— Да, я не убивала, нет, — тихо говорит Рада. — Но я знаю смерть. Прекрасно знаю. Мы всегда вместе, как вам, генерал, отлично известно.
— Тогда какого демона ты лишний раз зовешь ее в мир? — рычит Мулагеш. — Ты испытывала свои мечи на невинных людях в деревнях! Ты сидела и смотрела, как люди убивали своих близких!
— Я должна была убедиться, что это сработает, — все таким же тихим мягким голосом отвечает она. — Я должна была знать, что мечи скованы правильно, что они имеют связь с Городом Клинков. Их так трудно делать…
— Сработает? С ума рехнуться! Ты еще и туннель в тинадескитовые шахты прокопала, ты воровала его, чтобы сковать эти мечи! Проклятье, ты такая хитрая, Рада, но ты что, сдурела? Не понимаешь, к чему это ведет? Ведь эти твари перебьют не только сайпурцев, но и континентцев!
— Конечно, понимаю, — говорит Рада. — Естественно, понимаю.
— Тогда почему ты делаешь это, ради всех морей?
— Почему? — Теперь ее голос звучит истерично громко, Раду явно раздирают противоречивые эмоции — она и злится, и смеется одновременно. — Почему? Вы хотите знать почему?
— Да, демоны тебя забери! Хочу!
— Потому что одно дело — когда тебя завоевали и ты потерял страну, — вдруг начинает кричать Рада, — и совсем другое — утратить вечность!
Мулагеш молчит — от Рады она не ожидала такой вспышки гнева.
— Вы можете себе это вообразить, генерал? — кричит Рада. — Можете себе представить, каково это — долгие дни лежать под завалом рядом с трупами всех твоих близких, обонять смрад их разлагающихся тел, видеть, как течет их кровь? Чувствовать, что они тут, рядом, в темноте, холодные и липкие? Можете представить себе, каково это — вырасти в страхе, что, когда погасишь свет, они к тебе придут! Ложиться спать каждую ночь и ждать, что вот ты протянешь руку и нащупаешь рядом с собой холодное, мокрое лицо, усы и брови и поймешь, что это некогда было твоим отцом? Что от него остались лишь плоть и кости и более ничего.
Рада смотрит на Мулагеш, лицо ее искажено яростью.
— А теперь представьте себе, каково узнать, что раньше было иначе! Раньше были открыты посмертие, небеса! Раньше моя семья была бы в безопасности! Раньше мертвых почитали, любили и уважали! Когда я взяла в руки меч Петренко, я увидела это! Я увидела, что раньше ожидало нас, и поняла — все поняла! Поняла, что у нас отняли! Что одним ударом посмертие, которое с такой любовью обустраивали для нас, было уничтожено! Все пропало, и бесчисленные души оказались во тьме безо всякой надежды! Вы понимаете, что ваша страна сделала с нами, генерал? Вы понимаете, что во время Мига пострадали не только живые, но души на небе? И все люди, погибшие во время Мирградской битвы, они умерли дважды! Один раз — в этом мире, и еще один — когда они не сумели попасть в приготовленное для них посмертие!
— Ну и что, у нас вообще никакого посмертия на хрен не было! — рычит Мулагеш, раздувая мехи. — Когда сайпурцев убивали, мы просто гнили в земле, и если наши семьи знали, где мы лежим, это почиталось благословением! Твоя трагедия — это лишь свечка в целом море лесного пожара!
— А мне плевать! — вскрикивает Рада. — Мне плевать! Будь проклят мир, проклят Континент, и Сайпур заодно с ними! Если мир не дает нам передышки от жизни — уничтожим его! Когда я взяла в руки меч, он показал мне, где лежат обломки его родичей — они рассыпаны здесь в холмах. И когда они тут устроили шахту, я знала, что они добывают, — они не знали, а я знала! И когда я отковала первый свой меч, я знала — они стали ближе, посмертие, в котором нам отказали, приблизилось к нашей реальности. Пусть они приходят. Пусть делают с нами то, что мы заслужили! — Она разражается рыданиями, истерично всхлипывая. — Мы заслуживаем этого. Мы все заслуживаем этого.
— А те семьи, которые ты убила, — они это заслужили? Тот труп, что ты изрубила, чтобы выдать его за Чудри, — она этого заслуживала?
— Я даже не знаю, кто это, — тихо отвечает Рада. — Я купила тело у горского коробейника…
— А все эти ни в чем не повинные люди, которые погибли после воскресения Жургута, — они тоже это заслужили?
Она пожимает плечами:
— Так было надо. Мне требовалось понять, удалось ли сковать правильный клинок, такой, который может привести сюда адепта и дать ему плоть. А ты уже начала что-то подозревать. Поэтому я подумала: а не решить ли мне обе проблемы разом? Но то, что сделал Жургут, по сравнению с тем, что принесет Ночь, — просто детская игра. И вы не сможете это предотвратить, генерал. Я годами ковала эти мечи. И за один вечер вы их не уничтожите. Что может тут поделать однорукая женщина, за которой гонятся солдаты? Я слышу их голоса наверху — а вы?
Мулагеш прекращает поддувать мехи. Наверху раздаются крики и грохот — похоже, солдаты пытаются разрубить крышку люка.
Рада улыбается:
— А знаете, что самое смешное? Это я их сюда привела — а они даже не подозревают о том. Я проникла в цех со статуями, сделала фотографии и переслала им. Они думают, что вы, генерал, предали родину. Я уверена: все сайпурские солдаты, сколько их есть в Вуртьястане, охотятся за вашей головой.
— Заткнись. — Мулагеш, конечно, понимает, что Рада права.
Мечи немного раскалились, но совершенно не собираются плавиться. А их тут столько… Солдаты ворвутся сюда раньше, чем она успеет что-либо предпринять.
— Ты права. Я не смогу это сделать в кузне, — спокойно говорит она.
А затем вынимает из-за пояса рукоять меча Вуртьи.
Турин смотрит: теперь он темный, чуть поблескивающий. И он красив — непривычной, кошмарной, дикой красотой. Она представляет, как по клинку перебегает бледное пламя, обещающее ужасы войны и разрушения.
— Но, возможно, это мне поможет, — тихо говорит Мулагеш.
Сигню Харквальдссон очень тихо лежит в зарослях папоротника, прислушиваясь к крикам наводнивших лес солдат. У нее так и не получилось их сосчитать: поначалу их было пять или шесть, а теперь — уже десять, а то и двадцать или еще больше. И все они сейчас оцепляют дом. Кто-то разговаривает, кто-то отдает приказы или сообщает что-то в форт.
— …знаю, что одну подстрелил. Я точно знаю. Она закричала.
— …та блондинка, да? Которая из гавани? Или мне померещилось?
— …нет крови на двери. Возможно, внутри есть, но я сомневаюсь. Она где-то здесь неподалеку.
Сигню переваливается на правый бок, чтобы осмотреть рану. Она так и не обработала ее — времени не хватило: только наложила тугую повязку, как Мулагеш выбила дверь, и на этот звук устремились со всей округи солдаты. Голень болит так, что Сигню с трудом сдерживается, чтобы не заскулить. А еще она с горечью понимает, что еще чуть-чуть, и она упадет в обморок от потери крови: ее ранили, а до этого она пожертвовала кровь для ритуала Мулагеш.
Тут из дома доносится крик. Солдаты мгновенно замолкают. Оказывается, это кричит Рада — и как кричит, орет и завывает от ярости: да уж, такого от маленькой робкой заики не ожидаешь…
Солдат говорит:
— Генерал Бисвал скоро прибудет, да? Отлично. Скажите ему, чтобы поторопился!
Сигню едва сдерживает стон. С Бисвалом еще больше солдат подтянется. А чем их здесь больше, тем выше шансы, что ее обнаружат.
Голова кружится. Время истекает…
— А это что такое? — спрашивает Рада Смолиск. — Что за штука?
— Заткнись, — гавкает на нее Мулагеш.
Она прикрывает глаза и пытается сосредоточиться.
— Это скульптура? Часть меча?
— Заткнись, сказала!
Мулагеш пытается мыслью дотянуться до меча — ну же, давай, отвечай!.. Когда она впервые увидела его в руке Тинадеши, клинок пытался с ней заговорить, стать чем-то у нее в голове, транслируя мысли, ощущения и истории. А теперь лежит в ладони обычной железякой.
— Что-то из арсенала трюков Комайд? — спрашивает Рада. — Я знаю, что у нее много таких было. Украденные у нас и против нас же обращенные вещи… но это не сработает. Все эти штучки — они больше не божественные. Ничего чудесного в них не осталось, генерал. В них говорит только гнев мертвецов, и в их гневе — их сила.
— Ты заткнешься или нет? — орет Мулагеш.
— Нет. С чего бы мне? Мне нечего терять. Мне давно уже нечего терять. — И она горько смеется, потирая раненое колено. — Генерал, неужели вы с ними не согласны? Ну хотя бы самую чуточку? Все эти забытые солдаты, полные ярости от того, что их родина и их бог не выполнили данное им обещание? Разве с вами и тысячами ваших товарищей не поступили точно так же, а?
Мулагеш запихивает рукоять меча в карман, вытаскивает из кобуры «карусель» и нацеливает ее Раде в голову.
— Во имя всех сраных морей, я сейчас сделаю это! — выкрикивает она. — Я пристрелю тебя, дура несчастная!
Рада даже не моргает. Лицо ее спокойно и бесстрастно, глаза широко раскрыты, она пристально смотрит на Мулагеш:
— Давай. Мне все равно. В каком-то смысле я солдат получше вашего, генерал. Хороший солдат — он же не ценит жизнь. Даже свою.
— Ты не солдат, — отвечает разъяренная Мулагеш. — Ты думаешь — ты мученица, а на самом деле ты самая настоящая дура, Рада. Ты пытаешься исполнить пророчество, которое никому уже не сдалось.
— Мир не должен был получиться таким, — спокойно отвечает Рада, глядя на нее поверх «карусели». — Это случайность. После Мига нам всем нужно было построиться и спокойно войти в океан, чтобы нас поглотило забвение, от которого мы теперь уже не могли спастись. Какой смысл жить, если после жизни ничего нет?
— Ты хоть со стороны себя послушай, какую чушь ты мелешь! — И Мулагеш возвращает «карусель» в кобуру. — Я всю жизнь прожила в тени забвения, Рада. Я видела, как оно настигало и хороших людей, и плохих. И я всегда знала, что его мне не избежать, как ни старайся. — Она смотрит на Раду. — Возможно, я уйду туда сейчас, прихватив с собой и тебя.
И она вынимает из-за пояса гранату. Глаза Рады изумленно расширяются — она поняла, что задумала Мулагеш.
— Нет… — шепчет Рада.