, улыбаясь, ибо она научила меня всему, что знала…
Как знакомо… Точно такое напевное бормотание Мулагеш слышала от адептов в Городе Клинков.
Лестница заканчивается. Впереди Турин видит хищные огни кузницы — и мечи там, на стойках.
Клинков тут много — может, четыре дюжины, может, пять. Однако лишь некоторые походят на красивый и жуткий меч Жургута: большинство не дотягивают до него ни по величине, ни по мастерству, с каким тот был откован. Видимо, они — дело рук не мастера, а ученика, еще не постигшего пути и перепутья, которыми следует расплавленный металл, не постигшего еще в полной мере, как использовать ковкость и жар огня. Но все равно — это мечи, оружие, пусть и грубые по форме, но способные исполнить свое предназначение.
И она слышит их. Слышит, как они разговаривают, шепчут. Внутри этих клинков хранится память и желания целой цивилизации.
Перед наковальней трудится кто-то небольшого росточка: на этом человеке толстый кожаный фартук и широкая металлическая маска с пластиной из окрашенного стекла. Смотреть на это было бы смешно, если бы не абсолютно серьезный и мрачный вид, с которым этот человек раздувает мехи, не обращая никакого внимания на летящие искры. Вся фигура его выказывает решимость и недюжинную сноровку. Так выглядит человек, который знает, что делает, и намерен довести все до конца.
— Маленькая Рада Смолиск, — шепчет Мулагеш. — Что ж ты творишь?
Она смотрит, как Рада вынимает из огня зажатый в зубьях щипцов раскаленный кусок металла, кладет на наковальню и с силой бьет по нему, и так и эдак поворачивая его уверенными спокойными движениями. Мулагеш видит, что кузница устроена с умом: у Рады здесь очаг, и топка, и фурма, и мехи, а вверху — вентиляция, которая явно выходит в дымовую трубу. Плюс по углам есть еще отверстия для проветривания — в кузне даже чувствуется сквозняк, когда горячий, активный воздух вытекает наружу, а внутрь поступает холодный и зимний.
Мулагеш оглядывает дюжины готовых мечей: а ведь Рада заперта здесь в темноте вместе с покойниками.
Мулагеш делает шаг вперед, не отпуская глазами молот в руках у Рады:
— Рада, остановись.
Рада замирает на секунду, а потом продолжает отбивать кусок металла на наковальне.
— Я сказала, остановись!
Рада переворачивает кусок, осматривает его и кладет обратно на угли. Голос у нее тихий и мягкий:
— Нет.
— Положи молот!
— Нет.
Она снова подцепляет щипцами металл, кладет на наковальню и принимается бить по нему молотом.
— Рада, я выстрелю!
— Стреляйте, — спокойно говорит Рада. — Стреляйте. Убейте меня.
Еще один звонкий удар.
— Мне все равно.
— Я знаю, что ты задумала. Я побывала в Городе Клинков, Рада! Я все видела!
Молот уже не так быстро стучит по наковальне. Но тут Рада отвечает:
— И что? Какая теперь разница? Как это может остановить начатое? Ну вот, вы все знаете. Ну и что?
И она задумчиво смотрит на молот.
— Никогда я не чувствовала себя такой живой… Ты знала это? Все, что тяжким грузом лежало на сердце, все, что не давало мне говорить… Все это развеивается с каждым ударом молота…
И Рада снова поднимает молот и начинает бить им по металлу.
— Да к демонам все, — бормочет Мулагеш.
Она кладет «карусель» в кобуру и делает шаг вперед. Рада оборачивается, потрясая молотом, но по ней видно, что она не знает, что с ним делать, — похоже, она действительно не ожидала да и не хотела конфликта. Мулагеш хватает Раду за запястье своей правой рукой, разворачивает ее и со всей силой бьет под правое колено.
В колене Рады что-то влажно щелкает. Крича от боли, она падает на пол, молот со звоном ударяется о наковальню. Мулагеш даже не смотрит в ее сторону. Она идет к стойке с мечами и начинает хватать их и кидать на угли.
Рада перестает кричать — теперь она смеется. И поднимает свою металлическую маску. Перепачканное пеплом лицо ее совершенно безумно, но это совсем не та маленькая робкая женщина, которую Мулагеш видела последние недели.
— Ты действительно считаешь, что это поможет? Думаешь, сможешь их таким образом уничтожить? Ну разве что за несколько недель… Генерал, уже слишком поздно.
— Ты отправилась на Клыки Мира, не правда ли, Рада? — говорит Мулагеш, раздувая мехи. Мечи раскаляются, но не до нужной температуры. — Взяла лодку, может, наняла кого-то из горцев. Ты нашла меч Петренко. Он перенес тебя в Город Клинков, чтобы ты смогла учиться у него. Но Страж отказала тебе, потому что ты не была достойна Города.